Культура
ВИКТОР КРИВОНОС: "ОПЕРЕТТА БЕССМЕРТНА!"
19 май
Народный артист России Виктор Кривонос в своем родном Театре музыкальной комедии спел практически все теноровые партии в классических опереттах - в "Веселой вдове", "Летучей мыши", "Прекрасной Елене", "Мистере Иксе", "Баядере", "Королеве чардаша". У него неповторимый, запоминающийся голос. Его выход на сцену всякий раз сопровождается аплодисментами - и в "Венских встречах", и в "Хэлло, Долли!", и в "Синей бороде". А еще Виктор Кривонос - мастер перевоплощения. На премьеру "Венских встреч" артист пригласил друзей. После спектакля они весело рассказывали: "Голос слышим, а на сцене тебя не видим!" Кстати, работа в Театре музыкальной комедии для Кривоноса тоже началась с перевоплощения. В спектакле "Верка и алые паруса" ему наклеили бороду. "Это было, наверное, очень смешно, - вспоминает Кривонос, - потому что в свои 22 я выглядел на 17!"
ВИНОВАТ СТРЕЛОЧНИК!
- Виктор Антонович, каким ветром занесло вас в оперетту?
- Совершенно случайно. В театральный на Моховой я поступал на драму. Дошел до третьего тура, и никто из мастеров меня не отобрал! Но когда я появился в приемной комиссии, чтобы забирать документы, молоденькая лаборантка Лариса взяла меня за руку и потащила показать триумвирату - Сергею Богоявленскому, Александру Модестову, Михаилу Дотлибову. Дело в том, что на консультации по вокалу и музыкальности я спел, и педагог, тенор из Маринки Иван Иванович Шарков, стал меня уговаривать пойти на отделение музкомедии. "Нет, нет! Я хочу заниматься серьезным искусством!" Но Иван Иванович убедил меня прослушаться, и на музкомедию меня брали. Но я не пошел. Лариса знала эту историю. Триумвирату я, как положено, прочитал стихи, басню, прозу и услышал, что меня принимают на отделение... музыкальной комедии. Я решил: "А, ладно! Главное, я поступил, а там видно будет, музкомедия или не музкомедия..."
Мы прошли хорошую драматическую школу. На втором курсе я играл Моцарта, на третьем - Ромео. И первое время, когда пошла специализация, мне в музыкальной комедии не хватало глубины драматургии. В музыкальном плане человек я был дремучий. Для меня то, что звучало по радио, вот и вся музыка. Но педагоги были мощные, и я стал погружаться в музыку, и в конце концов заболел ею. И оперетта меня засосала!.. Мог ли я работать в опере? Мог бы. Меня звали. Я работал с Юрой Александровым в "Санкт-Петербург-опера". Но опера для меня слишком статична, а оперетта - жанр синтетический! Здесь и вокал, и танец, и драматургия. Это абсолютно мой жанр. Теперь понимаю: я попал именно в тот жанр, которым и должен заниматься всю жизнь.
Так лаборантка по имени Лариса в нужный момент перевела стрелку, чтобы я отправился в нужном направлении.
ВОЗВРАЩЕНИЯ БЛУДНОГО СЫНА
- В Театре музыкальной комедии вы с 1968 года, почти сорок лет...
- Я уходил три раза! И возвращался! Но, уходя, я никогда не хлопал дверью. Первый раз - в "Поющие гитары". В самом начале 70-х увлекся рок-музыкой. В ДК Ленсовета мы барабанили что есть мочи и орали как ненормальные. Подготовили программу - солянку из песен западных групп и исполнителей, включая Элтона Джона. Пригласили композитора Андрея Петрова и Владимира Воробьева, художественного руководителя Театра музыкальной комедии. Услышав, как я ору, Воробьев испуганно спросил: "Ты голос не потеряешь?!" Бог миловал. Как говорил один из моих педагогов Николай Борисович Васильев: "Тенору нужно выкричаться!" С чем не соглашался Иван Иванович Шарков. Когда ему тихо доносили, что студент Кривонос "опять орет" в актовом зале общежития, он орал на меня: "Ты потеряешь голос!"
