Культура
«До перестройки у нас не было покупателей»
08 октября
12 и 13 октября в Лондоне аукционный дом Christie’s проведет русские торги, которые, как ожидается, станут одним из главных событий аукционного мира в 2009 году. На продажу выставлены около 550 лотов, в том числе редчайший русский и европейский фарфор XVIII и XIX веков, акварели, живопись, декоративно-прикладное искусство и текстиль из собрания парижской галереи Popoff – одного из старейших мировых арт-дилеров в области русского искусства. Накануне торгов глава Департамента русского искусства Christie’s Алексис де ТИЗЕНГАУЗЕН дал эксклюзивное интервью собкору «НВ» в Лондоне.
– Господин Тизенгаузен, коллекция галереи Попова будет продана на отдельном аукционе, в то время как осенние Русские торги пройдут в начале декабря. С чем это связано?
– Это настолько уникальная коллекция, что мы просто не хотели делать ее всего лишь частью русского сезона. Мы хотели выставить самые ценные экспонаты несколько раньше. Чтобы это стало событием, не смешалось с другими вещами, коллекциями. Если вы внимательно посмотрите каталог, то поймете, что это потрясающая коллекция русского искусства. Я думаю, что это единственный каталог, рассматривая который можно почувствовать, что значит русское искусство, как люди располагали его у себя, допустим, во Франции, в эмиграции. В середине каталога есть огромная фотография квартиры Попова. Он любил русское искусство. Он мог в одной комнате, допустим, разместить агитфарфор слева, а императорский фарфор – справа. А в середине у него были работы Гау или Брюллова.
– Один из лотов – эскиз памятника Николаю I работы архитектора Огюста Монферрана. Появление этой вещи на торгах совпало с 150-летием возведения памятника в нашем городе. Могли бы вы рассказать об этом лоте подробнее?
– Это самый хороший пример того, какие шедевры собирал Попов, какие вещи он искал. А искал он прежде всего такие вот исторические предметы. Всегда трудно, но можно найти отдельные рисунки или акварели Монферрана. Но Попов нашел полную официальную папку со всеми материалами по строительству этого памятника. В ней и рисунки, и договоры: какой камень употреблять, откуда камень доставлять, как строить, как он будет держаться и так далее, включая сметы.
– Насколько равноценные в этой коллекции вещи? Если кто-то только начал собирать, можно ли было бы ему сказать: «Купи всю коллекцию и у тебя уже будет достойное собрание»?
– Я думаю, да, серьезному коллекционеру можно было бы так сказать. После такой покупки вы можете спокойно, очень медленно искать какие-то очень специфические предметы. Потому что основная коллекция уже у вас есть.
– Мои коллеги только что очень удивились, когда вы с английского перешли на прекрасный русский…
– Нет, у меня нет прекрасного русского языка. Я говорю с ошибками и с акцентом. Но у меня русские корни. Я родился во Франции, мои дедушки-бабушки были русские из Петербурга и Москвы. Я знаю в общих чертах, что они были дипломаты, военные, но показать, допустим, в Петербурге тот дом или квартиру, которые, возможно, им принадлежали, – не смогу. Когда я был маленьким, я разговаривал с ними по-русски. Но в детстве, знаете, как бывает: может быть, в семье с вами и говорят по-русски, но хочется быть как другие дети и говорить (в моем случае) по-французски.
– Интерес к русскому искусству все же благодаря этим корням?
– Когда я приехал в Лондон 25 лет назад, пришел работать в «Кристи», то попал в русский отдел. И в нем остался. Это были странные времена. В русском отделе работали два человека, которые даже не говорили по-русски. Это просто не было нужно. Специализированные русские торги проводились, но каталоги русского искусства были совсем маленькие. Топ-лотами становились не картины или фарфор, а предметы Фаберже. Но это были замечательные времена, когда мы имели возможность аккуратно изучать, читать и так далее. Теперь это большой отдел (8–9 человек), очень много работы и большую часть дня мы говорим по-русски и два раза в год готовим солидные каталоги.
– Как изменился покупатель за эти 25 лет?
– До перестройки у нас не было много покупателей. У кого-то из них были русские корни, кто-то просто интересовался русским искусством. После перестройки появились русские, которые много покупали, не всегда понимая, для чего они это делают. Теперь у нас совсем другой, очень интересный рынок, где люди знают, что они покупают, смотрят аккуратно каталог, проверяют, читают. Невозможно сравнить, что творится теперь и что творилось на этом узком рынке 25 лет назад. Это совсем другая картина. Гораздо лучше.
– Как кризис повлиял на рынок русского искусства? Я знаю, что для русских галерей в Лондоне, да и в России, сейчас тяжелое время… Стали больше покупать «вечные ценности» и меньше актуальное искусство?
– Скрывать, что нынешнее время – довольно тяжелое, было бы неправильно. Стало труднее найти интересные вещи. Цены немного упали, но интерес покупателей к настоящим шедеврам не снизился. Результаты последних июньских торгов всех удивили: люди продолжают покупать русское искусство. Им может быть труднее, они, может быть, думают два раза, прежде чем покупать, но у них до сих пор в крови собирательство. До сих пор есть люди, которые, может быть, остановились собирать, но, что замечательно, есть новые люди, которые начали покупать. И это не те люди, которые просто думают, что они нашли какой-то новый рынок, где можно делать деньги. Я не могу привести пример, когда вещи, проданные за последние 10–15 лет даже по рекордным ценам, возвращались на рынок русского искусства. Те, кто приобрел даже очень дорогие вещи, от них не отказываются в кризис, а, наоборот, делают все, чтобы их держать у себя. Сейчас трудно найти важные предметы и выставить их на аукцион, потому что их мало. С другой стороны, мы смогли именно сейчас найти и получить коллекцию галереи Попова.
