«Изучать китайский скоро станет необходимо»
В пригороде Парижа Кремлин-Бисетр прошли Дни русской книги. Общество уральских писателей было разбавлено появлением скандально известного Владимира Сорокина – автора нашумевших книг «Голубое сало», «День опричника» и «Сахарный Кремль». Впрочем, французам мастер литературного эпатажа из России пока не очень известен. В Кремлин-Бисетре не было ни толп поклонников его творчества, ни вспышек фотокамер. Его книги были представлены на стенде «Глоб» – главного магазина русской литературы во Франции – вместе с другими произведениями современной русской литературы. Во время презентации Владимир СОРОКИН дал эксклюзивное интервью «НВ».
– В вашей «Ледяной трилогии» представлено «кошмарное» человечество. Тоталитарный XX век был выбран для действия романа специально?
– «Путь Бро» – это часть «Ледяной трилогии», или моего варианта истории XX века, рассказанной не совсем людьми. Это – взгляд послечеловеческий или сверхчеловеческий. Это взгляд специфической секты, которая идет к утопической мечте своим особым путем, кровавым и сложным. XX век – лучший век для этой секты, потому что в нем жили как «красные», так и «коричневые», и их движения совпали в стремлении достичь утопии. Жанр сайнс-фикшн дает возможность многие реальные события XX века увидеть в профиль или даже с затылка. Я вообще это очень люблю – смотреть на Россию либо из прошлого, либо из будущего. Современная Россия не помещается в язык сурового реализма, нужны другие методы, чтобы ее описать. Моя книга дает одну из возможностей для описания реалий XX века.
– А вот говорят, что сталинизм и нацизм – это две стороны одной медали.
– Они очень похожи по своим результатам. Это миллионы убитых и искалеченных судеб и семей, но формально это разные режимы. Известно, что, когда Гитлер пришел к власти, Сталин ему симпатизировал, называя его «социалистом». Сталин не понимал, однако, почему Гитлер так фанатично воплощал в жизнь теорию «крови и почвы». В свою очередь, Гитлер не мог взять в толк, для чего Сталин столь фанатично уничтожал свои элиты. В этом смысле эти два «гения злодейства» были разными. Но возглавляли они два монструозных государства, для которых люди были глиной и бетоном в основании их власти.
– В романе «День опричника» вы, можно сказать, предсказываете будущее России. Вы действительно его таким видите?
– «День опричника» – это метафора современной России. Я попытался выстроить модель. Многие чиновники считают, что у России есть все для выживания, а Запад только развращал всегда нашу страну с целью получить от нее как можно больше ресурсов. То есть такой вариант изоляционизма. Я думаю, что мы недалеки от строительства Великой русской стены. Говорят, что история может повторяться только в виде фарса. Россия же это опровергает. У нас может повторяться история. Мне было интересно, как это отражается на уровне языка и социума. Один историк мне сказал четыре года назад, что эта книга как заговор, произносимый для того, чтобы описанные в ней события не произошли в действительности. Но вот прошло время, и все развивается как я описал. Меня это очень огорчает как гражданина России, но радует как писателя.
– Вы правда думаете, что нас скоро будут контролировать китайцы?
– Это вполне возможно уже лет через десять. Я не вижу в этом ничего страшного: у русских и китайцев получаются красивые дети, особенно у китайцев с обескровленными сибирскими женщинами. Это сейчас модно изучать китайский язык – а через двадцать лет это будет уже необходимо.
– Вы сами являетесь автором скандалов и провокаций вокруг вашего имени или это получается независимо от вас?
– Я не скандалист по природе. Скандалист – это эксгибиционист. Я не эксгибиционист, а скорее вуайерист. Я пишу тексты, которые достигают нервной системы людей по-разному. Люди читают по-разному. Однажды в Москве я увидел «Лолиту» Владимира Набокова на сиденье рядом с водителем такси. Спросил у него: «Ну и о чем книжка?» Он мне ответил: «Это забавный роман о том, как один профессор оприходовал малолетку». Ну что ж, это его право – вот так прочитать роман. Главное, что русские люди много читают, и Россия до сих пор литературоцентристская страна.
– Кто из современных русских писателей для вас наиболее интересен?
– Мне кажется, есть что сказать, например, таким писателям, как Михаил Елизаров или Захар Прилепин. Хороший писатель для меня – это тот, кто умеет создавать свои миры, имеет свой оригинальный взгляд на мир. Но это, увы, довольно редкий случай. В России, как и во Франции, не так много литературных звезд.
– А французские писатели привлекают ваше внимание?
– Я мало знаком с современными французскими авторами. Конечно, я прочитал Мишеля Уэльбека и Фредерика Бегбедера, но не могу сказать, что это меня потрясло. Может быть, потому, что я не могу читать французскую литературу в оригинале, мне нужно ждать переводов на русский язык…
– Как думаете, если бы вы жили на Западе, у вас был бы более острый взгляд на российскую действительность?
– Многие великие русские романы были написаны за границей. «Мертвые души», например. Я тоже некоторые свои книги писал за границей. «Путь Бро» написан в Германии – в Ганновере и Кельне. Нахождение вне своей страны мне лично не мешает писать. Но у меня не было постоянного опыта жизни за границей, я здесь всегда гость, у меня нет ни недвижимости, ни семьи на Западе. Поэтому я не знаю, писал бы я по-другому, если бы постоянно жил за границей.
– Вы свободно используете разные стили для написания своих романов. Как вам это удается?
– Язык – это живая вода, которая течет сама по себе, заполняя свободные пространства. Русский язык очень изменился за последние двадцать лет. Я люблю подслушивать, как люди говорят между собой в публичных местах, и испытываю острое удовольствие от этого. Надо знать не язык, а языки. Сменить стилистику языка – это как сменить свое собственное тело. И в каждой книге я пытаюсь попробовать что-то новое, удивить самого себя новой книгой.
Есть много писателей, которые всю жизнь пишут один и тот же роман. Я же хочу всегда начинать «с чистого листа». Для меня важно не «что», а «как»! Важно, добавляет ли писатель интонацию к уже сказанному, важно, какие литературные конструкции он при этом создает. Чтобы говорить на разных языках своих героев, я пытаюсь с ними отождествиться. Без отождествления с героем сколько умных книг ни читай – ничего не поможет.