Беда в том, что педагоги по вокалу не дают тенору психологической уверенности в себе. Они предупреждают: "Приготовься! Сейчас будет верхняя нота! Ты готов, да?" И ты уже "готов!" Психологически подавлен. Потому что весь в напряжении: "Мамочки! Верхняя нота! Да как же я на нее влезу!" А для того, чтобы была уверенность, ты должен на эту самую верхнюю ноту лазить, лазить. Каждый день! А рок-музыка - полное раскрепощение. Никто не говорит тебе: "Будь осторожен! Тут верхняя нота!" Я лез на эту самую верхнюю ноту и добивался того, что я мог на ней стоять, мог оттуда сползать и подниматься вновь.
В "Поющих" я попал в атмосферу эстрадного проката. Денег было! Я приходил домой с пачками червонцев! У Тани моей глаза - по полтиннику! "Поющие" были востребованы, значит, и заработки приличные. Но на это время пришлось начало работы "Поющих" над первой отечественной зонг-оперой "Орфей и Эвридика". Ансамбль раскололся надвое. Одни: "Зачем нам это?!" Другие: "Давайте попробуем!" Мне показалось, что я не ко двору, и вернулся в театр. Я человек театральный. Я не могу без театра. Я готов подписаться под словами Анатолия Эфроса "Репетиция - любовь моя".
Потом меня начал соблазнять московский Театр оперетты, начались посулы и подкаты. "Ну как же! Москва зовет!" Я долго думал, но поехал. В Москве после Воробьева, после репетиционного пиршества и парения фантазии мне вскоре стало грустно. Репетиции скучны, каждый артист одеяло тянет на себя, коллектив - как лебедь, рак и щука. Большая часть жизни проходит в театре, а в театре мне не интересно! Я затосковал. Таня моя - москвичка, вроде бы домой я ее вернул, а она сама поехала к Воробьеву - с челобитной. Воробьев вынес вердикт: "Пусть возвращается!" И он окунул меня в работу - по полной программе! Что я сыграл здесь и что я бы мог сыграть там - несопоставимо! Я играл такие роли, о которых в столице даже мечтать не смел.
Третий уход - самый болезненный, потому что на мне есть вина. Я выступил против Воробьева... С тех пор мое кредо: если что-то не нравится в театре, если считаешь, что художественный руководитель делает не то, честнее и порядочнее - выскажи или уйди!.. Потом ситуация в театре изменилась, и я вернулся.
МУЗЫКУ ПИШУТ ПРОДЮСЕРЫ!
- Виктор Антонович, понятно: театр - дом, но из дома можно же выходить. Например, на эстраду.
- Я и выходил. Но эстрада для меня никогда не могла быть самоцелью. На эстраду я очень часто выносил фрагменты своего театрального репертуара. Эстрада давала заработок, приносила популярность. Но в какой-то момент я отошел от нее. Саша Серов недавно говорит: "Давай, Витька! Место же не занято!" Не сейчас для того, чтобы светиться на телеэкране, нужно, чтобы в тебя кто-то вкладывал деньги. К тому же там - все как кирпичики, плотненько один к другому, кладка такая, что руку не просунешь! Сейчас не то что исполнители - композиторы, прекрасные мелодисты не востребованы эстрадой. Сегодня музыку пишут продюсеры! Профессионалов среди них очень мало. Я не ретроград. Мне безумно нравится то, что делает Коля Носков. Потрясающий тандем был у Игоря Крутого с Сашей Серовым. Но это все больше единичные случаи.
- Кино могло вас выманить из театра-дома...
- Не могло! Режиссеры, к сожалению, не ходят по театрам. В "Табачном капитане" Антона Свиньина должен был играть Саша Демьяненко, но Леонид Гайдай позвал его в очередной свой проект. А я озвучивал бояр, хор. Режиссер Игорь Усов на сцене меня не видел - видела его жена. Лида настояла на том, чтобы он меня попробовал, и меня стали вызывать из отпуска, из Львова.
