«Эту страну можно изменить изнутри»

 

Международное сообщество стремится «цивилизовать» афганскую провинцию, пытаясь успеть до полного вывода войск коалиции

 

Говоря о спецоперации международных сил ISAF в Афганистане, многие представляют ее примерно так – постоянные рейды военных конвоев в «тыл врага», огневые стычки с талибами, эвакуация мирных крестьян из пылающих деревень и т. д. В жизни все выглядит иначе хотя бы потому, что военные операции против талибов сейчас большая редкость. Основу же взаимодействия сил ISAF с жителями Афганистана составляют чисто гуманитарные контакты. При этом сами афганцы часто вспоминают 1980-е, когда похожую политику в стране проводил СССР, и эти воспоминания, как правило, хорошие.

Честно говоря, я был поражен, узнав, что в «глубинке» Афганистана, куда вход чужакам был заказан десятилетиями, сегодня постоянно работают тысячи людей со всего мира. Причем эта работа осуществляется по двум направлениям – в составе так называемых PRT (Provincial Reconstruction Team) и NGO (Non Government Organisation). Главное отличие между ними в том, что PRT – это, как правило, военная организация, которую возглавляет кадровый военный в чине не ниже полковника и которая сочетает в себе как защитные, так и гуманитарные функции. 

В обычном режиме работники PRT, численность которых обычно не превышает сотни человек, работают по стандартным программам. Они поддерживают тесные связи с местными властями и религиозными лидерами, разминируют созданные как талибами, так и силами ISAF минные поля, организовывают различные курсы обучения для местных детей и женщин, создают локальные госпитали, заказывают протезы для инвалидов-афганцев и делают многое другое. В случае же внезапного нападения со стороны талибов все члены «реконструкционных команд» в любой момент готовы взять в руки оружие и вступить в бой. 

Служат в PRT не только американцы – так, на севере Афганистана вообще нет ни одной американской «реконструкционной команды». Например, в Мазари-Шарифе местная «команда» состоит из шведов и финнов, в Кундузе – из немцев, бельгийцев и люксембуржцев, в Маймане – из норвежцев и литовцев, в Баглане – из венгров, в Шебергане – из турков и так далее. По словам самих работников PRT, наиболее активные «реконструкторы» – это новозеландцы, работающие в провинции Бамиан, а также поляки, укрепляющие «народную дипломатию» с афганцами в провинции Газни. 

Похожей деятельностью заняты и работники NGO – только эти организации чисто гражданские, военных в их составе, как правило, нет. Есть психологи, эксперты, медики, опытные социальные работники и т. д. Члены NGO больше работают именно в сфере образования, медицины, социальной политики и организации новых рабочих мест в тех провициях, где нет постоянной угрозы нападения боевиков. Например, нас познакомили с руководителями кабульского отделения организации Clear Path («Чистый путь») – эти люди заняты реабилитацией и социализацией местных инвалидов, изготовлением для них протезов, а также созданием для людей с ограниченными возможностями новых рабочих мест.

– Афганистан – довольно жестокая страна, – говорит глава организации Крис Фидлер, – если ты стал здесь инвалидом, для тебя вряд ли найдется работа. Скорее всего, такому человеку предложат «погибнуть за ислам» в качестве смертника – по местным понятиям, он все равно не жилец, зато потом его семья получит хорошие деньги – несколько тысяч долларов. Еще один путь – работать уличным попрошайкой, пытаясь заработать копеечку, вызывая у людей жалость. Других вариантов тут нет.

В цехе, созданном этой организацией, работают только мужчины – все они в прошлом минеры и саперы, и все они – инвалиды. Впрочем, сразу по ним этого не скажешь – как говорится, руки-ноги на месте. Но это – только на первый взгляд: у каждого – идеально подогнанный, максимально удобный протез, не просто не мешающий нормально жить, а помогающий вообще забыть об отсутствии той или иной конечности. Они изготавливают оборудование для профессиональных саперов, многие образцы которого были созданы по их же эскизам. В цехе мужчины старательно сверлят, режут металл, шьют на швейной машинке – и лишь по призыву Криса неохотно отрываются от работы. Для них общение с журналистами – досадная, но необходимая помеха в работе: на каждом из них семья численностью до десятка человек, и каждый заработанный доллар для них – на счету.

Тем не менее они находят время, чтобы рассказать нам свои нехитрые истории – кто-то работал по заказу тех самых PRT, кто-то – воевал с талибами и подорвался на мине, а у кого-то – «старая травма». 

Память сердца

В цеху, где трудятся бывшие саперы, мне показали человека по имени Гулам Расул – обладателя такой вот «старой травмы». Правда, при этом шепнули на ухо: «Этот парень воевал еще против ваших содат, шурави, на стороне моджахедов». Слово «шурави» – «советские» – здесь помнят до сих пор, и помнят, скорее, с хорошей стороны. 

