Общество
ОПТИМИСТИЧЕСКИЙ ТРАГИК РОДЕН
28 декабря
Книга первая, первый луч - извне. Редакторское название - "Беседы об искусстве". Это и есть "Беседы, собранные П. Гзелем", откуда взят процитированный выше словесный портрет. Поль Гзель - литератор и критик, около года проработавший у Родена секретарем... Как бы секретарем. На самом деле, взяв на себя роль малого при великом, юноши Прохора при старце Иоанне Богослове (немножко, правда, и Левия Матфея при Иешуа Га-Ноцри, и Ватсона при Шерлоке Холмсе), он задался целью предать вечности содержание их спонтанных разговоров о мастерстве, классиках, древнем и современном искусстве. Получился Роден достоверный и условный; живой и скульптурный; в его образе - две доминанты, два полюса художественного credo: спокойное величие Фидия и космический трагизм Микеланджело.
В те годы (1910-1911), когда Гзель благоговейно записывал страстные и хитровато-добродушные монологи Мастера, этот последний находился в зените славы, и авторитет его в вопросах прекрасного сделался всемирно-непререкаем. Родену - семьдесят. Великий и мудрый старец, познавший все, открывший истину в себе, несущий ее миру в своих созданиях, - вот образ (как "Зевс" Фидия), творимый старательным Полем. Его Роден ведает тайну взаимоотношений бытия и искусства. "Скульптура, - говорит он, - есть выявление таинственной, непознанной сущности, внутреннего наполнения явлений природы". "Мы ощущаем и сознаем лишь ту внешнюю сторону вещей, которой они повернуты к нам... Все же остальное теряется в бесконечной тьме". Высветить тьму, проявить ее красоту и мощь - задача пластического искусства. В этом смысле оно копирование природы, подражание природе. Слово "Природа" всюду в "Беседах" пишется с большой буквы. Слова "Бог", "Творец", "Вседержитель" не встречаются вовсе. Роден в изложении Гзеля - великий стоик, пантеист, усилием духа и могучих творческих рук умеющий проникать в глубины бытия, извлекая оттуда образы, выявляя сущности. Но он один стоит перед этой бездной мироздания. Его не в силах понять люди, и перед ним нет Господа. Он - одинок.
Именно с этого трагического мотива - одиночества гения - начинает Гзель запись "Бесед". "Нынче художники и любители искусства выглядят чем-то вроде ископаемых... Дух, мысль, мечта - до них никому нет дела! Искусство мертво". Последняя фраза (L‘art est mort) переведена не совсем адекватно, следовало бы: "Искусство умерло". Эхо надгробного вопля по античной цивилизации: "Великий Пан умер!" Мотив одиночества и непонимания проходит сквозь всю ткань "Бесед", то вторгаясь в разговор прямо, то скромно присутствуя на дальнем плане. "Академия" не понимает и отвергает его "Бальзака". Муниципалитет города Кале не понимает замысла простых и трагически-светлых "Граждан Кале" и портит скульптурную группу ненужным пьедесталом. Великий оптимист, страстно влюбленный в бездну-Природу, счастливо и плодовито познавший ее - сам, как "Раб" Микеланджело, рвется ввысь, всеми не понят, трагически одинок.
В чем-то схожий, но иной образ Родена возникает при чтении книги, им самим написанной. "Французские соборы" (как и примыкающее к ним стилистически и содержательно "Завещание") - произведение особого стиля и жанра. Поэма в прозе, исповедь, проповедь, тестамент, эссе об искусстве... Синтез простодушно-благочестивой средневековой латыни, экстатической экспрессии видений барокко, искушенно-декадентского символизма времен Третьей Республики. Поэтические образы, напоминающие Бодлера, Ростана, Меттерлинка, соседствуют с пророческими интонациями Бернара Клервосского и с восторженными гимнами природе и ее Творцу в духе Франциска Ассизского. Книга - о средневековых храмах Прекрасной Франции, о готике и романском стиле... Но, как ни удивительно, для скульптора, привычного к грубой работе резцом и руками, архитектурная тема - лишь повод высказаться, спеть, прокричать. Здесь нет описаний, нет анализа. Бессмысленно сравнивать эти поэтические образы соборов Шартра, Манта, Реймса с фотографиями из книг по искусству (Роден презрительно отзывается о возможностях фотографии). Здесь главное - автор, его впечатления и страсть. Импрессио и экспрессио. Они же суть главное и в его пластическом творчестве.
