«Это одна война, которая началась давно, и она продолжается...»

Ицхак Арад, бригадный генерал Армии обороны Израиля, – в интервью «НВ».

С Ицхаком Арадом (в прошлом Ицхак Рудницкий), бригадным генералом Армии обороны Израиля, а ещё историком, на протяжении 20 лет директором музея Катастрофы и Героизма «Яд ва-Шем», мы встретились в маленьком городке недалеко от Тель-Авива. Встретились по поводу скорого выхода в свет его книги на русском языке «Партизан», где он рассказывает о своей юности, о Второй мировой, о жизни в гетто, о том, как воевал в составе советского партизанского отряда, за что получил драгоценную для него медаль, и вывез её потом в буханке хлеба, нелегально пробираясь по Европе в сторону Палестины. Ицхаку (в партизанском отряде ему дали имя Толька) 88 лет, он вполне бодр, о юности вспоминает охотно, хотя эта юность проходила на историческом фоне страшной, кровавой войны. Но юность есть юность, от неё у большинства людей остаются только хорошие воспоминания.

Из гетто – в партизаны

– Ваша книга «Партизан» – тяжёлое чтение. Вы прошли через множество испытаний – начиная с польского гетто и заканчивая партизанским отрядом… И потом, по приезде в Израиль, – снова война. Иногда возникает сомнение: можно ли выдержать столько и остаться при этом человеком?

– Знаете, я сейчас смотрю на это иначе. Это была моя юность – и в гетто, и в лесах… Но сначала – под немецкими бомбардировками. В первый же день войны я был под немецкой бомбардировкой в Варшаве. Потом бежал в свой родной городок Свенцяны (сейчас это Швенчёнис в Литве), куда потом тоже пришли немцы. И я воевал до конца апреля 1945 года. Когда Берлин пал, я решил, что долг советской Родине я полностью отдал.

.Дома, в семье, я получил еврейское воспитание, и такова была моя мечта – война закончится, и я приеду в Палестину. И тогда, в апреле 1945-го, я снял красную звезду с шапки и ушёл. Во время Второй мировой я потерял большую семью, родители погибли в гетто… Знаете, в местечках еврейские семьи были большие, нас было 40 человек, а выжили только трое – я, сестра и мой двоюродный брат, который воевал со мной и умер несколько лет тому назад…

– Вы хорошо знаете, что такое фашизм и кто такие фашисты. Сейчас этими словами бросаются, часто даже не понимая их значения. Как бы вы определили, что означает фашизм?

– Знаете, ведь сегодня ни одна партия в мире так себя не называет. Но само явление, увы, существует. Думаю, что можно так назвать любые крайние проявления национализма. Прежде всего это ненависть к другим – другой религии, другому цвету кожи, другому языку. Ненависть и агрессия. В осознании своей национальности нет ничего плохого, но я говорю о крайних проявлениях.

– Когда Германия наступала, понимали ли евреи в Польше, Украине, Белоруссии, Литве весь ужас своего положения?

– Понимали, но говорили себе, что будут терпеть. Они ведь не предполагали, что произойдёт тотальное уничтожение. Я много этим занимался уже как историк. 29 сентября 1941 года в Киеве, когда всем евреям было сказано прийти в определённое место, они ничего не поняли. Они поняли только тогда, когда уже стояли перед рвом, когда их начали расстреливать.

Я делал большое исследование о лагерях смерти. Когда произошла депортация из Польши – 350 тысяч евреев отправили в Треблинку, – они думали, что их отправляют на работу. В лагере им сказали, что они должны пройти через баню. Это были газовые камеры. Только там, в этих «банях», они осознали, что впереди – смерть. И так было везде.

Когда собрали всех евреев из моего местечка и окрестных сёл, им сказали, что везут в гетто, в лагерь. И повели на полигон. Там расстреляли 8000 взрослых и детей. Я убежал раньше в Белоруссию, где ещё не были созданы гетто. Но даже когда свинчане уже понимали, что их могут уничтожить… Что им было делать? Куда бежать? Ты живёшь обычной жизнью, работаешь – и вдруг тебя решают уничтожить… Я тогда был молодым 16-летним парнем, без родителей (семья осталась в Варшаве), я украл у немцев оружие и убежал в леса... А если бы у меня была семья, дети? Да, я могу уйти к партизанам, но мою семью тут же расстреляют! Что в этом случае больший героизм – остаться или бежать в леса? Кроме того, местное население тоже было настроено по-разному, скрывающихся евреев часто выдавали немцам.

Знаете, некоторые выжили и в конце войны начали возвращаться в местечко… На них смотрели недоброжелательно. Их дома, их имущество были поделены соседями. В лесах тоже не так просто было выжить. Местные крестьяне знали, где мы скрывались. И нам нужны были продукты, которые мы брали у крестьян. Если они были против, то выдавали нас немцам.

