Страна и мир

Война и мир. Наши дни

13 сентября

 

 

На границе вновь появились очереди, но не из беженцев, а из желающих снять в России деньги в банкомате и купить продукты.

 

Так случилось, что распад СССР болью отозвался в моей семье – мама и старший брат остались на Украине, в Краснодоне, где я родилась, выросла и окончила школу. Я же к тому времени жила в Петербурге, где у меня к началу 1990-х была семья, друзья, работа. С началом нынешних событий на Востоке Украины эта и так незаживающая «постоперационная» рана начала саднить и болеть – в знакомые мне города и посёлки пришла война. Переживать её, находясь за тысячи километров от родного города, было ничуть не легче, особенно когда во время телефонного разговора с мамой слышишь в трубку взрывы. Мысль, что можешь больше и не увидеть родных, терзала сильнее страха, а потому я купила билеты и отправилась на родину. С мыслью: будь что будет, авось пронесёт…

Погранпереход «Донецк – Изварино» я пересекаю минимум дважды в год, и процедура эта всегда была лично для меня какой-то потешной. За 20 лет ощущения, что я покидаю одну страну и въезжаю в другую, у меня так и не появилось. «Вот заняться им больше нечем», – всегда ворчали пересекающие границу люди, говорящие с дивным южным акцентом на дивном казацком наречии, в котором русские слова смешались с украинскими.

Никакой границы здесь отродясь не было – справа и слева от новеньких построек таможенного поста степь, бугры, терриконы, и даже сами пограничники не могут с уверенностью сказать, где заканчивается Россия и начинается Украина. Многие из местных, кстати, все эти годы обходились и вовсе без формальностей – пересечь воображаемую границу, минуя паспортный контроль, здесь проще простого. По этой причине бурно развивающийся и на глазах богатеющий российский Донецк (городок в советские времена откровенно захолустный) здесь полушутя называют городом контрабандистов – на Украину везли сначала сахар, затем бензин, оттуда поставляли в Россию дешёвые продукты и сигареты.

 

 

 

Бронетехника на улицах города уже никого не удивляет. Более того, краснодонцы считают её гарантом мира и спокойствия.

 

Ещё в марте, когда на Украине уже назревала гражданская война, здесь – и в российском Донецке, и в украинском Изварино – всё было по-старому. Но жарким августовским утром, когда я подъехала к шлагбауму пограничного пункта «Донецк», изменения бросались к глаза.

Во-первых, в небольшой очереди из автомобилей оказались только машины с украинскими номерами. Российские таксисты, которые раньше очень навязчиво предлагали перевезти через границу и доставить по нужному адресу, теперь на робкий вопрос, ездит ли кто-нибудь на ту сторону, начинали активно отрицательно мотать головой. Во-вторых, почти все здания на пограничном пункте обложены мешками с песком – напоминание о том, что ещё месяц назад снаряды и мины с украинской стороны долетали и сюда. В-третьих, помимо привычных российских пограничников и таможенников здесь теперь работают и представители ОБСЕ. Их белый внедорожник с крупными синими буквами по бокам попался мне на глаза у здания паспортного контроля. Сидящие в нём люди, впрочем, на спешивших мимо мало обращали внимания – были заняты заполнением каких-то явно важных бумаг.

Ещё больше перемен на пункте «Изварино». Здесь уже никаких пограничников нет – по территории прогуливаются люди в камуфляже и с разнообразным оружием, крыша на главном здании изрядно потрёпана, в стёклах – многочисленные пулевые отверстия. Таможенный контроль весьма демократичен, проезжающим в прямом смысле верят на слово. «Взятки» в виде блоков сигарет встречаются одобрительным гулом – с сигаретами здесь проблема... 

 

 

 

На вид осколки снарядов, которыми обстреливали город, безобидные железяки.

 

 ...У окошка, куда раньше подавали паспорта для проверки, теперь стоит картонная коробка. На ней от руки написано «На помощь ополчению». Редкий проезжающий не опустит сюда пару купюр.

