В чём сила, китайский брат?

Журналист «НВ», только что вернувшийся из Китая, пытается разгадать секрет китайского экономического чуда, мощного рывка, который удалось совершить нашим восточным партнёрам

 

 

В чём исток силы нынешнего Китая? Чем объяснить его невероятные по меркам Европы темпы экономического роста? Как вообще может строиться капитализм под руководством Коммунистической партии, опровергая тем самым всю и марксистскую, и буржуазную политэкономию?

Ни общение с партийными и министерскими чиновниками, ни созерцание вызывающе дорогих китайских небоскрёбов, ни посещение китайских заводов и наукоградов не могли мне дать ответов на эти философские вопросы. А без этого всё остальное теряло смысл. Действительно, что толку описывать успехи китайской экономики или особенности жизни этой страны, не понимая, что лежит в их основе?

Разумеется, пробыв в Китае менее двух недель, я этой основы не нашёл – в ином случае мог бы претендовать на какую-нибудь солидную международную премию по экономике. Ведь сейчас, когда так называемые развитые страны захлёбываются второй волной мирового экономического кризиса, каждому бизнесмену и политику хотелось бы узнать «китайский секрет». Но, думается, я всё же нашёл часть ответов на свои вопросы…

В поисках ответа на вопрос «В чём сила, китайский брат?» мне помогло, как ни странно, знакомство с краеведческим музеем города Шэньчжэнь, что неподалёку от Гонконга. Музей этот – огромное футуристическое здание в модном сейчас стиле конструктивизма (это когда все балки, консоли, колонны торчат на виду – снаружи) – состоит, как и положено краеведческому музею, из реликвий, карт, образцов продукции местных предприятий… Но меня как-то особенно зацепили две небольшие диорамы.

Первая изображает помещения общежития строителей 1970-х годов – времён, когда, собственно, и начал строиться на месте старого рыбацкого поселения современный 14-миллионный город. Сюжет композиции незатейлив: показана часть жилого барака – низкий потолок, вдоль стены – сплошные нары, на которых вплотную, одна к другой, лежат подстилки для сна, на переднем плане – восковые фигуры молодых ребят в майках, занятых какими-то бытовыми делами, подготовкой ко сну. Один парень играет на национальном музыкальном инструменте, несколько человек его слушают…

А напротив этой диорамы – ещё одна, изображающая стройплощадку. Видна какая-то техника, но основные работы выполняются вручную: на переднем плане – молодые строители насыпают в тачки щебень лопатами. Хотя вдалеке, за их спинами, уже видны контуры первых небоскрёбов.

В общем, обычные картинки с ударных строек социализма. Такие же стройки были и у нас – с бараками (правда, более комфортными, чем у китайцев), комсомольцами-добровольцами, студенческими стройотрядами и песнями под гитару у костра. Но мы в 1990-е годы от этих строек отреклись. Застыдились, что работали на энтузиазме, что мирились со скудным бытом, что воспевали романтику трудностей. В общем, были дураками. Задавались даже вопросом: нужны ли были вообще все эти Магнитки, БАМы, Братские ГЭС – или коммунисты всё это от скуки придумали? Более того, мы скоро решили (или нам это внушили?), что вся эпоха социализма и всё, что в этой эпохе было, стало роковой ошибкой и чуть ли не преступлением.

Китайцы же своего недавнего бедного социалистического трудового прошлого не только не стесняются, но и выставляют его напоказ, гордятся им. Ведь именно из этого прошлого (и не только из этого, но и из прошлого вообще) растут их нынешние успехи.

 

 

 

 

Между тем в огромном атриуме краеведческого музея расположена главная композиция: на постаменте установлена правительственная машина тех времён – аналог нашего ЗиСа. Рядом с ней стоит товарищ Дэн Сяопин – отец китайского экономического чуда. А перед ним расстилается огромный, искусно выполненный макет современного Шэньчжэня. Ведь именно по решению Дэн Сяопина провинция Гуандун и город Шэньчжэнь, в частности, стали первой особой экономической зоной Китая.

