Сергей Стадлер: «Музыка стала большим бизнесом»
В России проводятся десятки музыкальных конкурсов, но жизнь талантливых исполнителей от этого легче не становится, а пробиться на сцену большинству из них бывает трудно. Чтобы изменить ситуацию, федеральное Министерство культуры учредило Всероссийский музыкальный конкурс.
Ректор Санкт-Петербургской консерватории Сергей Стадлер вошел в оргкомитет Всероссийского конкурса и жюри третьего тура по специальности «скрипка».
– Сергей Валентинович, конкурсов сейчас так много. Была ли нужда еще и в этом, Всероссийском?
– Их не просто много – их очень много. Но количество в качество не переходит, происходит девальвация самого процесса. В прошлом году было 400 с хвостиком скрипичных международных конкурсов. Получается, что каждый день кто-то получает первую премию на международном конкурсе. Не успеть даже имя запомнить… При таком количестве главная цель конкурса – попадание на большую концертную сцену – теряется.
Но хороших, серьезных конкурсов по-прежнему мало. Мне кажется, Всероссийский конкурс может стать правопреемником знаменитого Всесоюзного, который был главным музыкальным событием. Хотя, конечно, страна была закрытой. Первый раз конкурс прошел в Москве в 1933 году – первую премию получил Гилельс. На втором, в Ленинграде, – Ойстрах. В 1945-м – Рихтер, в 1938-м – Мравинский. Таким был уровень.
– Нет ли в этом конкурсе отчасти альтернативы конкурсу Чайковского?
– Я считаю, что их не стоит привязывать друг к другу. Одно время, когда появился конкурс Чайковского, Всероссийский и Всесоюзный считались как бы ступенью к нему. Так делать не стоит, надо превратить его в самостоятельное событие. Мне нравится то, что очень активно участвуют регионы. Потому что музыкальная жизнь России централизована, и если где-то появляется талант, он все равно едет в Москву или Петербург. Провинции необходим стимул.
Сам конкурс Чайковского сейчас как раз на пути к новым форматам. Может быть, это и будет хорошо. Потому что председатель его оргкомитета Валерий Гергиев – человек с большими международными связями. И он именно тот человек, который сможет это сделать на очень высоком музыкантском уровне. Я совершенно уверен, что конкурс должен идти по иным рельсам, чем в прошлом, – в ту реку уже не войти.
Ни для кого не секрет, что конкурс Чайковского в очень глубоком кризисе. По разным причинам, в том числе объективным, потому что это был конкурс советской империи. Он ассоциировался с советской властью и из-за этого был особенно популярен в Америке – с победой в Москве связывали какой-то политический момент. Вся мощь державы стояла за этим конкурсом. И страна знала имена победителей.
И когда все это рухнуло, рухнул и конкурс. Есть и другие причины. Почему-то всем показалось в 1990-х годах, что культурой заниматься необязательно, она будет расти как трава. Очень быстро стало ясно, что это совсем не так.
Но у двух конкурсов совершенно разные задачи и цели. Конечно, перед конкурсом Чайковского сейчас стоит задача вернуться на лидирующие позиции в мире, сообразуясь с той музыкальной ситуацией, в которой мир находится. То есть Россия должна представлять там лучшие, самые блестящие силы и к этому конкурсу готовиться. Потому что как грибы они не вырастают. А вот у Всероссийского конкурса другие задачи: эти таланты готовить.
– Чем он будет отличаться от того, который был прежде?
– Он будет отличаться всем. Потому что время другое, и отношение другое – и к музыкантам, и к музыке, и к культуре. Как сейчас кажется (может быть, это не так), тогда значительных талантов было больше, и они были ярче. Сейчас каждое следующее поколение музыкантов (на примере скрипачей это ясно видно) слабее предыдущего. Сегодня в мире нет исполнителя, который мог бы приблизиться к уровню Ойстраха. Поэтому конкурс окажется, конечно, другим. Он отразит нынешнюю ситуацию: достаточно хороший, крепкий средний уровень и редкое появление очень оригинальных исполнителей. Поэтому придется делить премии, будет трудно решить, кто чуть лучше, кто чуть хуже.
Другое дело, что музыка стала большим бизнесом, как и все остальное. Я считаю, это стало возможным потому, что мы живем не во время искусства, не в художественное время. Я еще застал таких композиторов (а композиторы в музыке – это основные фигуры), как Стравинский, Мессиан, Шостакович. Шостаковича я видел и даже его руку жал. А среди живущих композиторов нет ни одного имени, которое можно поставить в один ряд с ними. Может быть, мы кого-то не видим, но Шостаковича, когда он ходил среди нас, все прекрасно видели и понимали, что он великий композитор, такой, как Брамс. Сейчас ни художники, ни писатели не являются властителями дум. Людей очень волнуют материальные ценности – это главная причина, по которой музыка, как и все остальное, движется по рельсам бизнеса. Люди в первую очередь думают: «За сколько я могу это продать?»
– Есть ли за рубежом конкурсы, с которыми можно сравнить этот?
– Наверное, нет. В Европе фактически не существует границ. И если что-то происходит в одной стране, об этом знают и в другой. Там много конкурсов, фестивалей, мастер-классов, молодежных оркестров. В Европе нет никакого кризиса в музыкальной жизни. А нам надо выбираться из той ситуации, в которой мы оказались по собственной вине.
