Учись, антиллигент!
Увидев рукопись, над которой редактор колдовала неделю, я ахнул: тут и там вычёркивания – то по два-три абзаца, а то и по одной-две страницы. Господи, что можно было так сокращать в моей книжке о ленинградском профтехобразовании, которая была написана исключительно ради гонорара?!
– Константин Устинович сказал, что ленинградские ПТУ лучшие в Советском Союзе. Поэтому, – отчеканила редактор, – я убрала все проблемы, о которых вы пишете.
Мои попытки объяснить, что проблемы – мясо очерка, а иначе это пустая похлёбка, были тщетны. Шёл 1984 год, и в стране, как тогда говорили в народе, было «чёрненько».
– Поймите, если не я, так всё это вычеркнут там, – сказала редактор и перевела взгляд на потолок, – а это будет значить, что я плохо работаю.
Книжку было жаль, ещё жальче гонорара, но куда денешься, когда перед тобой монополист «Лениздат»?
Да что я, молодой журналист! Перед первой публикацией «Блокадной книги» Алеся Адамовича и Даниила Гранина уже из набранного текста было изъято 62 отрывка. Редактор, цензор, чиновник «заинтересованного» ведомства, сам очередной генсек – кто угодно мог одним словом сократить, переиначить, а то и вообще запретить любое произведение. В 1947-м в Ленинградском цирке после просмотра новой программы к 30-летию Октября некто в сером сделал замечание: «А почему у вас профили товарищей Ленина и Сталина смотрят на запад?» Все посмотрели туда, где над входом на арену висели алюминиевые профили вождей, вспомнили карту города и убедились, что это правда. Ночью на одном из заводов профили переделали как самый срочный заказ. В начале
1936-го, побывав на постановке новой оперы Дмитрия Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», Сталин бросил: «Сумбур!», – и ушёл до окончания спектакля. После этой короткой рецензии началась борьба с «формализмом» в музыке, а композитор оказался на грани ареста.
При царском «прижиме» творчеству тоже не позволяли больших вольностей. В 1740-м Василия Тредиаковского, одного из образованнейших людей России, зверски избил вельможа Волынский и при этом приговаривал: «Станешь ещё песенки писать?» «Гамлет» был запрещён во всех театрах и при Екатерине II, и при Александре I, потому что вызывал нехорошие ассоциации с их восшествием на престол. Как подсчитал современный исследователь Юрий Дружников, при своей жизни Пушкин не смог опубликовать 77 процентов стихотворений, 84 процента поэм, 82 процента сказок, 75 процентов пьес и 76 процентов романов и повестей. В середине XIX века страна насчитывала, как зафиксировал Александр Никитенко (сам цензор), дюжину цензурных ведомств.
Власть – причём зачастую высшая – не только сокращала, переиначивала и запрещала произведения, она вдобавок учила авторов. Хрущёв учил художников рисовать, а поэтов писать стихи. Сталин объяснял Сергею Эйзенштейну, как надо ставить фильм об Иване Грозном. Николай I, большой поклонник балета, а точней – балеринок, показывал им, как надо на сцене обращаться с ружьями, пусть и деревянными…
Начальство всегда разбиралось во всём и всё направляло в правильное русло. Глядя на него, и народные ценители стали встревать. Про литературу пока помалкивают, там всё-таки надо уметь различать буковки, потому что прежнее «Я Пастернака не читал, но я скажу…» уже не прокатывает. Зато уверенно, по-шариковски, судят о том, какие фильмы и пьесы не надо ставить, а какие надо и как именно. И то верно: ну что эти режиссёры, артисты, музыканты, композиторы, художники, писатели понимают в искусстве!..
Сергей Ачильдиев, редактор отдела спецпроектов «НВ»