«В чём сила, брат?» – ответ на этот вопрос героя Бодрова-младшего у нас знают все: сила – в правде. Осталось только понять: а в чём, брат, правда? У нас сначала была одна правда – советская, потом ей на смену пришла другая – рыночная. У Китая же она была и остаётся одной: не отказываться от своих принципов и от своей истории – какой бы она ни была. И в этом его сила.

Не исключено, что даже сам товарищ Дэн Сяопин и не подозревал, какие щедрые плоды принесёт то его давнее – от 1979 года – решение о создании в Гуандуне особой экономической зоны.

Об этих плодах нам подробно рассказывали заместитель генерального секретаря правительства Гуанчжоу (столицы провинции Гуандун) Диа Ай Лин, заместитель директора кабинета иностранных дел провинции Лоу Джунь и другие уважаемые чиновники провинции.

Чтобы не утомлять читателей цифрами и фактами, которые при желании можно найти в интернете, приведу одну цифру: провинция производит товаров и услуг больше чем на 1 триллион долларов в год. В том числе для России, которая в огромных количествах закупает здесь электронику компании «Хуавэй» (специалисты говорят, круче «Самсунга»), сложное медицинское оборудование (операционное, аппараты УЗИ, гемодиализа) компании «Майжуй» (в указанных компаниях мы были и всю эту технику могли потрогать руками), а также одежду.

Нет, не пуховики и не джинсы. Недавно крупная фирма заказала десять контейнеров костюмов известных итальянских марок. Всё совершенно легально – костюмы сшиты по официально переданным итальянскими компаниями лекалам, под контролем их специалистов. От родных итальянских их отличает только цена: российский заказчик купил их по 240 юаней за единицу. То есть примерно по полторы тысячи рублей. За сколько продаст в России – его дело…

Впрочем, господин Лоу Джунь (обращение «товарищ» в Китае тоже приветствуется, но в основном оно используется в партийных кругах) усиленно подчёркивал (в полном соответствии с конфуцианской этикой), что успехи их провинции – это чуть ли не благоприятное стечение обстоятельств и заслуга в первую очередь Пекина, а не местных властей.

Процветанию провинции, по его словам, способствует соседство с Гонконгом и Макао. Популярность у иностранных инвесторов – ещё с тех времён, когда Гуанчжоу именовался Кантоном и был, по сути, английской колонией, знаменитой Кантонской ярмаркой, которая проводится дважды в год. Способствует успехам и климат, при котором круглый год цветут цветы, и трудолюбивое население, и 30 миллионов расселившихся по всему миру китайских мигрантов, которые имеют кантонские корни и инвестируют капиталы в свою историческую родину…

 

 

 

Возможно, действительно английское колониальное наследство и соседство с Гонконгом сыграли свою роль в процветании провинции Гуандун. Но почти такой же уровень жизни и уровень производства я увидел в далёкой северной и считающейся депрессивной провинции – городах Внутренней Монголии Хух-Хото и Баотоу.

Металлургический комбинат в Баотоу обеспечил мне культурный шок поглубже, чем великолепное здание и солисты Пекинской оперы, где мы и пекинские меломаны слушали «Вильгельма Телля» Россини.

Я видел металлургические производства петербургских заводов, был на «Северстали», некоторых европейских производствах. Все они были похожи – покрыты слоем всепроникающей коксовой пыли, гари печей и металлической окалины. Комбинат в Баотоу оказался единственным, где и территория, и цеха были абсолютно чистыми – при полном отсутствии уборщиков. Впрочем, не только их, а вообще рабочих. Те, кто есть, сидят в диспетчерских кабинках.

При этом комбинат выпускает в год 18 миллионов тонн стали – это пятая часть того, что производил Советский Союз. Продукцию покупают 150 стран мира, ведь Китай со своими запасами молибдена и других ценных металлов выпускает едва ли не лучшую в мире легированную сталь.

Или вот молочный комбинат в том же Баотоу является крупнейшим в Китае и одним из самых крупных в мире. Разумеется, и он на сто процентов автоматизирован и роботизирован…

 

При этом у нас такой комбинат принадлежал бы частному владельцу, который постоянно жил бы в Швейцарии или Лондоне, покупая там вместо нового оборудования и технологий замки и футбольные клубы. А комбинат в Баотоу на 70 процентов принадлежит государству (ещё 30 процентов – у работающих с ним банков и смежников).

