Северо-Запад
ЭДВАРД ГЮЛЛИНГ: ПОЛИТИК, ФИЛОСОФ, МЕЧТАТЕЛЬ
18 июня
ОБРАЗЦОВЫЙ ПЛАЦДАРМ
Я видела старые снимки. На одном - октябрь 1921 года, Второй Всекарельский съезд Советов. Шинели, "комиссарские" кожанки, потрепанные мешковатые пальто, картузы и ушанки. И на переднем плане импозантный господин (язык не повернется сказать "товарищ") в черном костюме при галстуке и в шляпе. В отличие от напряженно застывших перед объективом делегатов, Гюллинг держится свободно, будто только что покинул светский раут или университетский диспут. На втором - 1938 год, тюремная камера. Застывшее лицо, страшный в неподвижном отчаянии взгляд. На шее - то ли белое кашне, то ли полотенце... Между этими фотографиями - вся жизнь Эдварда Гюллинга в Карелии. Пятнадцать лет. Весной 1918 года потерпела крах революция в Финляндии. Эдвард Гюллинг, один из активных ее участников, вынужден укрыться в Стокгольме. Но жизнь эмигранта и "революционера в отставке" не для него. История дает Гюллингу потрясающий шанс: по нелегальным каналам он получает приглашение от самого Ленина - приехать в Советскую Россию и возглавить создание карельской автономии.
Гюллинг воспринял предложение с энтузиазмом: сбывались самые смелые его желания. У него уже давно был план создать образцовую социалистическую республику, сначала в Восточной Карелии, которая была в те годы частью Финляндии.
В 1920 году Гюллинг приезжает в Россию и встречается с Лениным. Они долго беседуют. Наконец Ленин дает ему карт-бланш: буквально через несколько дней, без всяких бюрократических проволочек, выходит постановление Президиума ВЦИК РСФСР о создании Карельской трудовой коммуны.
Его идея была вот в чем - вытянуть Карелию на европейский уровень. И когда в Финляндии все же победит революция - а Гюллинг верил в это, - слиться с Суоми в единую национальную социалистическую республику. Москва Гюллинга сперва поддерживала: ведь был лозунг, что при советской власти каждая народность будет иметь право на самоопределение и независимость. Гюллинг в это свято поверил. Потом, при аресте, ему это припомнят...
ЗАГРАНИЦА НАМ ПОМОЖЕТ...
Сначала в Карельскую трудовую коммуну вошли три уезда: Петрозаводский, Кемский и Олонецкий. Параллельно существовала и Олонецкая губерния. Петрозаводск, таким образом, стал "двойной" столицей - главным губернским городом и центром карельской автономии. Гюллинг принимается за разработку плана развития. Приглашает зарубежных экономистов. Он хотел:
- полностью электрифицировать Мурманскую железную дорогу (и по сей день она электрифицирована лишь частично);
- построить 10 целлюлозно-бумажных фабрик (была построена лишь одна);
- и (очень актуальный сегодня пункт) добиться, чтобы из Карелии перестали вывозить лес-кругляк, развивать глубокую переработку древесины.
В том, что планам не суждено было осуществиться, вряд ли был виноват только председатель карельского Совнаркома Гюллинг. Одной из самых главных трудностей было отсутствие квалифицированных кадров. Гюллинг пишет в Совнарком СССР и ЦК ВКП(б) письмо с просьбой дать добро на приглашение в Карелию специалистов из США, Канады, Швеции. Разрешение было дано. Возможно, немаловажную роль сыграло обещание, что это не повлечет за собой государственных затрат. Иностранные рабочие ехали сюда за свой счет. Нам сегодня этого не понять: ведь там, в мире "загнивающего капитализма", у всех была работа. У многих - собственные дома, где-нибудь в Мичигане или Иллинойсе. Они бросали все и приезжали в голодную и нищую Карелию строить социализм. Потом большинство этих идеалистов сгинет в лагерях...
"ДОРОГАЯ ФАННИ..."
Привезти в Карелию семью Гюллинг решился не сразу. Когда жена все же собралась к нему, он писал ей намеками: возьми с собой на первое время консервов, масла, спичек, ведь "здесь все немножко не так, как там".
Насколько "не так", утонченная поэтесса Фанни Гюллинг не могла себе и представить. Даже ее художественное воображение вряд ли могло продиктовать ей, скажем, письмо в ревком от некоего красноармейца, вымаливающего хотя бы кусок мыла, ибо "от вшей спасу нет". Неудивительно, что Гюллинг не хотел подвергать жену и детей таким испытаниям, хотя очень по ним тосковал.
Письмо детям в Стокгольм: "Дорогие Майя, Лена, Валтер. Долгое время и в Рождество не получал от вас письма. Так приятно было бы иногда получать от вас несколько строчек. Отсюда так трудно добраться туда, столь длинный путь, и потребуется так много времени, что мне не удается приехать..."
