Всякую ли сказку стоит делать былью

Уж кто-кто, а коренные петербуржцы знают, что такое коммуналки. Почти все или жили в таких квартирах, или имели друзей, родственников. Иные до сих пор там обитают. В общем, тема старая и, казалось бы, удивить ею уже нельзя.

А ведь кроме домов с коммунальными квартирами были дома-коммуны, изначально спроектированные как «человеческий муравейник». Коммуналки в большинстве своём – результат уплотнения «барских хором» (иногда и не барских – квалифицированные рабочие тоже не в казармах жили). А вот додуматься до идеи обобществить всё, кроме спального места, и эту идею воплотить в архитектурный замысел – такое случалось гораздо реже. И мне довелось видеть апофеоз этой идеи – возможно, последний образец в нашей стране. Ободранный, пустой, но – не мёртвый, а как будто затаившийся, внимательно нацеленный глазницами окон на окрестности.

…Когда в Смоленске в 1970-е годы заполыхал семиэтажный точечный дом в центре города, никто не переживал. Люди не пострадали – и хорошо. А дому конец – и это ещё лучше. Увы, он не сгорел до конца и не разрушился, только был признан негодным для жилья. Его хотели подо что-то приспособить, но всегда обстоятельства складывались против. Наверное, неспроста.

«Дом с привидениями», где всё время происходили какие-то гадости – от хронических заболеваний жильцов до убийств и самоубийств, – пользовался дурной славой у горожан. Эта краснокирпичная «точка» – первый «небоскрёб» Смоленска, выстроенный в 1933 году и названный «Дом Парижской коммуны». Преподносилось сие творение как квинтэссенция идей воспитания нового человека в новом пространстве.

Дом пронизан вертикалью – лестницей с обширным окололестничным пространством, куда выходили двери комнат. Перегородки между комнатами были условными, их предполагалось двигать в зависимости от пожелания жильцов. Водопровода, канализации, кухонь на этажах не было. Санитарно-гигиенические удобства размещались в подвале, а на первом этаже – общая кухня-столовая. Смысл такой планировки был прост: 99 процентов пространства, окружающего строителя коммунизма, должно быть общественным.

Конечно, были и другие дома-коммуны, просто смоленский – самый выдающийся в своей маниакальной законченности.

К счастью, не был воплощён проект-манифест архитекторов Михаила Барща и Вячеслава Владимирова. Они скрупулёзно расписали не только немногочисленные личные и огромные общественные сегменты жилища, но и все возможные и рекомендуемые занятия жильцов (спорт, чтение, ботанические опыты…), там же была амбулатория, фабрика-кухня, магазин, прачечная – то есть всё необходимое для жизни. Следовало «исходить из того, что строится жилище не для семьи, а для отдельных лиц, идеологически близких между собой» (цитата из типового положения о доме-коммуне). Вероятно, об этом манифесте думал Николай Носов, когда создавал идеальный Солнечный город, где коротышки были заняты созидательным трудом и только Незнайка всем мешал своей «неформатностью».

Но не стоит думать, что всем людям нужно большое личное пространство – как и большая личная свобода. Некоторые, наоборот, тяготеют к обществу себе подобных. Кому-то нравится, когда вокруг люди – такие же, как он, ему плохо в одиночестве. Такие ворчат по поводу разобщённости семей и соседей, стран и племён. Ворчат по поводу потери «локтя товарища», забыв, что часто этот локоть упирался им под ребро.

Без жизни сообща нельзя в войну, в голод, при нашествии инопланетян. Но в нормальном мире у человека должна быть возможность выбора, сколько пространства себе оставить. И этот выбор сделает тот, кто отвечает за свои слова и поступки, кто способен принимать решение. Неспособный принимать решение, наверное, будет тяготеть к группе, желательно большой, где его вполне устраивает положение маленького безответственного винтика. Правда, он не любит, когда его начинают по-настоящему, а не понарошку завинчивать, и пытается попискивать о своих правах, но обычно бывает уже поздно.

…«Дом Парижской коммуны», торчащий гнилым зубом на высокой террасе долины Днепра, всё-таки пригодился. Он стал идеальным полигоном для местных пожарных, потому что в несколько раз выше и обширнее обычных тренировочных башен. Так напоследок он послужил людям, умеющим принимать решения. Хотя будь моя воля – я привела бы его в изначальный вид и водила туда экскурсии. Может, тогда поменьше раздавалось бы ностальгических стонов о «светлых» идеях кремлёвских мечтателей.

 

Татьяна Хмельник, специальный корреспондент «НВ»