Служить по-русски?

 

Стоит ли проводить богослужения не на церковнославянском, а на современном русском языке

В редакции «Невского времени» состоялась дискуссия на тему «Богослужение на русском языке – это благо или ересь?». В ней приняли участие доктор философских наук, профессор, член Союза писателей России Александр Казин и председатель Собора православной интеллигенции Санкт-Петербурга, член Союза писателей России, священник отец Алексей Мороз. Деликатную тему заострял ведущий рубрики, председатель писательского клуба «НВ» Дмитрий Каралис.

 

Дмитрий Каралис: Русская православная церковь открыла дискуссию о приведении языка богослужений к современным языковым нормам. Об упрощении церковных книг еще в XIX веке писал Феофан Затворник: «Церковные песнопения назидательны, глубокомысленны и возвышенны, в них вся наука богословная, все нравоучение христианское. А между тем большая часть из тех песнопений непонятно совсем, и это лишает наши церковные книги плода, которые они могли производить. Не дают послужить тем целям, для коих они и имеются…» Проблема, на мой взгляд, сохраняется и в наше время. Приходишь в церковь, стоишь службу и скорее догадываешься, чем понимаешь, о чем идет речь, о чем поет хор. Что мешает адаптировать язык церковных богослужений?

Отец Алексей: Начнем с того, что Евангелие, Послания Апостолов и Ветхий Завет есть на русском языке, и ничто не мешает современному человеку, который не разбирается в церковнославянском языке, прочесть эти тексты. Вопрос стоит о языке богослужений, о языке богослужебных книг. Но переводить их на современный русский язык, на мой взгляд, было бы совершенно неправильно. Церковно­славянский язык, созданный святыми Мефодием и Кириллом, возник как язык церковный, как язык глубинных духовных понятий. Напомню, что Мефодий и Кирилл, придя проповедовать на территорию нынешних славянских государств, обнаружили, что письменности здесь не существует. И они сначала составили письменность, руководствуясь греческой азбукой, и только затем перевели на этот язык книги Священного Писания – Новый и Ветхий Завет.

Д. К.: Язык, на котором ведутся богослужения, был создан двенадцать веков назад! Не мудрено, что современный человек, не имея специальных знаний, чувствует себя в церкви несколько не в своей тарелке. Я давно хожу на церковные службы, но понимаю лишь процентов пятнадцать из того, что читается в храме. При этом у меня есть «Полный церковно-славянский словарь» в 30 тысяч слов, в который я иногда заглядываю.

Отец Алексей: Вы родились в атеистическое время, в век бездуховности, и не впитали с молоком матери ни церковные службы, ни церковнославянский язык. Поэтому вы не можете его знать. А наши деды и прадеды с детства были введены в церковь и постоянно присутствовали на службах, впитывали этот язык и, естественно, развивали его. То же, что было не понятно, разъяснял священник.

Д. К.: Александр Леонидович, а сколько процентов слов во время богослужения понятно вам?

Александр Казин: Примерно половина. Но одно дело понимать смысл высказывания рационально, умом, а другое дело душой вникать в священные смыслы. С реформой можно дойти до того, что мы будем понимать все слова, но абсолютно утратим сакральный смысл, который содержится в церковнославянском языке. А для церкви это важнее, чем рациональное, почти машинное понимание терминов. Это превращение языка церковного богослужения в терминологический перевод.

Д. К.: Боюсь показаться крамольным, но разве Господу Богу не все равно, на каком языке мы к Нему обращаемся – на церковно-славянском, на современном русском или чувашском? Ведь если я понимаю 10 процентов слов во время богослужения, то я ничего не понимаю. А от этого возникает раздражение, появляется ощущение, что служба была не для меня. Господу это нужно?

Отец Алексей: Недавно я был на Афоне, где участвовал в службе, посвященной Святой Троице. Двенадцать часов службы на греческом языке! Я плохо знаю греческий язык, но стою, погрузив ум в сердце, слушаю и про себя творю Иисусу молитву. И вдруг в какой-то момент начинаю понимать, о чем говорится в богослужении. Совершенно правильно сказал Александр Казин, что не логика и не смысловое содержание важно. Важны чувства и дух, направленный к Богу. Можно вообще молиться без слов. Просто обращаешься к Богу всем существом, и благодать будет ниспослана.