А вообще-то за нами, актерами оперетты, тянется шлейф, дескать, мы люди заштампованные, не можем быть органичными. А вы придите в театр, посмотрите! Леня Мозговой ждал своего часу лет тридцать. Пока Сокуров его не увидел. Витя Костецкий, Боря Смолкин сейчас снимаются. А что, раньше их не было? Что, раньше их нельзя было снимать? О себе молчу. "Кто он? Ах, тенор! Он не сможет!" Владимир Воробьев был последний режиссер, кто снимал музыкальные фильмы, где актеры пели своими голосами. А потом завелась традиция: играют одни - поют другие. Что, некому петь? Да в России столько поющих артистов! Проще взять раскрученное имя и подложить голос. Вот и получается "Летучая мышь", где все поют не своими голосами. А потом публика удивляется: "Как? Это не они поют?! А мы-то решили!.."
И все же в моей жизни были и "Табачный капитан", и "Труффальдино из Бергамо", и "Ганна Главари", и еще несколько картин.
ОПЕРЕТТА БЕССМЕРТНА!
- Самое необычное проявление зрительской симпатии у вас связано с кино, с эстрадой?
- Как ни странно, с театром. Я не могу сказать, что пользовался сумасшедшим успехом, но письма мне писали, у служебного входа поклонницы поджидали и у парадной тоже. А одна девушка провела ночь в парадной, неизвестно чего дожидаясь. Но самое необычное другое. В день премьеры поклонница Нина Дмитриевна дарила мне альбом с фотографиями спектакля. Она всегда договаривалась, и на сдаче спектакля присутствовал ее фотограф. Мы с женой однажды попробовали посчитать, сколько денег она тратит на цветы. Получалась астрономическая сумма.
- Виктор Антонович, в последнее время много говорится и пишется, что оперетта - жанр умирающий.
- На моей памяти оперетта умирает 40 лет. Столько, сколько я ей служу. Умирала она и раньше. Все годы советской власти нас старательно уводили от красивой жизни. Все было просто и бедно. А людям хотелось праздника. И они шли в оперетту. Там праздник. Гениальная музыка - Кальмана, Легара, Штрауса, Оффенбаха - не может умереть, она - гениальная! Все дело в том, кем, как и на какие средства делается оперетта.
Владимир ЖЕЛТОВ
ВИНОВАТ СТРЕЛОЧНИК!
- Виктор Антонович, каким ветром занесло вас в оперетту?
- Совершенно случайно. В театральный на Моховой я поступал на драму. Дошел до третьего тура, и никто из мастеров меня не отобрал! Но когда я появился в приемной комиссии, чтобы забирать документы, молоденькая лаборантка Лариса взяла меня за руку и потащила показать триумвирату - Сергею Богоявленскому, Александру Модестову, Михаилу Дотлибову. Дело в том, что на консультации по вокалу и музыкальности я спел, и педагог, тенор из Маринки Иван Иванович Шарков, стал меня уговаривать пойти на отделение музкомедии. "Нет, нет! Я хочу заниматься серьезным искусством!" Но Иван Иванович убедил меня прослушаться, и на музкомедию меня брали. Но я не пошел. Лариса знала эту историю. Триумвирату я, как положено, прочитал стихи, басню, прозу и услышал, что меня принимают на отделение... музыкальной комедии. Я решил: "А, ладно! Главное, я поступил, а там видно будет, музкомедия или не музкомедия..."
