Чулпан Хаматова: «За миллион долларов я продамся»
Известная актриса любит кастинги – на них она понимает, у какого режиссера не будет сниматься ни за какие деньги
Ее имя переводится с татарского как «утренняя звезда». Она, что очень нехарактерно для актрисы, не любит появляться на телеэкране. Старается каждую свободную минуту проводить со своими детьми. Носит джинсы, отдыхает, слушая «Битлз». Говорит, что с удовольствием променяла бы автомобиль на обычный велосипед. И все это непостижимым образом сочетается с почти нереальной работоспособностью, позволяющей одновременно играть в театре, сниматься в кино, тащить на своих хрупких плечах такую неподъемную ношу, как руководство огромным благотворительным фондом.
– Чулпан, ваша работа – и благотворительная, и актерская – постоянно на виду. И при этом вы – если, конечно, не принимать во внимание недавний случай на вручении последней «Ники», когда Ксения Собчак спровоцировала конфликт вопросом о вашем участии в избирательной кампании Путина, – не становитесь героиней распиаренных СМИ скандалов. Как вам это удается?
– Не могу сказать. Может быть, причина в том, что я просто не люблю разные PR-акции и скандалы. Они мне просто не нужны, я не понимаю, зачем на такое тратить огромное количество времени.
– Тем не менее вы же согласились дать Ксюше Собчак интервью в одной из ее ближайших передач?
– Угу. Но это все относительно. Я много думала, что за всей этой историей стоит, и поняла: иногда надо, просто общаясь с человеком в эфире, попытаться сформулировать какие-то важные для себя вещи и дать ответы на вопросы, которые многих людей почему-то очень интересуют. Даже притом что свое свободное от театра время я стараюсь тратить не на какие-то громкие эфиры, а на своих детей и на детей больницы, которые, кстати, тоже уже мои. В общем, мне не нужна такая реклама.
– Так ведь вы, насколько известно, и вообще не очень любите всякие раскрутки?
– Не люблю. А вам бы понравилось, если бы ваше лицо, сильно перекошенное, помятое и порванное, висело в каком-нибудь стеклянном баннере? Нет? Тогда вы должны меня понять. Я, конечно же, не слишком ранимая или тонкая, но от таких вещей у меня портится настроение…
– Вопрос снят. Однако вы сказали: «Время, свободное от театра». А как же кино? Его вы ставите на второе место?
– Нет таких актеров, которые любят кино! Актер кино – профессия зависимая, а режиссеры, которым можно довериться, встречаются очень редко.
– К сожалению. Вот только, мне кажется, актер и в театре целиком и полностью зависит от режиссера.
– Я абсолютно согласна с тем, что артист – всего лишь материал. Даже если он – первая скрипка, оркестром-то управляет режиссер, и если эта самая первая скрипка его по каким-то параметрам не устраивает, он имеет полное право взять другую, а мне сказать, чтобы я пошла отдохнуть. Но если уж ты знаешь, что обязательно хочешь работать в этом оркестре и доверяешь его руководителю, то, несмотря на свое желание экспериментировать и на тягу высказать свое творческое несогласие, идешь с ним дальше. Кстати, в этом смысле я люблю кастинги. Потому что на некоторых из них сразу понимаю: с этим режиссером работать не буду ни за какие деньги!
– Даже за миллион?
– Миллион долларов? Вот если честно, не знаю… Я уже много раз говорила, что не люблю сниматься в кино и почти никогда не получаю наслаждения от самого процесса. Поэтому можно было бы, наверное, и сейчас сказать, что не стану сниматься, даже если мои дети будут голодать. Только зачем обманывать? За миллион долларов я, конечно, продамся. К сожалению. Потому что не могу себе позволить делать только то, что хочется.
– То есть кино для вас в большинстве случаев – тяжкая работа. После таких слов я даже не знаю, стоит ли спрашивать о работе в сериалах…
– О, нет. Про них я вообще ничего не могу сказать. Я в них не снимаюсь вообще. Думаю, что с точки зрения профессии к ним сложно относиться серьезно. Хотя, с другой стороны, артисты всегда должны работать честно. Даже в сериалах.