Д. К.: Но православные церкви во многих странах перешли на современный язык в богослужениях. Например, в первые века нашей эры и копты, и армяне перевели богослужения на свои национальные языки. Они стали дальше от Бога, чем мы?

Отец Алексей: Может быть, и дальше! Это хорошо, что в России есть коренной язык. Слава Богу, что Русская православная церковь держится старого календаря и не переходит на мирской календарь. Слава Богу, что она держится церковнославянского языка. Слава Богу, что она не рукополагает гомосексуалистов! Это тенденции в одном направлении!

А. К.: Церковнославянский язык – это словесная икона Божья! То же самое с архитектурным стилем. Если мы будем на западный манер строить храмы в виде треугольных груш, а на богослужении будет звучать тяжелый рок, и при этом возьмемся утверждать, что приближаем церковь к современным людям, то навредим и церкви, и людям. Церковь потеряет свой сакральный смысл, божественное ядро, а люди – источник духовности, за которым они идут в церковь. В этом смысле реформа церковного языка вызовет неприязнь, в том числе среди церковного народа. Большинство прихожан современного православного храма просто перестанут посещать богослужения, если служба будет вестись на русском языке.

Д. К.: Опросы показывают иное: 30 процентов за перевод богослужений на современный язык, 30 – против, остальным все равно.

А. К.: Из храмов уйдет традиционный православный народ. Русский язык допустим в проповедях, которые читает священник после литургии. Но проповедь – это не молитва, обращенная к Богу. Израиль, кстати сказать, восстановил язык, утерянный две тысячи лет назад. И сейчас все богослужения в этом государстве и осуществление всех его функций ведутся на этом языке.

Д. К.: Ну, Израиль нам не указ… Вот документ – «Церковнославянский язык в жизни русской православной церкви ХХI века». И в нем сказано: «В русской православной церкви с благословения священноначалия упот­ребляются богослужебные тексты и на национальных языках. Эти тексты должны точно передавать смысл оригинала, быть понятными молящимся и сохранять традицию возвышенности богослужебного языка, свойственного православию». Неужели при богатстве русского языка не перевести с благочестием сакральные тексты, которые нам оставила матушка-Церковь? Ведь эта работа была начата РПЦ еще в 1906 году. Только революция помешала довести дело до конца. 

Отец Алексей: Тогда речь шла об адаптации языка, то есть замене архаичных слов славянскими синонимами. Это совершенно другое дело. Но и его надо делать с большой осторожностью. Нужны не просто специалисты в области языка, но люди, которые владеют Духом Святым. Например, Феофан Затворник – это был человек не просто грамотный и культурный, знающий языки. Это был человек святой, молитвенник. Только такие люди могут не испортить текста, адаптировать его правильно. Но сегодня таких людей очень мало. Поэтому говорить о переводе бессмысленно. Таким переводом текст можно просто испортить. 

Д. К.: Тогда почему Церковь начинает эту реформу?

А. К.: Эту реформу двигают либеральная группа внутри священноначалия и небольшая часть церковной интеллигенции либерального типа. Боюсь, если дело дойдет до соборного решения, то ситуация будет напоминать перестройку.

Отец Алексей: Мы опрашивали молодых людей 25–28 лет, которые занимаются компьютерной тематикой, задавая им простой вопрос: «Духовность, Бог, вечная жизнь, Благодать». Они не понимают, что это такое. О чем это говорит? Они живут вне контекста духовной жизни. Они поглощены гедонистической культурой. Если мы вместо слов «и ныне, и присно, и во веки веков аминь» скажем «и сегодня, и завтра, и всегда» – это не сделает их ближе к Богу и никакого разумения им не даст. Все гораздо сложнее.

Д. К.: Да, все гораздо сложнее. Я, например, пришел в Церковь и крестился после того, как мне в храме Смоленской иконы Божией Матери дали три молитвы, написанные на русском языке. Я читал их и понимал, чего я прошу у Бога.

