Польша, камо грядеши? Части I-II

Главный редактор «НВ» Михаил Иванов отправился в Польшу, чтобы понять эту страну и разобраться, почему русским и полякам всегда было сложно найти общий язык

 

 

Есть такой анекдот, популярный в Польше. Собрался как-то француз в Москву, а русский в Париж. Оба сели в поезд и отправились в путь. И оба вышли в Варшаве, потому что каждый думал, что добрался до цели.

Я приехал в Варшаву не потому, что хотел обнаружить в ней Европу. Я вообще приехал в Польшу с чувствами сложными, противоречивыми, как и полагается настоящему русскому в представлении европейца. Я хотел понять поляков. Я хотел, чтобы поляки поняли меня. Одним словом, я приехал с высокой миссией мира. Ведь не секрет, что наши страны уже давно испытывают друг к другу болезненное влечение, хотя и стесняются в этом признаться. Нам легче враждовать, чем жить в любви. Ну как тут не вспомнить бессмертные строки Пушкина?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою…

Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях, иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? Вот вопрос.

Когда-то, ещё в советские времена, послов мира встречали пионеры и ряженные в национальные сарафаны девушки с караваем хлеба. Меня в аэропорту Варшавы встретила симпатичная женщина Лена из Восточно-Европейского института. Лена – украинка, замужем за поляком вот уже почти двадцать лет, но гражданство не поменяла. Из патриотических соображений. Едва глянув друг на друга, мы поняли про себя так много, что стало даже неловко. Тот, кто в детстве был октябрёнком, в отрочестве пионером, а в юности комсомольцем, почует и в африканских джунглях себе подобного за версту. Это клеймо на всю жизнь. Как оксфордский акцент. На «ты» мы перешли, уже садясь в такси аэропорта.

Варшава встретила нас почти летней погодой, весьма необычной для здешних мест в конце октября. Мне город понравился. В нём есть какое-то старомодное, европейское благородство, которое сохраняется даже в бедности; в нём чувствуется порода. Варшавяне сдержанны, учтивы, что особенно умиляет россиян, которые по-прежнему почему-то считают, что эти качества – привилегии, которые даны европейцам Богом от рождения. Улицы чисты, машин мало, дорогих и того меньше. Водители уважают правила. Первое время я испуганно хватал за руку Лену на каждой зебре, и она утешала меня тем, что все гости из России проходят через это.

– Когда-то я и сама боялась, – призналась она...

...Социализм присутствует в архитектуре ощутимо и – как и везде – драматично, особенно на окраинах. В центре громоздится самое высокое в городе (217 метров!) помпезное здание со шпилем – щедрый сталинский подарок «освобождённому польскому народу». В начале 1990-х освобождённый очередной раз польский народ долго спорил, разобрать ли этот подарок по кирпичику или оставить его в покое, пока ему (памятнику) не стукнуло пятьдесят лет, а это возраст, после которого любой дом в городе попадает под охрану Закона. Сталинская высотка выстояла, но, чтобы сгладить её пагубное впечатление на варшавян, решено было заслонить её другими небоскрёбами – капиталистическими. И теперь сталинский гигант дерзко подпирают высотки помельче и – надо признаться – понеказистее.

 

 

Часть I. К истокам

Хочешь понять народ – попытайся узнать, во что он верует. Неудивительно поэтому, что мой первый визит был в костёл. Польша – католическая страна. Нет, не так. Польша – это очень католическая страна. На фоне соседей, особенно таких, как Чехия, где религиозный дух выветрился за последние десятилетия почти напрочь, Польша – оплот старого, традиционного католицизма в Центральной Европе. Забегая вперёд, скажу, что в отношении религиозных амбиций Польша и Россия чем-то похожи.

В Западной Европе поляков всегда считали чудаками. В первую очередь за их страстный, искренний, бескомпромиссный католицизм, который не смогли одолеть ни упёртые коммунисты, ни пришедшие им на смену и не менее упёртые либералы. Безусловно, особую прочность Церкви придало долгое и яркое служение на папском престоле поляка Иоанна Павла II. Эта фигура – особая, почитаемая в Польше гораздо сильнее, чем королевская семья в Англии. Вы не услышите об Иоанне Павле II анекдотов, весьма популярных в Европе, а если расскажете их в Польше – почувствуете неловкость. Иоанна Павла II чтят даже польские атеисты, коих я в своём путешествии не встречал.

