В Херсоне всё спокойно?

Корреспондент «НВ» побывал на юге Украины и узнал, чего боятся и о чём говорят рядовые украинцы

Уже за две недели до отъезда друзья и знакомые, узнав о моих планах, делали страшные лица и говорили:

– Ты с ума сошёл?! Там же война идёт! Там же «правосеки» и антироссийская пропаганда! Тебя обязательно изобьют и вышлют из страны!

На мои возражения о том, что юг Украины – это не запад, они крутили пальцами у виска. И советовали обратиться к врачу. А я, несмотря ни на что, паковал чемоданы. В конце концов, в далёком жарком Херсоне меня ждал отец. В момент, когда я укладывал в чемодан годовую подшивку журнала «Русский репортёр» для родственников, в комнату вошла жена и уставилась на меня так, словно я только что уложил туда фугас.

– Самоубийца! – констатировала она. – Там же отключены российские каналы, там – искусственный информационный вакуум! А ты со своими несчастными журнальчиками! Тебя не просто с поезда снимут, тебя там вообще в тюрьму посадят!

Жена вышла, а я, крепко подумав, втихаря взял с собой лишь половину полугодовой подшивки. И оставил дома редакционное удостоверение – от греха подальше.

Прямого поезда из Петербурга на юг Украины не оказалось ни в одном железнодорожном расписании – такие нынче времена. Поэтому пришлось ехать через Москву. На Киевском вокзале я тщетно высматривал в толпе пассажиров поезда Москва – Николаев взрослых россиян. В пути, против обыкновения, старался ни с кем не знакомиться. А на подъезде к российско-украинской границе меня посещали тревожные предчувствия. Ворочаясь на узкой вагонной полке, в полудрёме я представил, как суровый украинский пограничник, открыв мои документы, плотоядно улыбается, рвёт их на мелкие клочки и топчет ногами. А потом стаскивает меня в исподнем с полки вместе с чемоданом и тёмной ночью выводит из вагона на безымянном полустанке в глухой украинской степи… Вздрогнув, я просыпался в холодном поту.

 

Мои опасения в пути усиливались тем, что взрослых россиян мужского пола, кроме меня, в вагоне я так и не встретил. А проводница «Укрзалызницы», полистав мой российский паспорт, как показалось, поглядела на меня с сочувствием.

По прибытии на пограничную станцию Суземки первыми в наш вагон вошли российские пограничники. В отличие от прошлых лет, все они были как-то непривычно собранны и подозрительны. Украинские паспорта моих соседей держали так, словно им в ладонь залетела жужелица, и интересовались: «Что вы так долго делали в России?» и «Собираетесь ли возвращаться в нашу страну?». В итоге из поезда никого не высадили.

Мой паспорт наш пограничник взял не без удивления, долго листал его («Ого, аж из Петербурга?! Охота пуще неволи?»), уточнял по электронной базе данные по моим въездам на Украину. Затем с иронией произнёс:

– Желаю удачи на украинской границе!

И ушёл. А мои опасения многократно усилились.

Вошедший через полчаса украинский пограничник собрал паспорта у пассажиров, с интересом взял мой, полистал его.

– К кому едем? – поинтересовался он.

– К отцу, в Херсон, – напряжённо ответил я. Журнальный «компромат» в чемодане не давал мне покоя.

– И часто вы туда ездите?

– Каждый год.

Украинский пограничник, как и его российский коллега, долго пробивал мои визиты по базе.

– Знаете, в следующий раз я бы вам советовал взять с собой приглашение от отца. Пусть он сходит к местному нотариусу, заверит его и пришлёт вам по факсу или по почте.

– В следующий раз – обязательно. А сейчас чего? – неожиданно вырвалось у меня. В этот момент я был морально готов к тотальному обыску и аресту. Даже, наверное, к расстрелу на месте.

– А ничего! – удивлённо ответил украинский пограничник. – Езжайте себе с миром!

В следующем купе тон пограничника изменился, и через минуту послышались визгливые препирательства на два голоса. Офицер твёрдо настаивал: «Собирайте вещи и уходите!» – а плаксивый голос тянул: «Я к матери еду, скоро буду гражданство оформлять… У меня денег на обратный путь нету…» Таможенник был вежлив, но твёрд – через пять минут он вывел из вагона заплаканную женщину лет 50.

«На её месте должен был быть я», – подумалось мне.

– Она что – терроризмом ехала заниматься? – спросил я у проводницы.

– Та не, вона в третий раз за последние полгода к нам въезжает, с прошлого октября уже четыре месяца в Украине провела. А по теперешнему закону можно только 90 дней в полгода с российским паспортом. Так что он всё верно сделал, – пояснила она.