Бывший моджахед оказался очень спокойным человеком с тихим голосом в синей робе, который на мой вопрос признался:

– Да, я воевал против Советов почти всю войну, с самого начала джихада. Уже почти в самом конце войны я подорвался на мине, на горной тропе. После этого мой полевой командир Масуд дал мне изрядную сумму денег и отправил в Пакистан, в Пешавар, где я несколько лет работал в исламской организации. Потом я вернулся на родину, но здесь для меня работы уже не нашлось: бывшие товарищи по оружию либо погибли, либо ушли в Пакистан. 

– Русские были хорошими солдатами?

– Они были очень хорошими воинами! – в этот момент лицо Гулама Расула оживилось. – Они воевали как львы, и биться с ними было очень, очень тяжело!

– А кто, на ваш взгляд, воюет лучше – советские солдаты или нынешние бойцы коалиции? – прямо спрашиваю я.

– Вы же понимаете, в нынешних обстоятельствах это некорректный вопрос, – смеется рабочий. – Скажу только, что у солдат НАТО – фантастическое снаряжение, любой боец мог бы о таком только мечтать! По сравнению с ними шурави воевали с нами, по сути, голыми руками… 

Напоследок я спрашиваю его, много ли в Афганистане осталось таких, как он. 

– Да тысячи три, не больше. Все остальные, кто воевал еще в 1980-х, а потом перешел к талибам, уже давно мертвы, – глядя мне прямо в глаза, говорит он. 

Еще одного бывшего моджахеда мне показали на военной базе, где готовят бойцов для Афганской национальной армии. Джавед успел застать последние два года войны, но отчетливо помнит, что «идти на операцию против русских каждый раз было страшно». Правда, после прихода талибов с новой властью он не сотрудничал – устал воевать. Зато, когда пришли американцы, он потратил два с половиной года на то, чтобы подтвердить свою воинскую специальность – снайпер – и попасть в ряды Афганской национальной армии. Джавед настолько хорошо помнит шурави, что, заканчивая обед, потирает руки и почти без акцента произносит:

– Вот, спа-асибо, ха-рашоо…

Джавед подтверждает, что русские, когда пришли в Афганистан, тоже построили много дорог, предприятий и жилых зданий (в Кабуле до сих пор стоит жилой микрорайон, состоящий из советских «хрущевок»). А некоторые его знакомые даже ездили в Советский Союз учиться – как правило, в военных вузах Ульяновска, Рязани, Саратова и других городов. Любой житель Афганистана знает, что более надежной профессии, чем военный, в этой стране нет. 

В Кабуле помимо «хрущевок» о советском времени говорит здание бывшего Дома советской науки и культуры, давно считающееся самым одиозным местом в городе. Ранее олицетворявший афганско-советскую дружбу, этот центр стал символом нищеты и отчаяния – здесь расположен огромный притон для местных наркоманов, многие из которых живут в нем постоянно. Также о советских временах напоминает техника – на улицах Кабула до сих пор можно встретить «КамАЗ», «ЗиЛ» или одну из ранних моделей «Жигулей». Войска коалиции охотно используют и советские вертолеты Ми-8 – не для боевых целей, а для транспортировки людей и грузов. 

Медицина как основа доверия

Работники неправительственных организаций прекрасно знают, что среди их клиентов – и бывшие моджахеды, и даже действующие талибы, но стараются не отказывать в помощи никому. По этому поводу Крис Фидлер со смехом рассказал такую историю:

– У нас лечился мужчина, про него говорили, что он – полевой командир талибов. Когда мы сделали ему протез, он первым делом пошел в мечеть, которую мы же оборудовали специальным пандусом для инвалидов. Когда утренняя молитва закончилась, он взял слово – и сотни дехкан были готовы его слушать. Этот свирепый человек, стоя перед огромной толпой, своим каркающим голосом заорал:

– Правоверные, вы знаете, что сделали эти американцы?! Эти люди из «Чистого пути»?! (Тут толпа застыла в ожидании проклятий.) Так вот, благодаря им я сегодня в первый раз за долгое время смог самостоятельно сходить помолиться в мечеть!

Всего «Чистый путь» работает в 21 провинции из 47, число получателей помощи – 108,5 тысячи человек. Таких организаций, как «Чистый путь», в Афганистане более десятка, и они «опутывают» страну паутиной рабочих ячеек. А к каждой такой ячейке оказываются прикреплены от нескольких сотен до десятков тысяч человек. 

– Мне кажется, только таким способом – обучая, оказывая лечение и другую помощь – можно изменить людей, населяющих Афганистан. Многие из них слишком долго страдали для того, чтобы быть добрыми и опрятными, – размышляет Элен, служащая одного из PRT в Кандагаре – одной из самых опасных провинций Афганистана. 

Поэтому у таких, как она, в Афганистане нет фамилии – ее запрещено публиковать и даже произносить. Нежелательно и фотографировать членов «реконструкционных команд» – безопасность: если эти фото попадут в руки талибов, те легко могут отомстить. За что? 

– Да, в общем, ни за что: просто за то, что вы – чужие, кяфиры («неверные»), вот и получайте! Увы, в этой стране причины для войны и ненависти всегда находятся легче, чем для мира и терпимости, – говорит Дэвид, также работающий в PRT в Баграме.

