«В мире возник острейший дефицит любви…»
Игорь Коняев объяснил, почему спектакль «Ромео и Джульетта» сейчас востребован как никогда и как он, драматический режиссёр, проник на территорию балета
С тех пор как петербургского режиссёра Игоря Коняева, ученика Льва Додина, пригласили руководить Рижским русским театром имени Михаила Чехова, он стал жить на два города (заметим, что один из этих городов – за границей). Театр он принял накануне его 130-летия и после капитального ремонта. И всю первую половину сезона зрители сидели на арендованных стульях… Но это смешная оказалась проблема, главное было – сделать всё, чтобы зритель в театр пошёл. И ещё – позаботиться, чтобы в труппу пришла талантливая молодёжь. Для чего он стал вести курс в Латвийской академии культуры. Всё это – театр, спектакли, ученики – крепко-накрепко связало его со столицей Латвии.
Тем не менее в Петербурге с завидной периодичностью появляются постановки Игоря Коняева. Ближайшая премьера ожидается совсем скоро – 18 и 19 декабря Санкт-Петербургский театр балета имени Леонида Якобсона показывает на сцене БДТ балет Сергея Прокофьева «Ромео и Джульетта».
– Игорь Григорьевич, вы ставили спектакли в Саратове, Омске, Новосибирске… Спектакль «Московский хор» по произведениям Людмилы Петрушевской в МДТ – Театре Европы получил «Золотую маску» и Государственную премию. И вот с этого широкого и перспективного драматического пути вы вдруг свернули и неожиданно попали на совершенно чужую для вас территорию – в балет.
– Нет, я свернул ещё раньше – в оперу и оперетту… Мне всегда интересно пробовать что-то новое. Мне любопытно всё, что происходит на сцене. А балет… да, эта история происходит для меня впервые.
– На сцене Михайловского театра вы поставили «Русалку» с какими-то невероятными видеоэффектами…
– Мне пришлось отказаться ради «Русалки» от одной серьёзной драматической работы в Москве, но я ничуть не жалею об этом, хотя никакой славы мне оперный опыт не принёс. Это достаточно закрытый, особый мир, территория которого жёстко охраняется и все опасаются конкурентов. Но мне на это было наплевать, потому что в мою задачу не входило проползать в эту зону как лазутчику. А любопытство, повторюсь, пересилило. «Русалка» – это первая опера в Петербурге с видеодекорациями. Три экрана заменяли задник, создавая на сцене сказочное пространство. Это сейчас, когда медиатехнологии развиваются бешеными темпами, видеопроекциями на сцене уже никого не удивишь...
– Теперь – балет. Вам опять захотелось попробовать что-то новое?
– Да, интерес к новому снова перевесил. У меня действительно балетного опыта не было, о чём я честно предупредил Андриана Фадеева, художественного руководителя Театра балета имени Якобсона. Но в итоге мы пришли к согласию. Знаете, если то, чем ты занимаешься, не открывает ни одного окна в новый мир, то лучше за это не браться. А я с огромным интересом сейчас работаю, пытаясь разгадать механизмы жанра. Что хорошего или плохого есть в профессии режиссёра? Он всегда подглядывает. Люди разговаривают, поют, танцуют, занимаются своими повседневными делами, а режиссёр сидит, смотрит и разгадывает в этот момент драматургию ситуации. Постигает механизмы, движущие человеком…
– Главный человек в балете – это хореограф, именно он отвечает за язык танца. А вы за что отвечаете?
– Я выступил как драматург, ни много ни мало, потому что написал либретто.
– Давайте поподробнее. Как вы замахнулись…
– На Вильяма нашего, Шекспира?! «Ромео и Джульетта» – это сюжет на все времена. Существует огромное количество интерпретаций этой истории всюду, во всех странах. И в мюзикле, и в мультфильмах, и в кино, и, конечно, в театре. Трудно найти какой-либо вид искусства, где бы не было своих Ромео и Джульетты. Последнее, что меня позабавило, это мультфильм «Ромео и Джульетта» про моржей… Меньше всего мне хотелось ставить какую-нибудь очередную «Вестсайдскую историю», поэтому нужно было понять, о чём рассказывать, куда перенести наших влюблённых, в какие обстоятельства, в какую среду. И, как ни странно, я пришёл к выводу, что языком танца правильнее было бы рассказать о танцовщиках. О людях балета, а не о бизнесменах или о…
– Пингвинах. Простите, моржах…
– Получилась история о балете. Конфликт происходит между двумя балетными формами – между классической и современной, что, собственно, сейчас и происходит в мире танца. Танец на пуантах уходит в прошлое, в искусстве постоянно рождается что-то новое, и нужно доказывать, что это новое интереснее старого. Семьи наших героев – это два театра, Capulet Classik Ballet Theatre и Montague Modern Dance Theatre. Серьёзные противоречия, которые начинаются на поле искусства, перерастают в непримиримый человеческий конфликт. Я старался быть корректным и, мне кажется, сюжет Шекспира не изуродовал. Наши герои встречаются на выпускном балу в балетной школе, влюбляются и – дальше вы историю знаете. В нашей версии балета Прокофьева классический танец соседствует с модерном. За язык пластики и танца отвечает хореограф Антон Пимонов, он молодой, талантливый и очень смелый. Это его первый большой балет.