Когда состав тронулся, в свете фонарей я увидел группу из четырёх-пяти мужчин, уныло бредущих с багажом по перрону в окружении пограничников.

– А-а, так всё-таки снимают с поезда россиян-то! – с чувством сообщил я проводнице.

– Да какие они россияне – ты глаза-то разуй! Это же узбеки да таджики – они специально выезжают из России на пару часов, ставят штамп на таможне, а потом на ближайшей станции сходят и едут обратно, ещё на полгода, – пояснила проводница.

Далее в пути всё было как обычно – во время остановок на перронах украинских станций, так же как и раньше, торговали варениками и пивом за рубли и гривны, курили, рассказывали анекдоты, а про политику старались не вспоминать. На херсонском перроне меня встретил грустный отец – прямо перед моим приездом стало известно, что в городе «временно» закрывают очередное крупное предприятие. Завод выпускал продукцию для России, а Киев «в связи с политической обстановкой» эти поставки запретил. В итоге тысячи людей остались без работы.

– Скорее бы закончился весь этот бардак! – с чувством сказал мне отец, а я лишь согласно покивал головой.

* * *

Перед моим отъездом на Украину друзья, насмотревшись теленовостей, наставляли меня:

– Старайся там поменьше говорить по-русски. Если местные услышат твой акцент, тебя, скорее всего, побьют. И это – в лучшем случае.

Да я, по правде говоря, и сам думал так же. Даже разучил несколько универсальных жестов, чтобы в магазине или транспорте лишний раз рот не открывать. Мои старания были напрасными: в Херсоне все не только много и охотно говорят по-русски, но и, заслышав мой питерский акцент, с любопытством интересуются:

– Вы как к нам доехали? Нас тут уверяют, что мужиков из России через границу не пускают ни под каким видом.

– Да без проблем добрался, – беззаботно отвечал я, с содроганием вспоминая, как едва не заработал нервный срыв на границе.

Сам город на первый взгляд остался таким же, каким я его помнил всю жизнь. Лениво жарким, пахнущим степью и близким морем, с узкими улочками, выходящими к Днепру, и неторопливыми прохожими, бредущими под палящим солнцем куда-то по своим делам. Но, приглядевшись внимательнее, я начал замечать изменения, и почти все – не к лучшему.

На центральной площади города вместо памятника Ильичу, снесённого ещё зимой, теперь красуется украинский флаг на высоком шесте, а сам постамент зачем-то украшен национальным орнаментом. На многих машинах – «жовто-блакитные» ленточки, в кафе вместо русской попсы звучали украинские песни, на многих зданиях висели национальные флаги. И, конечно, на улицах не видно было туристов из России, в прошлые годы гулявших здесь толпами. Из-за этого местные кафе и закусочные, в которых раньше яблоку негде было упасть, стояли полупустыми даже по вечерам.

И именно по вечерам было видно, сколько на улицах пьяных – не подшофе, а по-злому, вдупель. Многие материли правительство, «устроившее бардак на Юго-Востоке», и переживали за родственников, до сих пор не сумевших выбраться из Луганской или Донецкой областей. Когда в каком-нибудь шалмане по телевизору начинались новости, все разговоры тут же смолкали и в воздухе повисало напряжение. Почти все местные кожей ощущают чудовищную несправедливость, даже фантасмагоричность того, что творится сегодня на Украине. Но никто из них не видит выхода из создавшейся ситуации.

– Чёрт был побрал этих Пороха с Яйценюком! Они, что, не видят, что разваливают собственную страну?! – зло говорил мне бармен в кафе. – А у меня ещё шурин, идиот, ездил зимой в Киев на этот поганый Майдан! Если бы мы знали, какая кровавая каша из-за этого заварится! Но все же хотели революции – вот, получите!

Апофеозом абсурда были украинские новости по местным каналам. Сначала показывали картинку Донецка или Луганска с дымящимися развалинами, а потом закадровый голос сообщал: «Сегодня сепаратисты вновь проводили массированные обстрелы города, убиты 7, ранены 15 мирных жителей. Украинская армия находилась на своих позициях, но боевых действий не вела: это запрещено верховным главнокомандующим Петром Порошенко».

Далее на экране возникал офицер из пресс-службы АТО – в тёмных очках и глубоко надвинутой на лоб фуражке. Он скороговоркой сообщал: мол, операция продолжается, наши войска продвинулись на столько-то километров, заняли ещё два населённых пункта. Затем на экране – корреспондент с жульническим лицом «с места событий» клялся и божился, что украинские войска сегодня не сделали ни одного выстрела: мол, таков приказ президента. Увидев всё это в первый раз, я не поверил своим глазам.