Образ Родена двойствен и тут. Мощный пантеистический оптимизм, вера в Господа, бурная сила жизни - порождают возвышенно-патетическую речь. Перед нами Роден Восхищенный. Его восторг рождается в созерцании гармонии готических и романских соборов, вырастающих из самой природы Франции, из ее религии, из грации и красоты ее женщин. Все вместе возносится к высоте. К Богу. "Я живу в постоянной благодарности Богу, Его восхитительным созданиям, Его красноречивым посланницам". "Какой рай эта земля!"
Но сквозь весь текст навязчиво и неотступно проходит и другая тема: разрушение, смерть прекрасного. Роден ненавидит жалкую систему жизненных ценностей буржуазного мира. Он вынужден наблюдать, как под ее воздействием разрушается гармония природы, людей, соборов. У этого зла два воплощения: капиталистический город (Париж; все упоминания о нем - обличительны, он - враг) и архитектура, приспособленная к нуждам капитализма. "Мы отреклись от самих себя, отказываясь от любви к чудесам нашего прошлого, и это отречение - самоубийство". "Я смиряюсь со смертью этих памятников, как со своей собственной. Я пишу здесь свое завещание". Принять совершающееся Роден не может, но не может и остановить неизбежное. Трагический образ. Роден Поверженный.
Некоторое успокоение вносит третья часть сборника: письма Родена. Они очень просты, лишены патетики и мудрых рассуждений. Тут Роден предстает живым человеком, другом своих друзей, обремененным денежными проблемами, заботами о выставках, моделях, переездах, заказах. Работник, трудяга, мастер, человек праведный перед самим собой. Как-то он сказал: "Пластическая правильность - образ и подобие праведности духовной". Кредо скульптора и человека.
Напоследок о недостатках книги. В сущности, недостаток один: отсутствие необходимого сопроводительного текста. Прекрасное эссе Рильке "Огюст Роден", поставленное в качестве предисловия, не дает ответов на простые читательские вопросы о жизни и творчестве скульптора. Комментарий к основному тексту недостаточен; "Французские соборы" не откомментированы вообще; ничего не сказано об авторе и об истории создания "Бесед"; письма Родена публикуются с сокращениями и без ссылок на источники. Небольшая биографическая статья и краткое пояснение о публикуемых произведениях прямо-таки просятся под обложку с изображением "Вечной весны" оптимистического трагика Родена.
Анджей ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
В те годы (1910-1911), когда Гзель благоговейно записывал страстные и хитровато-добродушные монологи Мастера, этот последний находился в зените славы, и авторитет его в вопросах прекрасного сделался всемирно-непререкаем. Родену - семьдесят. Великий и мудрый старец, познавший все, открывший истину в себе, несущий ее миру в своих созданиях, - вот образ (как "Зевс" Фидия), творимый старательным Полем. Его Роден ведает тайну взаимоотношений бытия и искусства. "Скульптура, - говорит он, - есть выявление таинственной, непознанной сущности, внутреннего наполнения явлений природы". "Мы ощущаем и сознаем лишь ту внешнюю сторону вещей, которой они повернуты к нам... Все же остальное теряется в бесконечной тьме". Высветить тьму, проявить ее красоту и мощь - задача пластического искусства. В этом смысле оно копирование природы, подражание природе. Слово "Природа" всюду в "Беседах" пишется с большой буквы. Слова "Бог", "Творец", "Вседержитель" не встречаются вовсе. Роден в изложении Гзеля - великий стоик, пантеист, усилием духа и могучих творческих рук умеющий проникать в глубины бытия, извлекая оттуда образы, выявляя сущности. Но он один стоит перед этой бездной мироздания. Его не в силах понять люди, и перед ним нет Господа. Он - одинок.