…Мы посетили костёл Богоматери неустанной помощи на Саской кемпе вечером, после окончании службы. Сразу бросилось в глаза, как много молодёжи среди прихожан. Ксёндз Павел Цеслик и сам молод, ему едва ли за тридцать, и свой приход он возглавляет сравнительно недавно. Мы примостились для беседы за небольшим деревянным столом в служебной комнате. Сквозь приоткрытую высокую дверь виднелся глубокий мерцающий полумрак зала с длинными чёрно-матовыми рядами скамеек. Последние прихожане задумчиво озирали высокие своды; кто-то продолжал молиться, сидя на скамейке и уткнув лицо в ладони. Видно, что ксёндз устал, он бледен, но смотрит внимательно, улыбается чуть извиняющейся улыбкой. Почему стал священником? Ему было 15 лет, когда его товарищ и наставник отправился в далёкую холодную Сибирь, где возглавил приход и вот уже 15 лет окормляет свою паству на территории едва ли не большей, чем вся Польша. Для Павла этот поступок стал ещё одним свидетельством подлинного христианского служения, вся полнота которого раскрывается только в церкви.

– Он счастлив. Понимаете? Ему было нелегко, особенно поначалу, но он ни о чём не жалеет, напротив. Главное для каждого человека – найти смысл своего существования. Почувствовать то, к чему ты призван Богом. И стараться не изменять своему призванию…

Павел Цеслик окончил духовную семинарию в Варшаве. Четыре года служил в провинции, в Варшаве возглавил приход четыре года назад. Я уже выяснил у моего гида Лены, что ксёндз пользуется среди прихожан большим уважением, но сам Павел говорит так:

– К сожалению, сейчас капеллан не столь уважаемая фигура, как двадцать лет назад. Это выглядит странно лишь на первый взгляд. Во времена социализма Церковь была оплотом сопротивления тоталитаризму просто фактом своего существования. Это придавало нам дополнительный авторитет. Времена изменились. Коммунизм пал. Теперь перед нами, священниками, стоят вызовы, на которые мы не всегда способны ответить должным образом. Европа стремительно секуляризуется. Некоторые страны, например Германия, Нидерланды, уже давно и далеко шагнули в постмодернизм. Либерализм вторгается в святая святых человеческой души. На глазах размываются моральные устои. Люди отрицают Истину, считают, что она не существует. Отсюда многие уже не способны чётко определить для себя, что в этом мире есть добро и что зло. Это рождает, в свою очередь, либо отчаянье, либо цинизм, либо беспредельный гедонизм, когда в человеке «хочу» полностью главенствует над «надо». Не трудно представить, чем всё может закончиться, если каждый будет сам решать для себя, что хорошо и что плохо.

Похоже, что эта тема весьма актуальна в польском обществе, Павел Цеслик заметно оживляется, от усталости не остаётся и следа:

– Я хотел бы вспомнить то, о чём часто говорил папа Иоанн Павел II. Демократия без правды, без нравственных ценностей быстро вырождается в тоталитаризм. Очень легко манипулировать людьми, которым не за что зацепиться, – критерии истины отсутствуют, чёрное легко становится белым. Ещё сравнительно недавно гомосексуализм осуждался обществом, теперь многие политики боятся обвинений в гомофобии. К чему всё это ведёт? Мы должны разрешить однополые браки? Потом – разрешим этим парам усыновлять детей? Но ведь это противоречит всем Божеским и человеческим нормам, которые соблюдались тысячи лет! Что потом?

Что потом? Иногда на этот вопрос не хочется отвечать даже себе. Две тысячи лет человек усмирял в себе животное словом Христа. Не всегда это было просто. Ошибалась и Церковь, и даже именем Божьим творились великие злодейства. Но! Был маяк! Он всегда возвращал заблудших на путь истины, а нечестивцам жёг лживый их язык. Теперь маяков так много, что компас вообще хочется выбросить за борт. «Возьми от жизни всё!» – настойчиво предлагают очумелому современнику все кому не лень. Словно в жизни просто завались всякого дармового барахла – только не ленись, бери, сколько хочешь, и радуйся, веселись, гуляй! Слово «надо» не популярно. В нём много скучного, принудительного, авторитарного. «Хочу!» – становится новой и главной заповедью новой эры. Впрочем, так ли уж много во всём этом нового? Разве лозунг «Хлеба и зрелищ!» выдуман современными пиарщиками? И что нового мог бы предложить жалкий шоу-бизнес XXI века языческой римской толпе, воспитанной на таких драйвовых, кровавых зрелищах, перед которыми бокс, все эти занудные реалити-шоу и бои без правил – детская забава. Любой римский патриций времён упадка империи дал бы сто очков вперёд по части разврата и культа наслаждений любому современному прожигателю жизни, и что же? Разве не вскрывали себе вены эти самые римские патриции, утратив всякое влечение к своей презренной и бессмысленной жизни? Разве не проклял человек христианской эры всю эту мерзость, уверовав, что всё это навечно в прошлом? Увы, прошлое возвращается…

Я напоминаю, что в Голландии уже раздаются призывы узаконить педофилию…

– Так было всегда. Сначала происходит кризис религии, потом морали, потом семьи, потом – общества. И общество разваливается. Вспомните судьбу Римской империи. Варвары не могли одолеть её, пока она не разложилась изнутри. Безудержный разврат, гомосексуализм, страсть к наслаждениям, в том числе и противоестественным, и как следствие – разочарование во всём, цинизм, леность… Распад в таком случае – это лишь вопрос времени. Надо помнить слова Спасителя: «Найду ли Веру в человеке, когда приду?» Этот вопрос – очень личный. Каждый сам должен задать его себе со всей серьёзностью.

