Другой Пушкин

Нам всегда твердили, что Пушкин – наше всё. Но далеко не всё о нём рассказывали, а зачастую и не так, как было на самом деле.

«Хрестоматийный глянец», который, как писал Маяковский, навели на Пушкина советские критики, представлял нам Александра Сергеевича прежде всего как пламенного патриота и страстного борца против самодержавия, без пяти минут революционера. При этом отдельные стихотворения, а также «опасные» высказывания поэта, которые противоречили этому образу, попадали только в академические многотомные собрания и в иных местах непременно вычёркивались. Так, перед премьерой спектакля «Горя от ума» в товстоноговском БДТ на занавесе было начертано: «Чёрт догадал меня родиться в России с душою и с талантом! А. С. Пушкин». Эту «крамольную» фразу из последнего письма поэта жене бдительный ленинградский обком тут же приказал Товстоногову убрать, и на последующих представлениях её уже не было.

Кроме того, Пушкин был певцом возвышенной любви. Именно возвышенной: «Я помню чудное мгновенье…» выставлялось в первый ряд, а нечто вроде «Зачем любить, зачем страдать, ведь все пути ведут в кровать» стыдливо выносилось за скобки. Существовали и многие другие Пушкины подобного рода – историк, критик, редактор, издатель…

Само собой, широко приветствовался Пушкин как жертва царизма. А потому умалчивалось о попытках Николая I спасти семью поэта-картёжника от разорения. Между тем лишь выплаченные правительством долги по отцовскому имению, а также пенсия жене и детям, назначенная после гибели поэта, в сумме достигают полумиллиона рублей золотом.

Если одни темы в биографии поэта старательно ретушировались, то другие долгое время находились и вовсе под запретом. К примеру – Пушкин-отказник, пожизненный узник «горячо любимой» Родины.

7 января 1830 года поэт обратился с письмом к Бенкендорфу: «Так как я ещё не женат и не связан службой, я желал бы сделать путешествие либо во Францию, либо в Италию. Однако, если мне это не будет дозволено, я просил бы разрешения посетить Китай с отправляющейся туда миссией». На первый взгляд странная просьба: так куда же хочет отправиться автор, на Запад или на Восток? Подтекст способен мгновенно ухватить разве что только русский: да куда угодно, лишь бы вырваться за границы империи!

Это обращение было уже далеко не первым и, увы, не последним. Ещё с юности поэт мечтал о поездке в Европу, потом в Америку, в Китай, даже в Африку, неоднократно пытался попасть в одну из российских дипломатических миссий за рубежом, но всё бесполезно. И прежде, и потом в ответ на просьбы о зарубежном паспорте всякий раз следовал отказ. Внятных объяснений никогда не было, но они и без того понятны. На протяжении двух последних столетий российские властители – будь то цари или генсеки – редко меняли политику в отношении творческой интеллигенции: чем талантливее человек, тем короче ему выдавался поводок. И уж кто-кто, а вольнолюбивый гений оказался пристёгнутым намертво. Даже на поездки в деревню поэт вынужден был испрашивать разрешение, которое получал не всегда.

Неудивительно, что Пушкин не раз пытался бежать за границу нелегально. Из кишинёвской ссылки планировал рвануть в Грецию. В Одессе пробовал сторговаться с контрабандистами. Находясь в Михайловском, заказал парик, чтобы тайно бежать через Польшу в Германию под видом слуги своего приятеля. На Кавказ отправился только для того, чтобы вызнать, нельзя ли оттуда перебраться в Турцию. Однажды даже придумал себе болезнь, подтвердив её справкой… от ветеринара, и просил, чтобы его отпустили в Ригу на лечение, ведь оттуда на любом судне до Европы рукой подать.

Из письма Петру Вяземскому: «Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне свободу, я и месяца не останусь». Из письма брату: «Не то взять трость и поехать посмотреть Константинополь. Святая Русь становится мне невтерпёж». Из стихотворения 1829 года:

К подножию ль стены далёкого Китая,

В кипящий ли Париж, туда ли наконец,

Где Тасса не поёт уже ночной гребец,

Где древних городов под пеплом дремлют мощи,

Где кипарисные благоухают рощи,

Повсюду я готов. Поедем…

 

Подобных строк в пушкинском поэтическом и эпистолярном наследии множество. Но мечта так и не осуществилась: всю жизнь поэт оставался невыездным. Талант мировой величины, он был лишён свободы передвижения, а значит, и свободы творчества, и возможности реально приобщиться к общемировой культуре.

Сергей Ачильдиев, редактор отдела спецпроектов «НВ»