Тут ещё был такой момент: советские партизаны были готовы принять евреев в свои ряды, но – только с оружием, таково было главное условие. И ещё в лесах скрывались бойцы Украинской повстанческой армии и белополяки. Они убивали евреев в лесах. Выжить могли лишь те, кому удавалось попасть в партизанские советские отряды. То есть у евреев почти не было выхода. Либо немцы убьют, либо – местные жители…

Продукты у крестьян брали и немцы, и партизаны… Брали с оружием, так просто еду не отдавал никто.

– Вы получили медаль «Партизану Отечественной войны» – ту самую, которую вывозили потом в буханке хлеба. За что вам её вручили?

– Я участвовал в подрыве 16 немецких эшелонов. Всё снабжение немецких войск шло по железным дорогам, других путей практически не было. Наше дело было минировать линию снабжения Ленинградского фронта. Зимой мы заходили в хутора на день, а ночью ходили минировать дорогу. А там – снег, по следам можно было понять, куда мы отступали… Многие погибли. Мой двоюродный брат погиб в боях.

Претензии Литвы

– В 2007 году, когда вам было 81, литовской прокуратурой на вас было заведено дело. Вас обвиняли в грабежах, поджогах, в том, что вы стали сотрудником НКВД, участвовали в убийствах литовцев. Потом дело было закрыто.

– Я – историк. Когда Литва получила независимость, она захотела войти в НАТО, в Евросоюз. Но все понимали, что в Литве было большое число коллаборационистов, которые сотрудничали с фашистами, и надо было расследовать всё это. И они сформировали международную комиссию из учёных-историков – там были немцы, русские, литовцы… И они также обратились ко мне, чтобы я стал членом комиссии. Я думал, что они хотели объективности. Комиссию тогда разделили на две части – одна занималась немецкой оккупацией, другая – советской. Да, они признавали, что в Вильнюсе и Каунасе были роты литовцев, которые расстреливали евреев. Но ведь дело не только в тех, кто стрелял. Там были сформированы полицейские батальоны, 10 из них участвовали в акциях, забирали евреев из домов, охраняли гетто. Они не стреляли, но участвовали… Это – десятки тысяч людей.

Вскоре возник конфликт, причём и немецкие, и американские историки были на моей стороне. Комиссия могла сделать такое заключение, которое не понравилось бы Литве… В один прекрасный день вышла газета с моей фотографией, а на моих руках была нарисована кровь. Я тогда был экспертом на нескольких судебных процессах, где обвинялись немецкие чиновники, действовавшие тогда в Литве. И вот меня на основе моих собственных воспоминаний, опубликованных в США, обвинили в том, что я ушёл в леса, чтобы воевать в группе НКВД… Это – неправда, никакого НКВД в нашей группе не было.

Они заявили, что я – грабитель (мы же брали продукты в деревнях), убийца, сжигал деревни и так далее. Один из бывших полицаев был во время войны расстрелян партизанами, я этого не знал, но обвинили в этом опять же меня. Комиссия перестала работать… Затем вмешалось израильское правительство, и дело против меня было прекращено, так как доказательств никаких не было.

Знаете, в Литве ведь считают, что было два Холокоста: еврейский Холокост, в котором виноваты фашисты и несколько сотен литовцев, и Красный Холокост, в котором виноваты «жидобольшевики». Конечно, я далёк от симпатий к коммунизму, но в этой идеологии всё-таки не было поголовного истребления.

– Ну, это спорно. Просто сталинские деяния полностью не были осуждены…

– Я убеждён, что Сталин виноват в смертях миллионов людей. Но в коммунистической идеологии не было этого иезуитства, как у немцев… Не было.

У каждого есть Имя

– Вы – участник всех войн в Израиле, причём начали воевать ещё до образования Государства Израиль…

– Да, я же был в «Пальмахе» (особые отряды Хаганы, позднее – часть Армии обороны Израиля. Ударные отряды были созданы по согласованию с властями британского мандата в Палестине. – Прим. авт). Но сначала надо было дойти сюда… Мой путь нелегала шёл через всю Европу до Италии, потом на маленьком корабле мы приплыли сюда. В день, когда англичане праздновали и были пьяны, мы тайно сошли на берег. И потом… 25 лет войн.

В «Пальмахе» не было званий, я тогда был лётчиком, мы летали, это были будущие израильские ВВС. Когда уже начали давать звания, я получил звание капитана, а закончил здесь службу в ранге бригадного генерала (в России это генерал-майор). Сначала 1948 год – война за независимость, потом 1956-й, потом 1967-й, потом 1970-й… Я ушёл из армии в 1972 году… И даже когда уже работал в «Яд ва-Шем», я участвовал в войне Судного дня.

– Кроме идеологии сионизма, что вами двигало? Вы участвовали в военных операциях. Как вы это себе объясняли?