– У меня сегодня день добрых дел, – улыбается Виталий, загружая мои неподъёмные сумки с продуктами, купленными в России, в багажник своей машины. Я у него уже третья пассажирка, две другие возвращаются в Краснодон «из беженцев». На вопрос «почему?» вздыхают и не очень охотно объясняют: деньги закончились, да и брошенные дома жалко.

У здания поселкового совета Изварино нас тормозит человек в камуфляже.

– До штаба в Краснодоне подбрось, – показывает он Виталию на улыбчивого молодого мужчину – тоже в камуфляже.

– В Луганск возвращаюсь, – охотно рассказывает наш новый попутчик, – семью в Россию отвозил, без них воевать будет спокойнее.

– И как там в Луганске?

– Всё меняется быстро! Неделю назад уезжал – тяжело было, а сейчас с ребятами поговорил – вроде полегче уже.

– В Луганске всё будет нормально, – вступает в разговор Виталий. – Вчера там был. Стреляют, конечно, но уже меньше, наши «укров» теснят. Руководство сменили (в начале августа с поста главы ЛНР ушёл Валерий Болотов. – Прим. авт.), сейчас там мужик хозяйственный стал главой города, добивается, чтобы вода была, свет, продукты…

 

 

 

Прошлым летом в этом зале супермаркета было не пройти – полки завалены овощами и фруктами, на полу мешки с крупами и огромная цистерна с подсолнечным маслом. В конце зала – мясной отдел. Сейчас здесь продают только салфетки.

 

– А как же вы в Луганск попали, в Новосветловке ж бои идут?

– По объездным дорогам, – Виталий замолкает, напряжённо всматривается в дорогу, словно впереди как раз Новосветловка – посёлок на трассе Краснодон – Луганск, за который почти две недели идут ожесточённые бои. – Мы их всё равно оттуда выбьем. Гады… Они ж мирными людьми прикрываются!..

Въезжаем в центр Краснодона, тормозим у рынка. Неподалёку – штаб ополчения. У ворот рынка дежурят менялы – за тысячу рублей предлагают 380 гривен. Ещё в декабре за тысячу давали 250. Машин почти нет, мимо пробегает одинокий троллейбус, вслед за ним – потрёпанная маршрутка. Наш попутчик-ополченец помогает мне достать сумки из багажника. Пытаюсь вытащить из одной протекающий пакет молока и замираю – со стороны Луганска раздаётся два гулких выстрела. Сердце от неожиданности начинает стучать часто-часто.

– Что это?

– Гаубицы, – равнодушно машет рукой ополченец. – Та не бойтесь, то наши стреляют! Главное, чтобы «ответки» не было…

***

 

 

Пока стреляли на окраинах – центр города выглядел вымершим. Но едва стрельба затихла, на улицах появились машины и пешеходы, а у рынка даже пробка образовалась.

 

К ополченцам в Краснодоне относятся с уважением и некоторой опаской. Они в городе единственные представители охраны порядка. Милиция, которая поначалу вроде бы даже присягнула на верность народу и Луганской народной республике, с первыми обстрелами Луганской области украинскими силовиками либо просто прекратила свою деятельность, либо – что сильно возмутило горожан – занялась диверсиями.

– Вот говорят «мент позорный» – так вот это про наших милиционеров, – с возмущением рассказывала мне Валя, сотрудница городской службы соцобеспечения. – Как только жареным запахло, сразу переметнулись на другую сторону. И, представляешь, диверсии устраивали – дома, шахты обстреливали. Поймали их неделю назад.

О розыске диверсионных групп и телефоне, куда следует звонить, завидя подозрительных людей, знают все краснодонцы. Поэтому достать здесь фотоаппарат и начать фотографировать всё вокруг, не имея аккредитации штаба ополченцев, невозможно. Стоило мне это сделать, мной тут же интересовались прохожие, с угрожающим любопытством выпытывая, кто я и почему фотографирую. 