– Ну, хорошо. А что в таком случае для вас сцена?
– Хобби. В театре артистка может сыграть и старуху, и девочку, и мальчика, и собаку – кого угодно. А я даже готова себя уродовать, мне это нравится!
– Редкое качество для красивой женщины! Но, знаете, Чулпан, что меня удивляет? Обычно люди вашей профессии называют себя актерами, а вы все время говорите: артист, артист…
– Так ведь это просто разные переводы! «Актер» – от глагола to act – «действовать», а artist означает «художник». Вот и все. Для меня разницы нет.
– Тогда тем более не понимаю, почему ваши коллеги называют себя не артистами, а актерами! Мне кажется, творческая личность скорее художник, чем просто «человек действующий».
– Очень может быть. Но я стараюсь этими вопросами не задаваться. Это раньше я слишком серьезно к себе относилась, пыталась во что бы то ни стало быть хорошей актрисой и очень переживала, когда что-то не получалось. Была такая нормальная тщеславная и амбициозная артистка-эгоистка. А сейчас я стала другим человеком. Знаю, что в мире и без того много прекрасного.
– Вы же не станете утверждать, будто бы равнодушно относитесь к своему званию «народная артистка России»? Или к тому, что вас и Дину Корзун как соучредительниц фонда «Подари жизнь» в апреле с подачи Михаила Горбачева и главного редактора «Новой газеты» Дмитрия Муратова предложили выдвинуть на Нобелевскую премию мира?
– Хороший вопрос… Вообще-то по большому счету у меня в голове бардак. И, пытаясь разобраться со всеми этими делами, я иногда думаю: «Да, я милый и добрый человек и, наверное, многое делаю хорошо». И тут же спрашиваю себя: а можно ли сделать лучше? У меня очень высокий уровень требовательности к себе как к актрисе. А наш фонд и вовсе для меня стал реализацией потребности быть такой, чтобы не было стыдно. Но это же не мой фонд! Если даже я получу Нобелевскую премию, сразу соберу всех врачей, которые дарят детям жизнь, мы вместе выпьем и порадуемся. Это здорово, что вокруг меня столько замечательных людей!
– И все-таки, мне кажется, очень тяжело находиться среди обреченных детей и быть постоянно занятым их проблемами…
– И вы о том же! Ребята, которые лечатся в отделении гематологии, такие же, как и их сверстники! Они тоже умеют радоваться и ничем не отличаются от здоровых! Разница лишь в том, что на их долю выпали неимоверно тяжелые испытания, связанные с болью. Именно поэтому им очень важно знать, что о них помнят и желают им как можно скорее поправиться! Только так можно им помочь! А для этого нужно, чтобы как можно больше людей это поняли. Но вы, журналисты, показываете лишь страдания этих детей, и от этого некоторые люди боятся даже подумать о том, чтобы прийти в больницу!
– Вообще-то во всем цивилизованном мире люди уже научились воспринимать больных детей как нормальных людей…
– Конечно! Вот вы попробуйте где-нибудь на Западе повздыхать около больного ребенка. Вас же элементарно не поймут! Но наши люди почему-то до сих пор не привыкли к тому, что каждый человек должен творить свою жизнь сам. И при этом точно понимать: мы на этой земле очень кратковременно, и единственное, что должны сделать, так это научиться любить друг друга. Любить других, не себя!
– Слушаю вас, Чулпан, и удивляюсь, как вас на все хватает?
– Ой, да многого я, конечно, не успеваю. Времени мало, кажется, только началось утро, глядишь, день уже и заканчивается. Но, скажу вам честно: не могу даже представить, что когда-нибудь заявлю: «Все, я устала. До свидания!» Хотя, конечно, была бы рада, если бы государство мне сказало: «Мы сделаем все сами. Тебе больше не нужно каждый день решать множество проблем».
– И чем бы в таком случае занялись?
– Сосредоточилась бы на театре. Только вы меня не спрашивайте про мои творческие планы и графики, ладно? Я ведь про это совсем не умею разговаривать…
Беседовал Владимир Ермолаев. Фото ИТАР-ТАСС