База для устойчивого роста экономики Китая была заложена в начале 1980-х реформами Дэн Сяопина. К взрывообразному росту экономики они привели к концу 1990-х. При этом, несмотря на известные преимущества Китая – дешёвую (в прошлые годы) рабочую силу, легендарное трудолюбие китайцев, их умение до минимума снижать издержки, – страна так и развивалась бы обычными темпами, наращивая ВВП на 3–5 процента в год. Если бы не два фактора.

Первый: компьютерная революция и революция сотовой связи конца прошлого – начала нынешнего века, сделавшие компьютер и телефон достоянием практически каждого человека. Второй: тот факт, что 97 процентов редкоземельных металлов, без которых не сделать ни компьютеров, ни сотовых телефонов, добываются в Китае. Скандий, иттрий, лантан, церий, празеодим, неодим, самарий, европий, гадолиний, тербий, тулий и далее по списку – то, что используется в батареях, контактах, микросхемах современной электроники, – волею судеб добываются главным образом в Китае. И там же идут в дело. Мировые электронные корпорации размещают свои производства в этой стране не потому, что там дёшевы рабочие руки, а именно ради возможности на месте использовать это сырьё. Кстати, продажи драгоценного сырья на сторону – фирмам Японии и США – и без того мизерные, КНР с каждым годом сокращает, а в ответ на протесты по линии ВТО китайские товарищи лишь вежливо улыбаются.

При этом руководство Китая уделяет не меньшее внимание традиционным отраслям экономики – например, сельскому хозяйству: дешёвая китайская свинина завоёвывает уже и рынок Европы. Или лёгкой промышленности, успехи которой в комментариях не нуждаются. Металлургии, которая процветает опять-таки благодаря молибдену и другим уникальным легирующим добавкам.

Отрицательно же на экономику Китая влияет отсутствие в стране крупных месторождений нефти и газа – почти все энергоресурсы стране приходится закупать – и экспортозависимость. Снижение покупательной способности населения в США и Европе, являющихся основными потребителями китайских товаров, немедленно отражается на темпах роста ВВП страны. Например, падение этих темпов в 2008–2010 годах связано именно с падением спроса. И поэтому с этим китайская экономика всё больше ориентируется на внутренний рынок. Хотя, конечно, не отказывается и от продолжения экспансии.

 

 

Словом, возвращаясь из большой экономики во Внутреннюю Монголию, следует признать, что денег хватает и здесь, И без всяких Гонконгов, о котором говорил господин Лоу Джунь из Гуанчжоу.

Всё это видно хотя бы по двум безошибочным признакам: количеству и качеству машин на улицах и количеству строящегося жилья.

Есть и ещё один признак благополучия – цены в магазинах. Некоторые наши коллеги заглянули в магазин кашемировых изделий, которыми славится Внутренняя Монголия. Несмотря на питерскую закалку, они были от цен в шоке. А местные модницы ничего – отовариваются…

При этом мы привыкли к тому, что любой город можно называть городом контрастов. Да и любую страну тоже. Но к нынешнему Китаю, как мне показалось, это относится в наименьшей степени: там нет кричащих контрастов.

Это не значит, конечно, что в Китае всё ровненько и одинаково. Так, новые кварталы «перепрыгивают» через пояса старой застройки (советского вида пятиэтажек), растут на окраинах, а между городами Гуанчжоу и Шэньчжэнь они ставятся вообще в чистом поле. Поэтому чересполосица есть. Самый центр – это небоскрёбы, элитные высотки, затем – постройки времён раннего социализма, затем – снова новое и с виду очень приличное жильё. К слову, несмотря на ударные китайские темпы строительства, оно с ходу раскупается благодаря хорошей местной традиции: на свадьбу родители жениха дарят молодым квартиру, родители невесты – машину. Правда, в промзонах кое-где стоят корпуса общежитий с сохнущим на балконах бельём – видно, там живут ещё не женатые. Но и эти строения отнюдь не трущобы.

