Петер Штайн: «Я готов спать под мостом»
В энциклопедических словарях его принято называть немецким режиссером. В театральном мировом сообществе одни утверждают: творчество Петера Штайна принадлежит всему европейскому театру, другие: он – величина планетарного масштаба. Штайн ставил и в Советском Союзе, а затем в России: на базе Театра Российской армии – «Орестею» Эсхила, «Ричарда II» Шекспира – в МХТ. А еще был ставший чуть ли не государственной важности событием «Гамлет» Шекспира с Евгением Мироновым в заглавной роли…
– Господин Штайн, как вы думаете, вручение вам Европейской театральной премии в Петербурге закономерность или случайность?
– Я должен вам признаться: когда мне присуждали эту премию, я, разумеется, обрадовался. Из-за денег обрадовался. Все остальное меня не интересует.
– Серьезно?! Или это шутка?
– Нет, не шутка! А что в таких случаях может быть более весомо? Честь? Достоинство? Ответьте вы мне: что такое честь, достоинство?
– Честь и достоинство – это, наверное, самое дорогое, что может быть у человека. И я полагаю, вы, господин Штайн, – человек чести.
– А у меня другое мнение на этот счет.
– Насчет чего?
– Насчет чести. Я напомню вам слова Шекспира. «Нет в тебе ни честности, ни мужества, ни духа товарищества, и не королевской ты крови, если не можешь добыть шиллингов по десяти на брата», – говорит Фальстаф Генриху IV. Честь – это только слово. А что в этом слове? Ветер! Больше ничего! Понятия чести и достоинства сложные. И порождают они нехорошие мысли: «Может, ты этого признания не заслуживаешь?» И начинаешь себя чувствовать каким-то карликом. Таким вот – вместе со шляпой – метр от пола. Или, наоборот, начинаешь думать, что ты заслуживаешь еще большей чести. Честь – это империализм. Поэтому проще и честнее сказать о деньгах. Вы знаете, я отношусь к тем, кто говорит то, что думает, без обиняков. Отсюда и многие мои проблемы. Откровение порождает врагов. Но я буду говорить откровенно.
– То, что премию вручают вам в Петербурге, вас обрадовало?
– Вначале я обрадовался. Потом очень удивился: «Это премия Европейского сообщества и вдруг будет вручаться в Петербурге! Петербург же не относится к Европейскому сообществу. Странно…» А с другой стороны, три с половиной года своей профессиональной жизни я провел в Советском Союзе и России. И у меня особое отношение – и к России, и к россиянам, людям театра. Но могу сказать вам однозначно: если бы я получил в России российскую премию, мне бы это больше понравилось.
У меня сложилось впечатление, что в России, в Петербурге все, кто причастен к мероприятиям Европейской театральной премии, страдают от нее. Потому что за все надо платить, а денег, похоже, не так много. Я себя чувствую здесь неким бременем. Это неприятно. Такой дорогой отель!.. («Астория». – Прим. ред.) Вы понимаете, о чем я?
– Да, конечно. Но ответьте, господин Штайн, если бы вам сказали, что жить будете в маленьком отеле где-нибудь на окраине города, вы бы приняли приглашение?
– Если я здесь, в России, в Петербурге буду заниматься постановкой спектакля и она будет мне необходима, я готов спать под мостом. А если меня приглашают на четыре дня: будьте любезны предоставить мне приличный отель. Мне 73 года, и я привык к определенным бытовым условиям.
– Поэтому принимающая сторона и делает все возможное, чтобы вам было хорошо.
– Я понимаю, и все же…
– Вы уже не первый раз в нашем городе. Эрмитаж, Русский музей, понятно, посетили, возможно, не по одному разу. А не было желания познакомиться с непарадным Петербургом?
– Сейчас расскажу историю. В 1974 году я хотел ставить «Дачников» Горького. Тогда ваш город еще был Ленинградом. Я осмотрел Петергоф, а потом захотел в Ораниенбаум. До Петергофа добрались без проблем. Едем дальше, в Ораниенбаум. Не пустили! Мы были со всех сторон окружены военными машинами. Люди в военной форме достали пистолеты и автоматы, направили на нас. И отвезли в Ораниенбаум! В Ораниенбауме мы проторчали два дня в тюрьме. (Вероятно, в комендатуре или отделении милиции. – Прим. ред.) Потом нам заявили, что отпустят за определенную сумму. В рублях. Я, как пруссак, сказал: «Никаких взяток! Я не буду вас подкупать! Я хочу связаться с моим послом». И нас освободили.