Отец Алексей: Молитва не сводится только к прошению: дай, дай, дай. Молитва – это форма благодарения, восхваление от избытка души, от избытка сердца. И эти более высокие формы молитвы, выражающие более глубокие чувства человека, заключены в бого­служениях. Вы, я думаю, крестились не потому, что вам дали эту бумажку, а потому, что у вас было внутреннее чувство. Молитва – это образец того, как надо обращаться к Богу. Молитвы писали святые отцы, которые были преисполнены Духом Святым. И Дух Святой дал им форму обращения во всей глубине и красоте. Наряду с молитвословом мы используем и свои личные молитвы, обращаясь к Богу от нашего сердца, и разговариваем с Ним.

Д. К.: А нет ли здесь языковой дискриминации? Получается так: если хотите понимать, купите словари и выучите церковно-славянский. И если Господь вас умудрит, то вы придете к нам и все поймете. И вот немолодой уже человек пойдет в церковную школу, чтобы учиться. Мне кажется, это дискриминация по языковому признаку. Мы, дескать, не хотим знать тех, кто не знает нашего языка. 

Отец Алексей: Нет, это не дискриминация! Вы привыкли к комфорту – чтобы вам все приносили на блюдечке с голубой каемочкой. Так с Царствием Небесным не пройдет. Мы не против адаптации церковнославянского языка. Но в этом деле придется приложить усилия, чтобы изучить свое духовное наследие, искаженное советской властью.

Д. К.: Надеюсь, что и прихожане церквей, и священный чин в ходе этой реформы найдут способ приблизить людей к Церкви, а не отдалить. Спасибо всем за участие в дискуссии!

 

 

есть мнения

«Если переводить, то не сейчас»

 

Дмитрий Володихин, историк, писатель:

– С одной стороны, церковнославянский язык – сакральный. Он ближе к духу Священного Писания, чем будет любой современный перевод. К тому же этот язык не настолько уж и непонятен. В конце концов, есть словари, есть возможность без особого труда одолеть церковнославянский по учебникам. Да и мелодии песнопений уже приспособлены под этот язык. С другой стороны, перевод богослужений на современный русский сделает богослужение «прозрачным» для прихожан. Так что и у первого, и у второго варианта есть свои плюсы.

Но за церковнославянский язык говорит еще и то, что это часть церковной традиции, древних устоев. А в Церкви всякая новизна может вызвать очередной раскол. Особенно такая крупная, как смена языка богослужения. В середине XVII века великий церковный раскол начался из-за меньших, не столь серьезных нововведений. Поэтому, если Церковь и примет решение поменять богослужебный язык, хотелось бы, чтобы это произошло в не столь нестабильную и неспокойную эпоху, как сейчас. И полагаю, если такая реформа будет когда-нибудь проводиться, за приходами следует надолго, очень надолго оставлять право самостоятельно выбирать, на каком языке будет проводиться богослужение.

 

 

 

«Несколько слов давно пора заменить»

Павел Виноградов, редактор отдела социальных проблем «НВ», писатель:

– Лично для меня проблемы церковно-славянского языка не существует – я неплохо разбираю его при чтении и достаточно понимаю то, что поется на службах. При этом я никогда этот язык специально не изучал – понимание появилось в процессе посещения храма, само собой. Собственно моя вера в Бога началась с этого языка – с засаленной тетрадки с коряво переписанными утренним и вечерним правилами, которую мне просто так дала на улице незнакомая старушка. Я люблю церковнославянский – этот возвышенный язык, наиболее подходящий к самым торжественным моментам службы. Более того, некоторые фразы лишатся своей потрясающей духовной силы, если их перевести. Речь идет прежде всего о молитвах, созданных святыми поэтами.

Однако и на русском языке могут быть созданы возвышенные духовные тексты. Достаточно вспомнить потрясающую Молитву последних Оптинских старцев, сочиненную иеромонахом Нектарием. Так что в нашей Церкви уже сейчас сочетаются и церковнославянский, и русский. И мне непонятна озабоченность «ревнителей старины» – насколько я понимаю, речи о переводе, скажем, Литургии Иоанна Златоустого не идет. А какие-то менее значительные службы и молитвословия, наверное, перевести можно. И еще думаю, что давно пора заменить несколько слов (их немного) в богослужебных текстах, потому что сегодня они воспринимаются грубыми, непристойными и могут соблазнить неофита.

 

 

 

Фото Интерпресс