Дело не в наряде, а в харизме

Оперная дива Чечилия Бартоли выступила в австрийском Зальцбурге на Троицыном фестивале

Наивная глупышка Семела, жаждущая бессмертия, и трагическая Ифигения, познавшая смерть, – вот два образа, в которых Чечилия Бартоли предстала на Троицыном фестивале в конце мая. Умная, страстная итальянка, с огневым темпераментом и восхитительно гибким, подвижным колоратурным меццо, она вновь покорила Зальц-бург. И не только как певица и актриса, но и как способный арт-менеджер с богатыми идеями и воображением, умеющий выстроить цельную, внутренне логичную программу фестиваля.

Вот уже четвёртый год Бартоли руководит Троицыным фестивалем. Она сумела привлечь на свой фестиваль первоклассных певцов – своих коллег: Андреас Шолль, Анна Нетребко, Филипп Жарусски, Кристофер Мальтман, Чарльз Уоркман... А ещё Бартоли создала нерушимый тандем с режиссёрами-постановщиками – Моше Лейзером и Патрисом Корье, которые каждый год ставят на фестивале по спектаклю.

Чечилия Бартоли – любимица публики, купающаяся в лучах славы. Детская непосредственность, шаловливость, искренность и открытость – вот я какая, посмотрите-ка! – быть может, и слегка преувеличиваются, но что с того? Ведь Бартоли действительно от природы такая и есть; и то, что она заключила свойства своего характера в артистический имидж, говорит только в её пользу. Именно эти качества – подлинность артистического образа, реактивность, чисто итальянская бойкость – покоряют моментально. Один миг – и вот уже целый зал влюблённо вздыхает у её ног, сражённый наповал.

Возглавив Троицын фестиваль, Бартоли привнесла в него шарм и элегантность, присущие ей самой. Пожалуй, её назначение на пост артистического директора стало самым удачным кадровым решением Александра Перейры – интенданта «большого» летнего зальцбургского фестиваля. До Бартоли майский фестиваль возглавлял Риккардо Мути; он также делал сугубый акцент на постановки старинных, главным образом барочных или раннеклассических опер. Но Бартоли явно подняла фестиваль на гораздо более высокий уровень – и в смысле исполнительства, и в смысле композиции целого.

При Бартоли каждый фестиваль проходит под особым девизом. И девизом нынешнего стало восклицание: «Итак, я призываю всех богов!» Смысл его становится ясен из содержания фестиваля.

Ифигения, героиня оперы Глюка, – жрица в храме Дианы. Богиня призвала её к служению, унеся от жертвенного костра Трои на облаке, и принудила приносить кровавые человеческие жертвы на далёком острове, где правит тиран – царь Тоас. «Семела» Генделя – опера о наивной простушке, которая снискала особое расположение верховного бога-громовержца, Юпитера, но тем вызвала на себя гнев его супруги, Юноны. Семела жаждет бессмертия – но погибает, не вынеся божественного жара Юпитера, которого она по неосмотрительности попросила предстать во всём своём блеске.

Оба вечера на сцене Дома Моцарта в партиях Ифигении и Семелы блистала Бартоли. И надо было видеть это преображение. Только что она в образе Ифигении дышала мрачной силой, отчаянием и экспрессией. И вдруг, в облике Семелы, – полностью меняется: повадка, поворот головы, капризные движения рук… Глаза ярко сияют, искрятся – накануне их тусклый блеск и остановившийся взгляд, устремлённый вовнутрь, попросту пугал. Легкомысленная кокетка; как мило она щебетала, любуясь собою в зеркальце, услужливо поднесённом коварной Юноной, как заливалась радостными руладами в виртуозных ариях! Порою казалось, будто внутри у неё не лёгкие, но кузнечные меха – таким длинным было её дыхание.

Ярко-зелёное атласное платье с декольте, украшенном кружевом, пышная юбка с золотой отделкой и роскошная грива волос, ниспадающая до пояса, – певица выглядела как сама весна. Она притягивала взоры, затмевая партнёра, – а ведь им был величавый, статный Чарльз Уоркман (Юпитер), благородный тенор. Впрочем, певица всегда оказывается в центре внимания, как бы ни была одета: дело-то не в наряде, а в харизме.

 

Гюляра Садых-заде, музыкальный критик