Забытая любовь к отеческим гробам

В России 28 июля – день начала Первой мировой войны – обычно не вспоминают. То ли по традиции, заложенной еще при советской власти, то ли из равнодушия…

Он вышел из своей офицерской землянки. Все на свете было так славно – и ясное утро, и лица друзей, и даже денщик с чистым полотенцем, – что он от души потянулся, как это делают балованные дети. Щелкнул затвор фотоаппарата. Таким и остался Женя Гарф на своей последней фотографии.

Его убьют через несколько дней. 

3 сентября 1916 года начались боевые действия русской армии в районе деревень Свинюхи и Корытницы на Волыни. Генерал Алексей Брусилов планировал их как развитие  своего недавнего успеха. В 6 часов утра дрогнула земля – началась артиллерийская подготовка. Когда смолкли орудия, солдаты во главе с офицерами побежали к немецким окопам. Одним из первых поднял свою роту в атаку штабс-капитан Егерского полка Евгений Гарф.

«Немцы встретили атакующих очень сильным ружейным и пулеметным огнем, – написано об этой атаке в «Боевых донесениях Егерского полка». – 13 ч. 50 мин. Прибыл раненый егерь 3-й роты и сказал, что проволока противника цела и рота залегла у проволоки. Кроме того, у противника оказалась вторая линия проволоки в кустах, не доступная наблюдению. Противник ведет сильный ружейный и пулеметный огонь по нашим ротам, залегшим у проволоки… По рассказу раненого егеря, убит штабс-капитан Гарф».

Ему было всего 20 лет. Без него произойдут отречение императора, Февральская революция, Октябрьский переворот... Он так и не узнает, что в 1937 году расстреляют его брата Вильгельма Гарфа, бывшего царского полковника, а к тому времени красного комдива.

Вот уже почти сто лет хранит семья последнюю фотографию юного офицера, сделанную его двоюродным братом – подпоручиком Виктором Кербером. Сегодня этот  снимок бережет внук Кербера, врач-педиатр Георгий Копытов. Потом будут сохранять его дети.

…Наступление в сентябре 1916-го не увенчалось победой. Через три дня после первой неудачи Брусилов повторил попытку прорвать немецкую оборону. И снова безрезультатно. Укрепления немцев были так мощны, что все старания выбить противника из окопов оказались напрасными. За четыре дня бесплодных атак наступавшие потеряли 30 тысяч человек. И это не считая 40 тысяч, выбывших из строя в предыдущих сражениях.

Еще на одном снимке итог тех жестоких боев запечатлен с другой стороны – из немецкого окопа. В наш век интернета можно увидеть даже то, что видели глаза противника в те же дни 6–9 сентября 1916 года и в том же месте – у деревень Свинюхи и Корытницы.

Тело Евгения Гарфа привезли в Петроград и вместе с другими погибшими захоронили в склепе церкви Святителя Мирония. Ее возвели для лейб-гвардии Егерского полка. Многие гвардейцы, погибшие в сражениях Первой мировой, нашли в этой усыпальнице последний приют. Церковь, построенная по проекту архитектора Константина Тона, стояла на углу Обводного канала и Рузовской улицы, рядом с казармами Егерского полка. Казармы сохранились до наших дней. А вот церковь в 1934 году снесли. Лишь останки одного воина родные успели перенести в Александро-Невскую лавру.

Как раз в том месте, где стояла церковь, проезжая часть расширена и по костям  гвардейцев несутся автомобили. Но кощунство по неведению – еще полбеды, а вот кощунство осознанное… Несколько лет назад здесь прокладывали не то новые трубы, не то кабели, разрыли траншею и наткнулись на человеческие кости. И, очевидно, решив, что Петербург, известное дело, весь построен на костях, а значит, и удивляться нечему, – закопали их обратно.

…Когда-то народ называл ту войну германской: именно так, потому что считали – воевали не с немцами, а с германцами, то есть не с народом, а с подданными другого государства. Перед революцией в газетах ее поначалу даже величали отечественной. Но для советской власти она была империалистической – чужой, которую вели между собой богатеи, «враги трудового народа».

Однако и теперь Первая мировая – лишь строка в учебнике истории. Никто уже не помнит ни ее героев, ни основных сражений. И в Петербурге по сей день нет ни одного мемориала памяти павших или хотя бы памятника. А ведь та война продолжалась для нашей страны четыре года и унесла три миллиона жизней наших прадедов. Три миллиона из десяти миллионов погибших всех стран, которые участвовали в этой бойне.

Не пора ли наконец нам вспомнить о совести и долге и вернуть жертвам Первой мировой нашу память, украденную в прошлом столетии? Если нельзя восстановить церковь Святого Мирония, то наверняка можно неподалеку от того места, по крайней мере, поставить часовню. Страшно совсем утратить то, что Пушкин считал свойством русской души:

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Татьяна Дурасова, публицист