– Какие открытия вы сделали на этой новой для себя балетной сцене?
– Вы знаете, я сейчас понимаю, что такое искусство балета. Даже не танцевать, а просто выглядеть как фарфоровая статуэтка, как мраморное изваяние с идеальными пропорциями, как нечто идеальное, искусственно созданное, – стоит огромных усилий и бесконечной, ежедневной работы и колоссальных самоограничений.
– Вы говорили, что этот балет для вас ещё и память о Сергее Радлове.
– Мир невероятно тесен. Я работаю в Риге, где в последние свои годы жил и работал Сергей Радлов, выдающийся человек, чьё имя сейчас почти забыто, а трагизм его истории, его судьбы до сих пор не раскрыт. Мало кто сегодня вспомнит, что именно он навёл Прокофьева на этот шекспировский сюжет. Радлов был мощный режиссёр, вместе с Мейерхольдом он создавал новый, советский театр. Он ставил грандиозные постановки, в одной из них участвовало одновременно до четырёх тысяч человек! Создал популярный в Ленинграде Молодой театр. И когда началась война, театру предложили эвакуироваться в Казахстан, а он добился, чтобы они уехали в Пятигорск. Тогда многие думали, что немцы до Кавказа не дойдут… Радлов с театром оказался на оккупированной территории. Чтобы спасти актёров, он стал сотрудничать с немцами: какая-то фантастическая, нелепая ошибка, которая перевернула всю его жизнь. А потом ему было предложено уехать, он уехал сначала в Германию, потом в Париж. Зачем нужно было советскому государству, чтобы он вернулся на родину, непонятно, но его обманом вызвали в Советский Союз, сказав, что ему присуждено звание народного артиста. Они с женой, поэтессой, переводчицей Шекспира Анной Радловой, прилетели, а в аэропорту их, конечно, арестовали. Анна вскоре умерла в лагере, а он бесконечно её любил, её смерть для него стала великим горем. Когда его освободили, то запретили работать в крупных городах, и он выбрал Ригу местом своей дальнейшей одинокой жизни. Над балетом «Ромео и Джульетта» они работали в 1935 году вместе с Сергеем Прокофьевым, балетмейстером Леонидом Лавровским и переводчиком Шекспира Адрианом Пиотровским, руководителем «Ленфильма» (которого через два года расстреляли как врага народа). Имя Сергея Радлова как одного из авторов либретто до сих пор стоит рядом с этими именами. И, конечно, рядом с гениальной Улановой. Я, кстати, с удивлением узнал, что у нас на проспекте Победы стоит скульптура Улановой именно в образе Джульетты… Поэтому, как видите, ничего в этом удивительного нет, когда в балет призывается драматический режиссёр.
– «Ромео и Джульетта» идёт на сцене Мариинского театра. В Михайловском театре этот балет поставил Начо Дуато. На днях состоится премьера 3D-мюзикла Януша Юзефовича «Джульетта и Ромео». Не говоря уже о других спектаклях, идущих на драматических площадках. Не перебор, как вы считаете?
– Все говорят: зачем вы схватились за этот сюжет? Я отвечаю: по-видимому, именно сейчас пришла такая необходимость. В современном мире возник острейший дефицит любви. Любовь – это не секс, не совместная варка щей и стирка пелёнок, не зарабатывание денег, это нечто другое. Любовь – понятие жертвенное. А мир сейчас таков, что никто не хочет жертвовать – ни своим временем, ни своим спокойствием, ни интересами, ни карьерой. Ни куском хлеба. Ни деньгами. Ни собой, наконец… Все, наоборот, тренируют себя на командах «выхвати!», «забери!», «обмани!», «укради!», «отними!». В таком состоянии всё что угодно с нами может произойти. И государство может не устоять – исчезнуть. И планета полетит вверх тормашками… А ведь только в любви может родиться чудо. В шекспировской истории чудо любви, например, примиряет непримиримое. Смерть двух идеальных влюблённых людей, верящих в любовь как в Бога, приносит враждующим семьям мир. И именно об этом сейчас нужно говорить. Мне кажется, в наши дни мир, как никогда, требует гармонии, красоты и душевного покоя. Что и обязано давать искусство, к чему оно должно призывать. Искусство должно будить в душе положительные эмоции. Пробуждать сочувствие и сострадание, а не ненависть или агрессию. Именно поэтому мы поставили спектакль о любви.
Беседовала Эльвира Дажунц. Фото Интерпресс