Страх и подозрительность, наверное, нормальная реакция на происходящее вокруг. Уж больно много «сочувствующих» в соцсетях настойчиво интересовались, где расположен штаб ополчения, сколько в городе ополченцев, где находятся блокпосты и откуда стреляет артиллерия. Говорливость жителей Молодогвардейска (одного из двух городов-спутников Краснодона, расположенного в пяти километрах по трассе на Луганск) обернулась регулярными обстрелами города. Всего за пару дней здесь погибли пять человек, разрушены школа, автостанция, салон красоты, а один неразорвавшийся снаряд долго торчал в земле, пока не приехали сапёры.

Ещё более печальная история произошла в другом городе-спутнике Краснодона – Суходольске, где украинский самолёт сбросил маячки, которые все поначалу приняли за десант. Фотографии мгновенно попали в соцсети, их обсуждали, рассказывали, в каких местах упали маячки и что вокруг расположено. Спустя несколько дней по городу нанесли артиллерийский удар. Погибло шесть человек.

Сопоставив странные совпадения, краснодонцы перестали вообще обсуждать военные действия в городе и его окрестностях. А тех, кто слишком живо интересовался происходящим, начинали подозревать в нехорошем. И вполне могли позвонить в штаб. Туда же жаловались на хулиганов.

– Они, конечно, разбираются по-своему, – говорит Валя, – но порядок обеспечивают. Вот у меня сосед ушёл в ополчение, получил выходной и прямо с оружием приехал домой, выпил и начал на улице свои порядки устанавливать. Мы позвонили в штаб, пожаловались, оттуда приехали, отобрали у соседа оружие, лишили выходных и отправили окопы рыть.

В маленьком городе к ополченцам особое внимание, а потому люди в камуфляже вынуждены следить за своими поступками и словами. В магазинах, на рынке, на улице они ведут себя подчёркнуто вежливо и строго.

А ещё ополченцы ввели новую моду – теперь многие краснодонские мужчины, занятые физическим трудом, вместо кепок и бейсболок носят особым способом повязанные платки-банданы.

***

 

 

6 сентября городской рынок выглядел так, словно никакой войны и не было. А ведь одни из первых снарядов, обрушившихся на Краснодон в начале лета, упали именно сюда…

 

Собираясь в дорогу, я знала о ситуации в Краснодоне три вещи: в городе перебои с продуктами и хлебом, не работает мобильная связь и окраины регулярно обстреливают.

Мобильная связь пропала в начале августа. Первой не выдержала украинская «дочка» крупного российского оператора. Сарафанное радио сообщило, что разговаривать можно по «Киевстар», и цена на его сим-карты тут же взлетела в четыре-пять раз. Правда, и эта связь оказалась ненадёжной – безупречно работала только услуга «Всегда на связи», раздражавшая всех сообщениями «Я вам звонил/а» и «Я снова на связи, перезвоните мне». Перезвонить, впрочем, получалось раза с пятнадцатого. 

Правда, в некоторых районах города устойчиво ловился сигнал российского оператора, обнаружив это, я даже пару раз выходила на связь с друзьями из Петербурга, чтобы сообщить, что добралась нормально и у меня всё в порядке.

Продукты с начала августа в город не завозили. Прилавки магазинов пустели на глазах, рынок работал всего пару часов по утрам, продавали крупу, картошку, и люди выстраивались в огромные очереди. Но как только украинские войска удалось немного оттеснить от Краснодона, в город тонким ручейком начала просачиваться помощь. Уже на следующий день после моего приезда в магазинах появился хлеб. Его продавали здесь и раньше, но за ним выстраивались огромные очереди, и на всех, понятно, не хватало. Однако на последней неделе августа на Краснодонский хлебозавод поступило несколько тонн муки. Говорят, её привезли из российского Донецка. «Хлеб есть и будет», – сообщил горожанам информационный листок газеты «Слава Краснодона». «На сегодня запасы имеющейся на хлебокомбинате муки поз волят выпекать хлеб до будущей среды, – сообщается в листке. – Кроме того, ожидается подвоз 20 тонн из Луганска. Количество суточной выпечки определяется согласно заявок от торговых предприятий. Потребность хлеба составляет около 10 тонн, столько и производится».