"Напиши, как вы там, с кем проводите время и как вообще живете", - постоянно просит жену Гюллинг. "Слышал, что у вас была приятная новогодняя вечеринка..." "Скоро весна, однако испытываю ли весенние ощущения? Не знаю".
"ПРИГОВОР ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ НЕМЕДЛЕННО"
Датский писатель Мартин Андерсен-Нексе, побывавший в Петрозаводске в 1933 году после большого перерыва, отмечает, что появилась регулярная связь с Ленинградом - ежедневный воздушный рейс и два железнодорожных экспресса. Город вырос, в 5 раз увеличилось население - с 13 до 60 тысяч человек. Улицы частично гудрированы, частично вымощены камнем. "Когда я в последний раз зашел к товарищу Гюллингу проститься с ним перед отъездом на восток, - вспоминает Нексе, - я застал его в комнате, набитой приезжими, распивавшими кофе и рассуждавшими о политике.... Его всегда светлое лицо казалось сегодня еще светлее".
...Вспомним о раскулачивании, проведенном в Карелии в рекордно короткие сроки, и репрессиях. Принимал ли Гюллинг в этом участие? Известно, что когда машина репрессий начинала крутиться особенно быстро и безжалостно, Гюллинг старался уйти в отпуск, уехать в командировки, то есть отстраниться. Но полностью сделать этого, конечно, не мог. Он уже стал заложником времени. И оно его не пощадило и не выпустило из своих когтей. В 1935 году Гюллинга вызывают в Москву. Там сообщают, что он снят с поста председателя Совнаркома Карелии и переводится на работу научным сотрудником в Институт мировой экономики.
Два года спустя за ним пришли. Арестовали его в московской квартире. Понятыми заставили быть жену и дворника. Список обвинений был длинным: руководил контрреволюционной организацией в Карелии, националист, заклятый враг карельского народа... Массовый завоз иностранных рабочих - тоже преступление: насадил на важнейших участках народного хозяйства шпионов и диверсантов.
На первом допросе Гюллинг отказался подписать протокол, сославшись на отсутствие очков. Но уже через два месяца подписывал все, что давали. Надо ли объяснять, почему? Тем более что Гюллинг был инвалидом. В графе "особые приметы" так и написано: "нет левой ноги". Но все же на закрытом заседании Военной коллегии Верховного суда СССР он вновь попытался бороться. Из протокола заседания: "Виновным себя не признает. От показаний на предварительном следствии отказывается". От последнего слова Гюллинг тоже отказался.
14 июня 1938 года первый председатель карельского Совнаркома Эдвард Гюллинг был расстрелян.
Наталья ЛЕНЦ
Я видела старые снимки. На одном - октябрь 1921 года, Второй Всекарельский съезд Советов. Шинели, "комиссарские" кожанки, потрепанные мешковатые пальто, картузы и ушанки. И на переднем плане импозантный господин (язык не повернется сказать "товарищ") в черном костюме при галстуке и в шляпе. В отличие от напряженно застывших перед объективом делегатов, Гюллинг держится свободно, будто только что покинул светский раут или университетский диспут. На втором - 1938 год, тюремная камера. Застывшее лицо, страшный в неподвижном отчаянии взгляд. На шее - то ли белое кашне, то ли полотенце... Между этими фотографиями - вся жизнь Эдварда Гюллинга в Карелии. Пятнадцать лет. Весной 1918 года потерпела крах революция в Финляндии. Эдвард Гюллинг, один из активных ее участников, вынужден укрыться в Стокгольме. Но жизнь эмигранта и "революционера в отставке" не для него. История дает Гюллингу потрясающий шанс: по нелегальным каналам он получает приглашение от самого Ленина - приехать в Советскую Россию и возглавить создание карельской автономии.
Гюллинг воспринял предложение с энтузиазмом: сбывались самые смелые его желания. У него уже давно был план создать образцовую социалистическую республику, сначала в Восточной Карелии, которая была в те годы частью Финляндии.
В 1920 году Гюллинг приезжает в Россию и встречается с Лениным. Они долго беседуют. Наконец Ленин дает ему карт-бланш: буквально через несколько дней, без всяких бюрократических проволочек, выходит постановление Президиума ВЦИК РСФСР о создании Карельской трудовой коммуны.
Его идея была вот в чем - вытянуть Карелию на европейский уровень. И когда в Финляндии все же победит революция - а Гюллинг верил в это, - слиться с Суоми в единую национальную социалистическую республику. Москва Гюллинга сперва поддерживала: ведь был лозунг, что при советской власти каждая народность будет иметь право на самоопределение и независимость. Гюллинг в это свято поверил. Потом, при аресте, ему это припомнят...
ЗАГРАНИЦА НАМ ПОМОЖЕТ...