Мы прошли хорошую драматическую школу. На втором курсе я играл Моцарта, на третьем - Ромео. И первое время, когда пошла специализация, мне в музыкальной комедии не хватало глубины драматургии. В музыкальном плане человек я был дремучий. Для меня то, что звучало по радио, вот и вся музыка. Но педагоги были мощные, и я стал погружаться в музыку, и в конце концов заболел ею. И оперетта меня засосала!.. Мог ли я работать в опере? Мог бы. Меня звали. Я работал с Юрой Александровым в "Санкт-Петербург-опера". Но опера для меня слишком статична, а оперетта - жанр синтетический! Здесь и вокал, и танец, и драматургия. Это абсолютно мой жанр. Теперь понимаю: я попал именно в тот жанр, которым и должен заниматься всю жизнь.
Так лаборантка по имени Лариса в нужный момент перевела стрелку, чтобы я отправился в нужном направлении.
ВОЗВРАЩЕНИЯ БЛУДНОГО СЫНА
- В Театре музыкальной комедии вы с 1968 года, почти сорок лет...
- Я уходил три раза! И возвращался! Но, уходя, я никогда не хлопал дверью. Первый раз - в "Поющие гитары". В самом начале 70-х увлекся рок-музыкой. В ДК Ленсовета мы барабанили что есть мочи и орали как ненормальные. Подготовили программу - солянку из песен западных групп и исполнителей, включая Элтона Джона. Пригласили композитора Андрея Петрова и Владимира Воробьева, художественного руководителя Театра музыкальной комедии. Услышав, как я ору, Воробьев испуганно спросил: "Ты голос не потеряешь?!" Бог миловал. Как говорил один из моих педагогов Николай Борисович Васильев: "Тенору нужно выкричаться!" С чем не соглашался Иван Иванович Шарков. Когда ему тихо доносили, что студент Кривонос "опять орет" в актовом зале общежития, он орал на меня: "Ты потеряешь голос!"
Беда в том, что педагоги по вокалу не дают тенору психологической уверенности в себе. Они предупреждают: "Приготовься! Сейчас будет верхняя нота! Ты готов, да?" И ты уже "готов!" Психологически подавлен. Потому что весь в напряжении: "Мамочки! Верхняя нота! Да как же я на нее влезу!" А для того, чтобы была уверенность, ты должен на эту самую верхнюю ноту лазить, лазить. Каждый день! А рок-музыка - полное раскрепощение. Никто не говорит тебе: "Будь осторожен! Тут верхняя нота!" Я лез на эту самую верхнюю ноту и добивался того, что я мог на ней стоять, мог оттуда сползать и подниматься вновь.
В "Поющих" я попал в атмосферу эстрадного проката. Денег было! Я приходил домой с пачками червонцев! У Тани моей глаза - по полтиннику! "Поющие" были востребованы, значит, и заработки приличные. Но на это время пришлось начало работы "Поющих" над первой отечественной зонг-оперой "Орфей и Эвридика". Ансамбль раскололся надвое. Одни: "Зачем нам это?!" Другие: "Давайте попробуем!" Мне показалось, что я не ко двору, и вернулся в театр. Я человек театральный. Я не могу без театра. Я готов подписаться под словами Анатолия Эфроса "Репетиция - любовь моя".
Потом меня начал соблазнять московский Театр оперетты, начались посулы и подкаты. "Ну как же! Москва зовет!" Я долго думал, но поехал. В Москве после Воробьева, после репетиционного пиршества и парения фантазии мне вскоре стало грустно. Репетиции скучны, каждый артист одеяло тянет на себя, коллектив - как лебедь, рак и щука. Большая часть жизни проходит в театре, а в театре мне не интересно! Я затосковал. Таня моя - москвичка, вроде бы домой я ее вернул, а она сама поехала к Воробьеву - с челобитной. Воробьев вынес вердикт: "Пусть возвращается!" И он окунул меня в работу - по полной программе! Что я сыграл здесь и что я бы мог сыграть там - несопоставимо! Я играл такие роли, о которых в столице даже мечтать не смел.
Третий уход - самый болезненный, потому что на мне есть вина. Я выступил против Воробьева... С тех пор мое кредо: если что-то не нравится в театре, если считаешь, что художественный руководитель делает не то, честнее и порядочнее - выскажи или уйди!.. Потом ситуация в театре изменилась, и я вернулся.