Горячий и пахучий хлеб, пусть и всего одного сорта, как говорят в Краснодоне, «серого» (нечто среднее между белым и чёрным, фабричные названия здесь как-то не приживаются), стал своеобразным символом возвращения к мирной жизни, начавшегося здесь за неделю до подписания минских соглашений. А вслед за хлебом предприимчивые горожане стали провозить через границу и крупы, колбасы, сахар, подсолнечное масло – всё российское, произведённое в соседней Ростовской области. Осмелели и местные овощеводы – на ожившем городском рынке появились торговцы картошкой, помидорами, луком и даже виноградом. Впрочем, популярностью у покупателей виноград  не пользовался – удовольствие дорогое, а в городе, где яблони и вишни растут вдоль улиц, а алыча и абрикос вообще считаются сорными деревьями, можно побаловать себя и более дешёвыми фруктами.

К первому сентября (а школы здесь начали работу как положено) на рынке открылись и торговые точки промышленных товаров, причём особой популярностью пользовались те, что предлагали школьные принадлежности. «3616 учащихся пришли в свои школы на 1 сентября, – сообщала «Слава Краснодона». – Уже на другой день это количество увеличилось – многие выезжавшие семьи, узнав, что учебный год в Краснодоне стартовал, возвращаются. Принимают учебные заведения и детей, приехавших с родителями из зоны боевых действий. Сейчас в школы завозятся продукты, в ближайшие дни здесь начнут работать столовые».

– А что же вы мне говорили, что у вас тут ничего нет?! – с улыбкой интересовалась я у встреченной на рынке одноклассницы.

Та отвечала даже с некоторой обидой, словно я уличила её во вранье:

– Так последние два дня всё появилось, а до этого мы от магазина к магазину метались, чтобы хоть что-то купить! Если не веришь – зайди ради интереса в «Кишеню».

Супермаркет «Велика кишеня» (в переводе – большой карман или кошелёк), принадлежащий братьям Виталию и Владимиру Кличко (о чём свидетельствуют первые буквы названия – ВК), ещё недавно пользовался большой популярностью у горожан. Теперь же полки магазина были пусты. В отделе промышленных товаров ещё остались дорогие моющие средства, салфетки, посуда, а вот продуктовые прилавки были девственно чисты. Но и здесь в день моего визита появился всё тот же «серый» хлеб и – я даже остановилась перед витриной как вкопанная – торты! Тоже одного вида – местная реплика знаменитого «Киевского торта», – но всё же!

– Завтра – День шахтёра, – вывела меня из ступора скучающая продавщица, – вот на нашем хлебозаводе и расстарались. Хоть какой-то праздник будет у шахтёров. Чаю с тортом попьют – алкоголя-то нет. Брать будете?

К слову, в отличие от хлеба алкоголя в Краснодоне нет и не будет. С 1 сентября в ЛНР официально объявлен сухой закон.

***

 

 

Последнее воскресенье августа, когда отмечается День шахтёра, для краснодонцев – настоящий праздничный день. По популярности он не уступает любимому всеми Новому году, а отношение к профессиональному дню шахтёров здесь, как и везде в Донбассе, не менее трепетное, чем ко Дню Победы. Его тоже отмечают со слезами на глазах. Нет ни одной семьи, не связанной с шахтёрским трудом. И в каждой есть повод в начале застолья выпить, не чокаясь, если не за родственника, то за знакомого, погибшего в шахте.