– Они, что, на полном серьёзе пытаются убедить вас в том, что донецкие и луганские мужики сами стреляют по своим городам?! По своим же друзьям, жёнам и детям?! – поразился я.

Мои украинские родственники посмотрели на меня как на ребёнка.

– Да ведь, по их словам, сепаратисты сплошь пришлые – россияне да наёмники. Ты просто без привычки. Мы-то уже который месяц слушаем этот бред, – невозмутимо сообщили мне родные.

Излишне говорить, что в истории со сбитым малайзийским «Боингом 777» украинским СМИ тоже всё было «изначально ясно»: его сбили сепаратисты, чтобы показать свою силу. А украинская армия этого сделать просто не могла, ведь есть приказ «не стрелять» от самого президента! Других точек зрения в украинском телеэфире нет. И быть не может. Не те времена.

Тем не менее даже такая примитивная пропаганда на Украине работает – на подсознательном уровне. На местных кухнях стало модно на чём свет стоит поносить Путина, «отнявшего Крым». Аргументы на тот счёт, что, если бы не Путин, в Крыму сейчас было бы хуже, чем в Луганске, и что там уже сейчас строились бы морские базы НАТО, принимались с недоверием. При этом отношение к русским на бытовом уровне здесь ещё остаётся хорошим. Многие даже жалеют, что не дождались россиян на курортах: мол, «и так экономика падает, так ещё и курортный сезон не задался». Однако внутреннее напряжение в людях нарастает с каждым днём.

* * *

Когда вживаешься в местную обстановку, ожидание чего-то плохого начинает сквозить на фоне безмятежного, жаркого лета повсюду. Вот модно одетый парень, идя по улице, говорит в трубку невидимому приятелю:

– Та не, Вова, не поеду я обратно в Днепропетровск – там сейчас в армию забирают… А я шо – больной воевать?

Или молодая женщина с мобильником, плачущая у гостиничного бара, вдруг на мгновение затихает и громко говорит в пространство:

– Сволочи россияне, идут зачем-то на нас войной!

Она оглядывает невидящим взглядом столики – и ты непроизвольно втягиваешь голову в плечи. И думаешь про себя: не дай бог, эта женщина, видимо, только что получившая ужасные новости от родных, каким-то образом узнает, что ты – из России.

Запомнился вечер, когда мы провожали общих родственников, уезжавших в глубь страны на поезде Симферополь – Житомир. Состав, прибывший из Крыма, сразу же оцепили пограничники с автоматами и началась проверка пассажиров, длившаяся полтора часа. Что именно хотели найти пограничники в мирном, изнывающем от вечерней жары поезде, неизвестно. Но всё это время толпа уезжающих и провожающих стояла на одном конце платформы под палящим солнцем, а пассажиров, приехавших на этом поезде из Симферополя в Херсон, по одному-двое выпускали из вагонов с другого конца.

Первой после проверки из поезда вышла усталая, замученная девушка с огромным чемоданом. Когда она прошла через не менее замученную толпу людей, ожидавших посадки, то сразу попала в объятия местного парня. Он встретил её словами: «Ну, шо, сепаратистка, добралась до нас, наконец? Поехали в кафе – отметим твой приезд!» Девушка устало кивнула, и они, обнявшись, побрели по пустой платформе…

* * *

В последний перед отъездом день я был на местном пляже. Безмятежный солнечный берег во второй половине дня был заполнен едва ли наполовину: люди купались, загорали и неторопливо перемещались от лежаков к бару. Вдруг вдали в воздухе возник гул вертолётных винтов, на который поначалу никто не обратил внимания. Гул стремительно приближался, и через несколько мгновений примерно в километре от пляжа над рекой возник вертолёт военного окраса.

Его появление в этом месте было настолько неуместно, что все отдыхающие застыли на своих местах. Вертолёт стремительно приближался, и вскоре стало видно, что это ударный боевой Ми-24 с полной боевой подвеской боевого оружия. Боевая машина, снижаясь, стремительно неслась к пляжу, казалось, ещё секунда – и пулемёты на турелях по бокам вертолёта заработают на полную мощность. В этот миг женщины завизжали, кто-то нырнул под пляжный зонтик, а грузный мужик, в одиночестве лакавший пиво, неожиданно начал подвывать от ужаса…

Вертолёт, гудя двигателями, прошёл метрах в десяти над пляжем, а высунувшийся в хвостовой иллюминатор военный показал землякам пальцами жест V – «победа». Пляжный народ облегчённо выдохнул: значит, здесь, в Херсоне, «пока ещё не началось». И все как один прочувствовали, насколько хрупок нынешний мир на Украине.

Иван Максимов, Херсон – Петербург. Фото автора