– Я вам скажу. Однажды мы с другими участниками курса подрывного дела ехали в Тель-Авив. Проезжали город Ришон-ле-Цион и увидели, что вся улица танцует… Что случилось? Оказывается, ООН признала Государство Израиль. Мы были счастливы. Но в этот день, когда мы были готовы на раздел страны, на очень многое, уже начали убивать евреев. И началась война. И до сегодняшнего дня они не хотят признать, что здесь, на Ближнем Востоке, есть такая страна – Израиль. Независимо от границ.

Я не стою на крайних позициях, я в Израиле – левый. То есть я считаю, что нужно разделить землю на два государства. Мы же хотели жить в маленькой стране и были готовы сначала идти на компромисс. Но… Они всё равно не согласятся на конец конфликта. А я чувствую, что без Израиля у еврейского народа нет будущего. 

– Как в вашей жизни появился «Яд ва-Шем»?

– В Израиле я затем служил в танковых войсках, в армии закончил среднюю школу, потом меня послали в университет, где я получил степень магистра. Знаете, в израильской армии нет политического отдела, но я тогда был главным офицером просвещения. Газеты, образование, воспитание – всем этим я занимался. В 1972 году меня пригласил заместитель премьер-министра Игаль Алон, министр культуры и просвещения.

В Израиле на тот момент уже был принят закон об увековечении памяти жертв Катастрофы, объявлении Дня Памяти и создании специального мемориала. Однако «Яд ва-Шем» был основан только в 1972 году. Игаль Алон сказал: «Я хочу, чтобы ты был председателем «Яд ва-Шем». Я тогда был начальником штаба дивизии, сказал, что подумаю. Я ведь сам пережил Катастрофу, мой долг перед обороной Израиля был выполнен, я воевал в трёх войнах… Мне казалось важным работать в Национальном институте памяти Холокоста и героизма, который занимается исследованиями, архивами. 21 год я там проработал.

– Что вам удалось сделать за это время? Мемориальный комплекс производит грандиозное впечатление…

– Главное – нам удалось открыть советские архивы. Ещё тогда, когда не было дипломатических отношений между СССР и Израилем, но уже началась гласность, к нам приехал заместитель председателя Комитета защиты мира. Он был бывшим генералом НКВД. Я сказал ему, что мы всё видим: в мире неофашисты поднимают голову и надо бороться против этого. Но ваши архивы закрыты… Тогда он пригласил меня в Москву, Минск, Одессу, Киев. И нам открыли архивы. 

– Меня поразил «детский зал» в вашем музее… Пещера в стене, свечи в сотнях зеркал, звучащие имена погибших детей…

– Да, это я сделал. А придумал, как именно будет выглядеть мемориал, известный архитектор Моше Савди. Я хотел сделать что-то в память об этих детях – ведь это полтора миллиона погибших детей… Я нашёл пещеру, но идея, как это сделать, принадлежала ему. Только он предполагал, что там будет тихо. Я же хотел, чтобы обязательно звучали их имена. Это очень важно. И ещё для меня очень важна «долина общин» – в память о 5000 еврейских общин, которые были уничтожены.

– Я поздравляю вас с тем, что вы выжили, прошли огромный и опасный путь… У вас большая семья?

– Да, женился ещё в 1948-м… У меня трое детей, одиннадцать внуков и пять правнуков… Внук – боевой офицер, а вот внучка недавно пошла в армию. Всё хорошо.

 

Отрывки из книги Ицхака Арада «Партизан» 

(издательство «Книга-Сефер»)

«Депортация началась 27 сентября 1941 года. Утром были привезены все литовские полицаи округи и мобилизована литовская молодёжь, которой выдали оружие. Они выгнали всех евреев из домов и собрали их в поле, рядом с городом, на улице Ново-Свинцян. Им разрешили взять с собой только немного вещей».

«…Евреям было приказано сойти с грузовиков, выстроиться шеренгой лицом ко рву. Они стояли молча, никто не кричал, никто не плакал. Немецкий офицер дал знак рукой, литовцы открыли огонь из автоматов, пятьдесят евреев упали в ров убитыми и ранеными. Грузовики вернулись в лагерь, до которого выстрелы не доносились. До обеда все мужчины были расстреляны. Начали привозить женщин. Они были в отчаянии, равнодушны к тому, что с ними делают. Многие шли ко рву в потрясении, как во сне. К ним отнеслись как к мужчинам. Самое страшное было, когда начали отбирать у женщин детей. Матери защищали их силой, и следы их ногтей остались на лицах полицаев.

Детей и младенцев швыряли в рвы живыми. Когда рвы заполнились, полицаи начали швырять туда гранаты. Только часть детей погибла, остальные были ранены или не получили никакого ущерба, и всё это происходило на глазах матерей, стоящих в ста метрах от рвов. Затем женщин группами подвели ко рвам и тоже расстреляли. Убийства в Полигоне длились до полудня 8 октября. Вечером того дня командир подразделения полиции безопасности доложил своему командиру: «Район Свинцяна очищен от евреев».

Беседовала Алла Борисова, корреспондент «НВ» в Израиле. Фото из архива Ицхака Арада