МУЗЫКУ ПИШУТ ПРОДЮСЕРЫ!
- Виктор Антонович, понятно: театр - дом, но из дома можно же выходить. Например, на эстраду.
- Я и выходил. Но эстрада для меня никогда не могла быть самоцелью. На эстраду я очень часто выносил фрагменты своего театрального репертуара. Эстрада давала заработок, приносила популярность. Но в какой-то момент я отошел от нее. Саша Серов недавно говорит: "Давай, Витька! Место же не занято!" Не сейчас для того, чтобы светиться на телеэкране, нужно, чтобы в тебя кто-то вкладывал деньги. К тому же там - все как кирпичики, плотненько один к другому, кладка такая, что руку не просунешь! Сейчас не то что исполнители - композиторы, прекрасные мелодисты не востребованы эстрадой. Сегодня музыку пишут продюсеры! Профессионалов среди них очень мало. Я не ретроград. Мне безумно нравится то, что делает Коля Носков. Потрясающий тандем был у Игоря Крутого с Сашей Серовым. Но это все больше единичные случаи.
- Кино могло вас выманить из театра-дома...
- Не могло! Режиссеры, к сожалению, не ходят по театрам. В "Табачном капитане" Антона Свиньина должен был играть Саша Демьяненко, но Леонид Гайдай позвал его в очередной свой проект. А я озвучивал бояр, хор. Режиссер Игорь Усов на сцене меня не видел - видела его жена. Лида настояла на том, чтобы он меня попробовал, и меня стали вызывать из отпуска, из Львова.
А вообще-то за нами, актерами оперетты, тянется шлейф, дескать, мы люди заштампованные, не можем быть органичными. А вы придите в театр, посмотрите! Леня Мозговой ждал своего часу лет тридцать. Пока Сокуров его не увидел. Витя Костецкий, Боря Смолкин сейчас снимаются. А что, раньше их не было? Что, раньше их нельзя было снимать? О себе молчу. "Кто он? Ах, тенор! Он не сможет!" Владимир Воробьев был последний режиссер, кто снимал музыкальные фильмы, где актеры пели своими голосами. А потом завелась традиция: играют одни - поют другие. Что, некому петь? Да в России столько поющих артистов! Проще взять раскрученное имя и подложить голос. Вот и получается "Летучая мышь", где все поют не своими голосами. А потом публика удивляется: "Как? Это не они поют?! А мы-то решили!.."
И все же в моей жизни были и "Табачный капитан", и "Труффальдино из Бергамо", и "Ганна Главари", и еще несколько картин.
ОПЕРЕТТА БЕССМЕРТНА!
- Самое необычное проявление зрительской симпатии у вас связано с кино, с эстрадой?
- Как ни странно, с театром. Я не могу сказать, что пользовался сумасшедшим успехом, но письма мне писали, у служебного входа поклонницы поджидали и у парадной тоже. А одна девушка провела ночь в парадной, неизвестно чего дожидаясь. Но самое необычное другое. В день премьеры поклонница Нина Дмитриевна дарила мне альбом с фотографиями спектакля. Она всегда договаривалась, и на сдаче спектакля присутствовал ее фотограф. Мы с женой однажды попробовали посчитать, сколько денег она тратит на цветы. Получалась астрономическая сумма.
- Виктор Антонович, в последнее время много говорится и пишется, что оперетта - жанр умирающий.
- На моей памяти оперетта умирает 40 лет. Столько, сколько я ей служу. Умирала она и раньше. Все годы советской власти нас старательно уводили от красивой жизни. Все было просто и бедно. А людям хотелось праздника. И они шли в оперетту. Там праздник. Гениальная музыка - Кальмана, Легара, Штрауса, Оффенбаха - не может умереть, она - гениальная! Все дело в том, кем, как и на какие средства делается оперетта.
Владимир ЖЕЛТОВ