На следующий день нас привезли в больницу, где лежат люди, пострадавшие от ожогов, – этот госпиталь также создан на международные средства. Здесь всего 15 палат, и они практически переполнены. Особенно тяжело, почти невыносимо смотреть на детей, пострадавших от взрывов мин, – под одеялами просматриваются лишь обрубки тел, и нам пришлось буквально заставлять себя фотографировать их, постоянно извиняясь перед родственниками. Впрочем, смотреть на родных этих детей порой еще тяжелее: многие из них после семейной трагедии впадают в некое подобие ступора, практически не реагируя на внешние раздражители. 

Здесь же лежат женщины, пострадавшие в результате попытки самосожжения. В России или Европе такие попытки – удел тех, кто решается на публичный протест, и такая мера – редкость. В Афганистане самосожжение – часть местных обычаев: таким образом женщина может выразить свой гнев или отчаяние в крайних ситуациях. Например, одна из пациенток попала в такую ситуацию – два ее сына смертельно поссорились и начали стрелять друг в друга, укрывшись в разных концах двора. Мать до последнего пыталась остановить их – молила, уговаривала, плакала. Увидев, что ничего не помогает, она плеснула на себя бензином и подожгла его. Стрельба тут же утихла – оба гордеца, бросив ружья, кинулись помогать матери. 

Другая пожилая женщина оказалась в клинике, не вынеся притеснений со стороны мужа и родственников, – перед самосожжением она облила себя соляркой из бака семейного джипа. Увы, самоэкзекуция наказала ее дважды – помимо ожогов, она, как мне объяснили врачи, «немного тронулась умом». И теперь убеждает всех, что сама она ничего не совершала – это ее кто-то поджег.

– Все оборудование для этой больницы предоставили гуманитарные миссии, – говорит главврач клиники Рафик Хасан Юсуф, работавший здесь еще при талибах. – Знаете, сейчас приходишь на работу с легким сердцем – понимаешь, что можешь помочь даже в самом тяжелом случае. И с ужасом вспоминаешь, как в конце 1990-х у нас не было даже пенициллина и анальгетиков – обожженные люди жутко кричали, умирали от шока, а мы ничем не могли им помочь… Надеюсь, эти времена не вернутся.

Работа, которая должна быть доведена до конца

Общая статистика дел, сделанных неправительственными организациями, впечатляет. 

По словам экспертов, в 2001-м, когда войска ISAF вторглись в Афганистан, в стране практически не было электричества – даже в Кабуле свет подавался пару раз в день по два часа. Сейчас большая часть страны полностью электрифицирована, пусть и не без проблем – в том же Кабуле никто и ухом не ведет, если в помещении внезапно гаснет свет. Все знают: в течение пяти минут подача энергии либо возобновится, либо включат автономный генератор.

Еще до прихода коалиции в стране почти не было асфальтированных дорог – их общая протяженность, включая столицу, составляла немногим более 60 километров. Сейчас в Афганистане более 600 километров асфальтных дорог, которые удалось объединить в одно большое кольцо, опоясывающее всю страну. По личным впечатлениям, езда по ним не сильно отличается от поездки по немецким автобанам. 

В целом, глядя на масштабы «гуманитарной операции», проводимой сегодня в Афганистане, невольно вспоминаешь легендарный фильм Джеймса Кэмерона «Аватар». В нем земляне тоже высаживаются на другую планету, на которой долго и кропотливо работают с гуманоидами, похожими на них, но, увы, совершенно не нуждающимися ни в каких благах цивилизации. Специалисты, с которыми мне удалось поговорить в Афганистане, со вздохом признавались, что местные жители, особенно из глухих районов, тоже не видят смысла в новшествах, которые те пытаются привить на афганской почве – от свободных выборов до зубных щеток. 

Тем не менее, по убеждению военных и работников гуманитарных миссий, только изменение менталитета жителей Афганистана, искоренение самых диких местных традиций и обычаев, выведение на новый уровень инфраструктуры и отношений в обществе способны «вылечить» эту страну. Впрочем, кое-что в сознании афганцев уже изменилось: многие из них, в начале 2000-х искренне считавшие войска ISAF «оккупантами», сегодня искренне боятся. Боятся того, что иностранные солдаты, прогнавшие талибов и способствовавшие резкому улучшению местной жизни, одномоментно уйдут, вновь оставив их один на один с проблемами. И с талибами, кстати, тоже. Впрочем, в руководстве НАТО знают об этих страхах и стараются их развеять. 

– Эта работа не закончится и после вывода значительной части войск из Афганистана в 2014-м году, – сообщил нам Эндрю Стейнфилд, главный гражданский представитель НАТО в стране. – Только дав образование значительной части армии и населения, укрепив гражданские институты и обороноспособность страны, мы можем полностью покинуть ее. Пока в качестве такой даты обозначен 2024 год, но, как вы понимаете, она может и не быть окончательной. То дело, которое начато здесь, мы обязаны довести до самого конца. И будьте уверены – мы сделаем это.

 

P. S. Редакция «НВ» благодарит посольство США в Москве за организацию поездки нашего корреспондента в Афганистан.

 

 

Иван Максимов, Кабул – Петербург. Фото автора