Заговорили об исламизации Европы.

– Это неизбежный процесс. Дело не в агрессивности или убедительности ислама, а скорее, в слабости христианской Церкви в Европе. Христиане добровольно освобождают пространство, которое заполняют мусульмане. Человек, который живёт ради удовольствия, в первую очередь перестаёт рожать детей. Зачем? Ведь они же обуза. Денег на всех не хватает. А потом он становится чужим в собственном доме, потому что дом – это порядок, а порядок определяют те, кто знает, ради чего живёт.

Вспомнили и православие.

– Не следует забывать, что при всех исторических обидах католицизм и православие гораздо ближе друг к другу, чем, например, католики и протестанты. Нам удалось гораздо строже, полнее сохранить церковную традицию, чем протестантам, которые в своих экспериментах зашли так далеко, что уже готовы венчать однополые браки. Я знаю, что православные храмы в России полны. Полны они и в Польше. Мне не раз приходилось слышать на Западе, что поляки – набожный народ. Мы верны семейным ценностям, традиционной морали. И Запад уважает нас именно за это, хотя и не всегда открыто об этом может сказать.

…Особое впечатление на поляков произвёл визит патриарха Кирилла в Польшу в августе этого года. Похоже, впервые за десятилетия между нашими странами состоялся по-настоящему открытый, искренний диалог. В Королевском дворце Варшавы патриархом Кириллом и председателем Епископской конференции Польши архиепископом Юзефом Михаликом был подписан исторический документ.

Не могу не процитировать из него вот эти строки:

«Мы вступаем на путь искреннего диалога в надежде, что он поможет нам залечить раны прошлого и преодолеть взаимные предрассудки и непонимание, а также укрепит нас в стремлении к примирению».

Конечно, было бы преувеличением сказать, что католическая Церковь в Польше торжествует. В сейме ведутся жаркие споры, нужно ли изъять из школьной программы уроки религии. Сейчас они проводятся, и весьма успешно. Недавно была сделана попытка со стороны «прогрессивной части общественности» убрать традиционные распятия со школьных стен – она встретила такое негодование в народе, что распятия вернули. Один неумный рок-музыкант разорвал Библию на сцене. Зачем? Наверное, очень хотел понравиться тому, кто нас всегда вообще-то недолюбливал… Трудно сказать, что будет завтра. Пожалуй, в одном мы с ксёндзом сошлись сразу: делай, что должно, и – будь что будет!

Часть II. Политика.

–Мы не любим, когда нас называют Восточной Европой, мы – Центральная Европа! – горячится Адам Эбергардт, директор Центра восточных исследований, – Восточной нас начали называть после Второй мировой войны.

Мы едва успели сделать по глотку чая, как закипели политические страсти. Адам молод, горяч и, как мне показалось, чем-то на меня обижен. Через несколько минут разговора почувствовал и я, что обижен то ли на Адама, то ли на Польшу, то ли на всё ихнее треклятое западное сообщество. И ведь ничего не сделал, клянусь! Только спросил, что мешает сближению России и Польши и не пора ли нам кончать всю эту долбаную вражду.

– Почему нас тянет на Запад? Да потому, что там лучше – вот и весь ответ! Там хорошие дороги, там хорошие машины, там высокий уровень жизни, там – демократия, наконец! Сделайте то же самое – и к вам потянутся соседи!

Правильные в общем-то слова, но сказаны, как мне кажется, с таким мстительным удовольствием, что хочется в ответ выдать какую-нибудь гадость. Например, что Запад этот ваш – колосс на глиняных ногах и скоро рухнет, изъеденный собственными пороками. Мешает, однако, мысль, что я как-никак – посол доброй воли и на меня смотрят добрыми и сочувственными глазами мои подписчики.

А Адам уже загибает пальцы.

– Что, на мой взгляд, мешает нашему сближению? Четыре фактора. Четыре проблемы. Первое – безопасность. Второе – энергетика. Третье – соперничество за буферную зону. Четвёртое – исторические обиды. Всё. Тупик!

– Почему же тупик? – пытаюсь возразить я – Всего лишь проблемы, которые надо решать, вот и всё.