Беседовала Анна Черниговская
– Господин Тизенгаузен, коллекция галереи Попова будет продана на отдельном аукционе, в то время как осенние Русские торги пройдут в начале декабря. С чем это связано?
– Это настолько уникальная коллекция, что мы просто не хотели делать ее всего лишь частью русского сезона. Мы хотели выставить самые ценные экспонаты несколько раньше. Чтобы это стало событием, не смешалось с другими вещами, коллекциями. Если вы внимательно посмотрите каталог, то поймете, что это потрясающая коллекция русского искусства. Я думаю, что это единственный каталог, рассматривая который можно почувствовать, что значит русское искусство, как люди располагали его у себя, допустим, во Франции, в эмиграции. В середине каталога есть огромная фотография квартиры Попова. Он любил русское искусство. Он мог в одной комнате, допустим, разместить агитфарфор слева, а императорский фарфор – справа. А в середине у него были работы Гау или Брюллова.
– Один из лотов – эскиз памятника Николаю I работы архитектора Огюста Монферрана. Появление этой вещи на торгах совпало с 150-летием возведения памятника в нашем городе. Могли бы вы рассказать об этом лоте подробнее?
– Это самый хороший пример того, какие шедевры собирал Попов, какие вещи он искал. А искал он прежде всего такие вот исторические предметы. Всегда трудно, но можно найти отдельные рисунки или акварели Монферрана. Но Попов нашел полную официальную папку со всеми материалами по строительству этого памятника. В ней и рисунки, и договоры: какой камень употреблять, откуда камень доставлять, как строить, как он будет держаться и так далее, включая сметы.
– Насколько равноценные в этой коллекции вещи? Если кто-то только начал собирать, можно ли было бы ему сказать: «Купи всю коллекцию и у тебя уже будет достойное собрание»?
– Я думаю, да, серьезному коллекционеру можно было бы так сказать. После такой покупки вы можете спокойно, очень медленно искать какие-то очень специфические предметы. Потому что основная коллекция уже у вас есть.
– Мои коллеги только что очень удивились, когда вы с английского перешли на прекрасный русский…
– Нет, у меня нет прекрасного русского языка. Я говорю с ошибками и с акцентом. Но у меня русские корни. Я родился во Франции, мои дедушки-бабушки были русские из Петербурга и Москвы. Я знаю в общих чертах, что они были дипломаты, военные, но показать, допустим, в Петербурге тот дом или квартиру, которые, возможно, им принадлежали, – не смогу. Когда я был маленьким, я разговаривал с ними по-русски. Но в детстве, знаете, как бывает: может быть, в семье с вами и говорят по-русски, но хочется быть как другие дети и говорить (в моем случае) по-французски.
– Интерес к русскому искусству все же благодаря этим корням?
– Когда я приехал в Лондон 25 лет назад, пришел работать в «Кристи», то попал в русский отдел. И в нем остался. Это были странные времена. В русском отделе работали два человека, которые даже не говорили по-русски. Это просто не было нужно. Специализированные русские торги проводились, но каталоги русского искусства были совсем маленькие. Топ-лотами становились не картины или фарфор, а предметы Фаберже. Но это были замечательные времена, когда мы имели возможность аккуратно изучать, читать и так далее. Теперь это большой отдел (8–9 человек), очень много работы и большую часть дня мы говорим по-русски и два раза в год готовим солидные каталоги.
– Как изменился покупатель за эти 25 лет?
– До перестройки у нас не было много покупателей. У кого-то из них были русские корни, кто-то просто интересовался русским искусством. После перестройки появились русские, которые много покупали, не всегда понимая, для чего они это делают. Теперь у нас совсем другой, очень интересный рынок, где люди знают, что они покупают, смотрят аккуратно каталог, проверяют, читают. Невозможно сравнить, что творится теперь и что творилось на этом узком рынке 25 лет назад. Это совсем другая картина. Гораздо лучше.
– Как кризис повлиял на рынок русского искусства? Я знаю, что для русских галерей в Лондоне, да и в России, сейчас тяжелое время… Стали больше покупать «вечные ценности» и меньше актуальное искусство?
– Скрывать, что нынешнее время – довольно тяжелое, было бы неправильно. Стало труднее найти интересные вещи. Цены немного упали, но интерес покупателей к настоящим шедеврам не снизился. Результаты последних июньских торгов всех удивили: люди продолжают покупать русское искусство. Им может быть труднее, они, может быть, думают два раза, прежде чем покупать, но у них до сих пор в крови собирательство. До сих пор есть люди, которые, может быть, остановились собирать, но, что замечательно, есть новые люди, которые начали покупать. И это не те люди, которые просто думают, что они нашли какой-то новый рынок, где можно делать деньги. Я не могу привести пример, когда вещи, проданные за последние 10–15 лет даже по рекордным ценам, возвращались на рынок русского искусства. Те, кто приобрел даже очень дорогие вещи, от них не отказываются в кризис, а, наоборот, делают все, чтобы их держать у себя. Сейчас трудно найти важные предметы и выставить их на аукцион, потому что их мало. С другой стороны, мы смогли именно сейчас найти и получить коллекцию галереи Попова.
Беседовала Анна Черниговская