Именно с этого трагического мотива - одиночества гения - начинает Гзель запись "Бесед". "Нынче художники и любители искусства выглядят чем-то вроде ископаемых... Дух, мысль, мечта - до них никому нет дела! Искусство мертво". Последняя фраза (L‘art est mort) переведена не совсем адекватно, следовало бы: "Искусство умерло". Эхо надгробного вопля по античной цивилизации: "Великий Пан умер!" Мотив одиночества и непонимания проходит сквозь всю ткань "Бесед", то вторгаясь в разговор прямо, то скромно присутствуя на дальнем плане. "Академия" не понимает и отвергает его "Бальзака". Муниципалитет города Кале не понимает замысла простых и трагически-светлых "Граждан Кале" и портит скульптурную группу ненужным пьедесталом. Великий оптимист, страстно влюбленный в бездну-Природу, счастливо и плодовито познавший ее - сам, как "Раб" Микеланджело, рвется ввысь, всеми не понят, трагически одинок.
В чем-то схожий, но иной образ Родена возникает при чтении книги, им самим написанной. "Французские соборы" (как и примыкающее к ним стилистически и содержательно "Завещание") - произведение особого стиля и жанра. Поэма в прозе, исповедь, проповедь, тестамент, эссе об искусстве... Синтез простодушно-благочестивой средневековой латыни, экстатической экспрессии видений барокко, искушенно-декадентского символизма времен Третьей Республики. Поэтические образы, напоминающие Бодлера, Ростана, Меттерлинка, соседствуют с пророческими интонациями Бернара Клервосского и с восторженными гимнами природе и ее Творцу в духе Франциска Ассизского. Книга - о средневековых храмах Прекрасной Франции, о готике и романском стиле... Но, как ни удивительно, для скульптора, привычного к грубой работе резцом и руками, архитектурная тема - лишь повод высказаться, спеть, прокричать. Здесь нет описаний, нет анализа. Бессмысленно сравнивать эти поэтические образы соборов Шартра, Манта, Реймса с фотографиями из книг по искусству (Роден презрительно отзывается о возможностях фотографии). Здесь главное - автор, его впечатления и страсть. Импрессио и экспрессио. Они же суть главное и в его пластическом творчестве.
Образ Родена двойствен и тут. Мощный пантеистический оптимизм, вера в Господа, бурная сила жизни - порождают возвышенно-патетическую речь. Перед нами Роден Восхищенный. Его восторг рождается в созерцании гармонии готических и романских соборов, вырастающих из самой природы Франции, из ее религии, из грации и красоты ее женщин. Все вместе возносится к высоте. К Богу. "Я живу в постоянной благодарности Богу, Его восхитительным созданиям, Его красноречивым посланницам". "Какой рай эта земля!"
Но сквозь весь текст навязчиво и неотступно проходит и другая тема: разрушение, смерть прекрасного. Роден ненавидит жалкую систему жизненных ценностей буржуазного мира. Он вынужден наблюдать, как под ее воздействием разрушается гармония природы, людей, соборов. У этого зла два воплощения: капиталистический город (Париж; все упоминания о нем - обличительны, он - враг) и архитектура, приспособленная к нуждам капитализма. "Мы отреклись от самих себя, отказываясь от любви к чудесам нашего прошлого, и это отречение - самоубийство". "Я смиряюсь со смертью этих памятников, как со своей собственной. Я пишу здесь свое завещание". Принять совершающееся Роден не может, но не может и остановить неизбежное. Трагический образ. Роден Поверженный.
Некоторое успокоение вносит третья часть сборника: письма Родена. Они очень просты, лишены патетики и мудрых рассуждений. Тут Роден предстает живым человеком, другом своих друзей, обремененным денежными проблемами, заботами о выставках, моделях, переездах, заказах. Работник, трудяга, мастер, человек праведный перед самим собой. Как-то он сказал: "Пластическая правильность - образ и подобие праведности духовной". Кредо скульптора и человека.
Напоследок о недостатках книги. В сущности, недостаток один: отсутствие необходимого сопроводительного текста. Прекрасное эссе Рильке "Огюст Роден", поставленное в качестве предисловия, не дает ответов на простые читательские вопросы о жизни и творчестве скульптора. Комментарий к основному тексту недостаточен; "Французские соборы" не откомментированы вообще; ничего не сказано об авторе и об истории создания "Бесед"; письма Родена публикуются с сокращениями и без ссылок на источники. Небольшая биографическая статья и краткое пояснение о публикуемых произведениях прямо-таки просятся под обложку с изображением "Вечной весны" оптимистического трагика Родена.
Анджей ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