Наособицу стоят – действительно контрастируя со всеми сразу, всех превосходя – только тамошние наукограды, территории высокотехнологичных компаний типа «Хуавэй», расположенные вдали от шума и суеты, в нескольких километрах за городом. Там всё по-настоящему элитно: и офисы, и территории, и жилые городки для сотрудников.

При этом все – и старые, и новые – районы что в городах Монголии, что в провинции Гуандун утопают в зелени: нормой считается до половины территории города отдавать под парки. Так что обидное прежде прозвище Шанхай сейчас, напротив, считалось бы комплиментом для любого города.

Конечно, в Китае есть по-настоящему бедные – и люди, и посёлки. Но если за десять дней беспрестанных перемещений по стране я их не увидел, значит, их не так много.

 

взгляд изнутри

Китайцы – это хитрость, упорство, жизнелюбие

Мария Громакова, преподаватель Сямэньского университета:

– Я живу и работаю в Китае уже семь лет. Уехала из Петербурга, вышла замуж за китайца, родила ребёнка. Сейчас преподаю в Сямэньском университете разные дисциплины, так или иначе связанные с русским языком и культурой.

В России принято считать, что китайцы работают как лошади, а получают за это копейки. Это не совсем так. Я, например, преподаю всего три раза в неделю по четыре академических часа в день, зарабатывая на этом порядка 50 тысяч в месяц в пересчёте на рубли. Причём я живу на юго-востоке Китая, в городе так называемой третьей линейки. В городах же первой линейки – Шанхае, Пекине, Шэньчжэне, Гуанчжоу – зарплаты выше. Правда, и цены там выше.

Если говорить грубо, то зарплаты и цены в Китае примерно такие же, как в России. И при этом такое же – а пожалуй, и больше – расслоение между уровнем жизни в больших городах и деревне и по линии «богатые – бедные».

Именно поэтому очень трудно говорить о каком-то типичном китайце. Представителей среднего класса в Китае крайне мало (разве что в самых крупных городах). Но много очень богатых и очень бедных. И у каждой социальной группы свои чаяния, свои интересы, понятия. Так что средней температуры по больнице в Китае не существует в принципе.

Но определённые черты современного национального характера отметить всё-таки можно. Это, во-первых, хитрость. Во-вторых, целеустремлённость, упорство в достижении цели. В-третьих, отсутствие агрессии в быту. В-четвёртых, умение радоваться жизни, получать от неё удовольствие при любых обстоятельствах.

Так что в целом китайцы довольны уровнем своей жизни. Но настойчиво и непрерывно стремятся к большему, к лучшему.

Они отдают себе отчёт, что их страна бурно развивается, и очень этим гордятся. И патриотизм тут на очень высоком уровне. У всех – от ясельников до стариков.

Китайцы довольны и своим высшим руководством. Отдельные люди потихоньку критикуют власть, но это единицы.

И все мечтают быть государственными служащими. Здесь эта самая высокооплачиваемая и крутая работа. Плюс социальные льготы. Но попасть на госслужбу очень сложно: конкуренция зашкаливает.

Впрочем, у китайцев есть и другие, помимо госслужбы, шансы выбиться в люди, разбогатеть. Некоторые нищие в одночасье богачами становятся – например, получив компенсацию от государства за свою халупу, на месте которой решили что-то построить. Но и своим трудом, талантом пробиться в Китае тоже можно – такие истории буквально на каждом шагу.

Что же касается отношений между русскими и китайцами… На бытовом уровне между нами может установиться полный психологический контакт – легко. Ведь китайцы очень доброжелательны и контактны. Но если копнуть глубже – не уверена. Многое, конечно, зависит от человека, от его круга общения, но, по большому счёту, я вижу определённые границы между китайцами и русскими (европейцами). «Своим» иностранец здесь не станет никогда. Просто потому, что «рожей не вышел» – в буквальном смысле.

Если же говорить об отношении к России как к государству, то лично к Путину китайцы относятся крайне доброжелательно. Очень его уважают, считают умным и сильным лидером. А вот отношение к стране в целом прохладнее – потому что иметь русский паспорт для китайца – это не так круто, как, например, американский.

Владимир Новиков, редактор отдела экономики «НВ»