Сначала в Карельскую трудовую коммуну вошли три уезда: Петрозаводский, Кемский и Олонецкий. Параллельно существовала и Олонецкая губерния. Петрозаводск, таким образом, стал "двойной" столицей - главным губернским городом и центром карельской автономии. Гюллинг принимается за разработку плана развития. Приглашает зарубежных экономистов. Он хотел:
- полностью электрифицировать Мурманскую железную дорогу (и по сей день она электрифицирована лишь частично);
- построить 10 целлюлозно-бумажных фабрик (была построена лишь одна);
- и (очень актуальный сегодня пункт) добиться, чтобы из Карелии перестали вывозить лес-кругляк, развивать глубокую переработку древесины.
В том, что планам не суждено было осуществиться, вряд ли был виноват только председатель карельского Совнаркома Гюллинг. Одной из самых главных трудностей было отсутствие квалифицированных кадров. Гюллинг пишет в Совнарком СССР и ЦК ВКП(б) письмо с просьбой дать добро на приглашение в Карелию специалистов из США, Канады, Швеции. Разрешение было дано. Возможно, немаловажную роль сыграло обещание, что это не повлечет за собой государственных затрат. Иностранные рабочие ехали сюда за свой счет. Нам сегодня этого не понять: ведь там, в мире "загнивающего капитализма", у всех была работа. У многих - собственные дома, где-нибудь в Мичигане или Иллинойсе. Они бросали все и приезжали в голодную и нищую Карелию строить социализм. Потом большинство этих идеалистов сгинет в лагерях...
"ДОРОГАЯ ФАННИ..."
Привезти в Карелию семью Гюллинг решился не сразу. Когда жена все же собралась к нему, он писал ей намеками: возьми с собой на первое время консервов, масла, спичек, ведь "здесь все немножко не так, как там".
Насколько "не так", утонченная поэтесса Фанни Гюллинг не могла себе и представить. Даже ее художественное воображение вряд ли могло продиктовать ей, скажем, письмо в ревком от некоего красноармейца, вымаливающего хотя бы кусок мыла, ибо "от вшей спасу нет". Неудивительно, что Гюллинг не хотел подвергать жену и детей таким испытаниям, хотя очень по ним тосковал.
Письмо детям в Стокгольм: "Дорогие Майя, Лена, Валтер. Долгое время и в Рождество не получал от вас письма. Так приятно было бы иногда получать от вас несколько строчек. Отсюда так трудно добраться туда, столь длинный путь, и потребуется так много времени, что мне не удается приехать..."
"Напиши, как вы там, с кем проводите время и как вообще живете", - постоянно просит жену Гюллинг. "Слышал, что у вас была приятная новогодняя вечеринка..." "Скоро весна, однако испытываю ли весенние ощущения? Не знаю".
"ПРИГОВОР ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ НЕМЕДЛЕННО"
Датский писатель Мартин Андерсен-Нексе, побывавший в Петрозаводске в 1933 году после большого перерыва, отмечает, что появилась регулярная связь с Ленинградом - ежедневный воздушный рейс и два железнодорожных экспресса. Город вырос, в 5 раз увеличилось население - с 13 до 60 тысяч человек. Улицы частично гудрированы, частично вымощены камнем. "Когда я в последний раз зашел к товарищу Гюллингу проститься с ним перед отъездом на восток, - вспоминает Нексе, - я застал его в комнате, набитой приезжими, распивавшими кофе и рассуждавшими о политике.... Его всегда светлое лицо казалось сегодня еще светлее".
...Вспомним о раскулачивании, проведенном в Карелии в рекордно короткие сроки, и репрессиях. Принимал ли Гюллинг в этом участие? Известно, что когда машина репрессий начинала крутиться особенно быстро и безжалостно, Гюллинг старался уйти в отпуск, уехать в командировки, то есть отстраниться. Но полностью сделать этого, конечно, не мог. Он уже стал заложником времени. И оно его не пощадило и не выпустило из своих когтей. В 1935 году Гюллинга вызывают в Москву. Там сообщают, что он снят с поста председателя Совнаркома Карелии и переводится на работу научным сотрудником в Институт мировой экономики.
Два года спустя за ним пришли. Арестовали его в московской квартире. Понятыми заставили быть жену и дворника. Список обвинений был длинным: руководил контрреволюционной организацией в Карелии, националист, заклятый враг карельского народа... Массовый завоз иностранных рабочих - тоже преступление: насадил на важнейших участках народного хозяйства шпионов и диверсантов.
На первом допросе Гюллинг отказался подписать протокол, сославшись на отсутствие очков. Но уже через два месяца подписывал все, что давали. Надо ли объяснять, почему? Тем более что Гюллинг был инвалидом. В графе "особые приметы" так и написано: "нет левой ноги". Но все же на закрытом заседании Военной коллегии Верховного суда СССР он вновь попытался бороться. Из протокола заседания: "Виновным себя не признает. От показаний на предварительном следствии отказывается". От последнего слова Гюллинг тоже отказался.
14 июня 1938 года первый председатель карельского Совнаркома Эдвард Гюллинг был расстрелян.
Наталья ЛЕНЦ