В то время на машине было очень трудно добраться от Ленинграда до Москвы. Дорога была такая… В общем устал я от езды и решил съехать с трассы, чтобы в лесу отдохнуть. Поспать. Вдруг: «Пи-пи-пи!» (Штайн имитирует сигнал спецмашин. – Прим. ред.) ГАИ! Тут же всех нас, а я был не один, арестовали.
– Господин Штайн, так вы «советский заключенный» со стажем!
– Да, да! Оказывается, нельзя было сворачивать с маршрута, нужно было его строго придерживаться. А еще одна веселая история произошла, когда мы ехали из Москвы на юг. В Ясную Поляну въезжать было разрешено. А совсем недалеко оттуда, к востоку, Мелихово – чеховские места. Разрешено не разрешено в Мелихово мы не знали. В программе Мелихово – не было. И мы какое-то время решали: съездить или нет? Решили ехать. Потому что у меня в ближайших планах был Чехов. Свернули с главной дороги, проехали какой-нибудь километр – «Пи-пи-пи!» – останавливают, окружают. И конвоируют. Перед нами мотоцикл с коляской, сзади два автомобиля. Ну, думаем: опять попались! Проехали сколько-то километров, останавливают: «Вот, пожалуйста, Мелехово!»
Это Россия. Никогда непонятно, что произойдет и чем закончится. И все же я рад, что познакомился с вашей страной именно таким образом. Так намного интереснее. Я бы с удовольствием и в этот раз съездил и в Царское Село, и в Ораниенбаум, но – время, время.
– В Ораниенбауме вам предлагали дать взятку – вы не стали. Не думаю, что дело было только в деньгах.
– Нет, нет, нет! Конечно же, дело не в деньгах. Я очень много в своей жизни денег потерял. Вот вам пример. Поставил «Демонов» по «Бесам» Достоевского. Постановку должен был финансировать городской театр Турина. Но там испугались – из-за продолжительности спектакля: он шел 12 часов, с одиннадцати утра до 11 вечера. И мне пришлось 300 тысяч заплатить своих денег, чтобы довести дело до конца. Спектакль имел большой успех. Я рад, что Европейская премия компенсирует мне эту сумму.
– Сейчас Россия накануне большой театральной реформы. Одни утверждают, что репертуарный театр – это наше достижение, другие – что заблуждение. Как считаете вы?
– Разумеется, это великое достижение. У нас в Германии тоже все театры репертуарные. И та же основная проблема – финансовая. Наши театры не гастролируют. Гастроли – это дорого. Я очень надеюсь и хочу, чтобы репертуарный театр остался. Не обязательно, чтобы он был таким, каким был в Советском Союзе. Когда молодой актер приходит в театр, всю жизнь там проводит и его вперед ногами оттуда выносят. Это неправильно. Нехорошо.
– Вы считаете, что «театр-дом» – это нехорошо?
– Если театр держит слишком крепко. Актер должен из театра в театр переходить. Для театра это как глоток свежего воздуха. Система несменяемого коллектива и репертуарного театра не одно и то же. Помимо государственных могут быть и частные театры. Вот две формы, которые могут существовать, но репертуарный театр должен сохраняться, и его должны поддержать город или какие-то другие системы.
– Не знаю, может ли существовать закономерность, сколько нужно театров на определенное количество жителей… 60 театров на 5 миллионов петербуржцев – это хорошо или плохо?
– Все зависит от денег. Если есть возможности финансирования, то почему бы им не быть?
– Количество театров говорит о благосостоянии города?
– И об одержимости его граждан. В нашем маленьком Берлине, где всего-то три миллиона жителей, тоже около 60 театров. Есть государственные, драматические, их пять, и три оперы. Остальные все так называемые свободные театры. Нельзя сказать, что их совсем не поддерживает государство. Поддерживает, но ограниченно, незначительно. Мне кажется, такая система правильная.
– Последний вопрос. Если он покажется вам некорректным, можете не отвечать – я пойму. Ваше детство пришлось на Вторую мировую войну. Наши страны воевали… Скажите, перед первым приездом в Советский Союз психологический барьер был?
– Вчера при приземлении в аэропорту Пулково у меня возникло некое неприятное чувство. Я знаю многих людей в Санкт-Петербурге, которые пережили ленинградскую блокаду и рассказывали мне о тех ужасах, что были в городе. Так что я очень хорошо информирован о блокаде не только из исторических источников. Конечно, мне, как немцу, каждый раз тяжело сюда приезжать. Но удивительно другое: россияне, и петербуржцы в частности, несмотря ни на что, считают возможным встречать меня с распростертыми объятиями.
Автор выражает признательность сотрудникам театра-фестиваля «Балтийский дом» Марине Беляевой и Анастасии Сузи, а также переводчице Татьяне Мершвинской.