– Трудно! Очень трудно! Пожалуй, мы решили только одну из них. Безопасность. Польша вступила в НАТО, Евросоюз, и это гарантирует нашу безопасность. Сложнее с энергетикой. Почему мы так сопротивлялись проекту «Нордстрим»? Потому что боимся шантажа со стороны России. Разве не разумно было бы проложить более дешёвый путепровод в Европу через Польшу?

«Не разумно, – думаю я, – из тех же соображений». Но молчу. Адам великодушно приходит мне на помощь.

– Конечно, вы вправе думать и о собственной безопасности. Мы нашли выход. Подписали соглашение о взаимном партнёрстве со странами Западной Европы. Теперь, третье. Страны Восточной Европы, прежде всего Украина.

Тут мы невольно с ним посмотрели на украинку Лену, которая сидела как невеста на выданье и даже немножко, как мне показалось, покраснела от удовольствия.

– Нас связывают с Украиной давние прочные культурные, экономические и политические отношения.

«А нас?!» – хочется воскликнуть мне, и я продолжаю смотреть на Лену с надеждой. Увы, двадцать лет жизни в Польше не прошли даром. Лена молчит, мол, разбирайтесь сами.

– Мы понимаем, что для России Украина такой же важный стратегический партнёр, но для нас это ещё и важнейший фактор безопасности. Мы хотим, чтобы Польшу окружали лояльные, развитые в демократическом отношении государства. Это в первую очередь Украина, Молдавия, Белоруссия, но мы продолжаем налаживать двухсторонние связи и с Арменией, Грузией. В последние годы очень многие поляки ездят отдыхать в Грузию. Вступление Украины в качестве ассоциативного члена в Европейский союз мы приветствуем.

– А Таможенный союз вы приветствуете?

– Таможенный союз, безусловно, самый лучший костюм для бывшего СНГ. Но о его прочности говорить пока ещё рано.

– Армения…

– Армения вошла в союз помимо воли.

– Китай…

– Китай дружит с Россией, согласен. А Россия дружит с Китаем, потому что он никогда не посягнёт на власть. На её основы. Чего нельзя сказать о Западе, который придаёт в отношениях между государствами особое значение правам человека и демократии.

– Германия…

– Отношения России и Германии уже далеко не те, что были при Шрёдере. Немцы многое поняли за последнее время. Товарооборот Германии и Польши гораздо больше, чем у Германии с Россией. И мы намерены его наращивать.

Адам смотрит на меня с торжеством. Мне не хочется больше называть страны, с которыми до этого разговора у России были неплохие отношения. Чтоб их не разрушать. Тогда Адам достаёт свой главный козырь.

– Наконец, четвёртое! Исторические обиды. Тут, наверное, ничего не надо объяснять.

– Почему же? Исторические обиды есть у всех. Например, у Германии и Франции. Англия враждовала с Францией столетиями. А с Польшей разве у Германии всегда были безоблачные отношения?

– Согласен. Но Германия покаялась! Не берусь судить, сколько в этом было искренности и правды, важно, что она сделала это приемлемым для нас образом. Немцы осудили своё нацистское прошлое. Отреклись от него. Они попросили прощения. И получили его. А Россия? Сколько людей у вас до сих пор поддерживают Сталина? Мы не понимаем даже, как вы относитесь к коммунистическому прошлому, ведь Ленин по-прежнему лежит в Мавзолее. А Катынь? А Смоленск?

– Неужели в Польше до сих пор верят в бред, что Россия виновата в трагедии в Смоленске? Я хочу напомнить вам, что никогда ещё сочувствие россиян к полякам не было столь глубоко и сильно, как в те дни, когда произошла эта трагедия.

– Я знаю. Я помню. И я лично не верю в теорию зловещего заговора. Но вы сами не делаете всё возможное, чтобы избавить ваших противников от ложных страхов и недоверия. Знаете ли вы, что обломки самолёта до сих пор не выданы польской стороне? Почему? Нет ответа. Казалось бы, так легко и нужно поставить в этом деле точку. Кто-то не хочет? С Катынью другая проблема. Россия до сих пор не реабилитировала жертвы этой трагедии. Причина есть, но, на мой взгляд, странная. Москва считает, что поляки были расстреляны без суда и следствия, а значит, незаконно. Следовательно, не подлежат и реабилитации. По-моему, подобная логика не только не убедительна, она ещё и вредна и для поляков оскорбительна.

Итак, из четырёх проблем, которые стоят на пути нашего сближения, я считаю, решена только одна – безопасность. Поэтому я и называю ситуацию тупиковой. И знаете, у меня складывается впечатление, что всё это делается нарочно. Россия не заинтересована в том, чтобы отношения с Польшей улучшились. И главное препятствие – Украина. Она стоит на кону большой политики.

Продолжение

Михаил Иванов. Фото AFP. Рисунок Ольги Быстровой