В прошлые годы День шахтёра отмечали в Краснодоне пышно. Накануне проходили траурные церемонии в городском парке у могилы заживо погребённых немецкими фашистами шахтёров, отказавшихся добывать для оккупантов уголь, и на городском кладбище – у мемориала погибшим уже в наши дни шахтёрам. А в воскресенье вечером устраивались городские гулянья с концертом и салютом на главной площади Краснодона.

На сей раз от празднования по понятным причинам отказались – окраины города продолжали обстреливать, ходили тревожные слухи о диверсантах и о том, что накануне задержали пожилых супругов, возивших в машине миномёт. Но траурная церемония на кладбище всё же состоялась, а ближе к вечеру почти в каждом доме устроили застолье. И почти в каждом доме поднимали тост за то, чтобы война закончилась и наступил мир.

А война продолжалась. Весь вечер звучала артиллерийская канонада на окраинах Молодогвардейска и дальше – в районе Новосветловки. Украинские силовики оставили посёлок накануне, но, уходя, заминировали дома, дороги, огороды и даже церковь. Под эти взрывы я и засыпала. 

– Сначала был животный страх, потом привыкли, – объясняла мне моя школьная подруга Лена (и не она одна), каково жить, когда город постоянно обстреливают. – Первое время бегали в бомбоубежище. Вот даже «тревожный чемоданчик» собрала. Представляешь, когда стала думать, что же я хочу спасти, если вдруг снаряд в квартиру попадёт, оказалось – ни-че-го! Деньги, документы, фотографию сына… А вот это всё, что наживалось, что казалось важным… Выяснилось, ничего этого мне не нужно.

Но рассказы про то, что к обстрелам привыкаешь, – это больше самовнушение. Даже я, не видевшая, как на моих глазах рушится дом (это пережила почтальон Света, которая носила газеты моей маме), не слышавшая, как рвётся снаряд в соседнем огороде, вышибая стёкла в твоём доме (это произошло с сестрой моей школьной подруги Лены), всякий раз паниковала, когда звук выстрела звучал ближе, чем до этого. Спать ложилась одетой и с мыслью о том, что хватать и куда бежать в случае чего. А они – видевшие и слышавшие – вздрагивали даже от грома. Сухая гроза прокатилась над Краснодоном в ночь накануне моего приезда, напугав всех до полусмерти.

– Проснулась, в окне сверкает как тогда, когда «Градами» обстреливали, всё гремит, спросонья кажется, что и стены дрожат. Испугалась, хочу подняться, а не могу! – жаловалась мне моя мама. – Потом уж только поняла – это ж гроза.

У мамы, как и у многих краснодонцев, живущих на окраине города, теперь хранятся «подарки Порошенко», как они их называют, – два небольших осколка, залетевших во двор дома во время самых страшных обстрелов города. На вид – обычные и совсем не страшные железяки. Если не думать о том, что было бы, если бы мама в тот момент была во дворе…

***

 

Несмотря на обстрелы, в Краснодоне продолжали работать коммунальные службы. И даже газоны на центральной улице города подстригали.

 

Городская больница Краснодона больше напоминает госпиталь. На полуразрушенных ступеньках (больницу построили в конце 1970-х и с тех пор ни разу не ремонтировали) курят люди с забинтованными руками или ногами. Раненые. По пустынным коридорам приёмного отделения по-военному печатает шаг высокий мужчина в камуфляжных штанах песочного цвета. На правой ноге чуть пониже бедра – кобура с оружием. Не знаю, почему мужчины так любят пистолеты, – у меня торчащая из кобуры тёмная рукоять вызывает ужас.

– Комендант госпиталя, – объясняет мне Вячеслав Алексеевич, врач-реаниматолог, дежурящий в приёмном покое.

К больнице то и дело подъезжает «скорая» – врачи здесь лечат не только ополченцев, но и мирных жителей. Только что доставили едва передвигающегося дедушку – к нему вызывают хирурга.

– А кто вам платит за работу? – интересуюсь я.

– А никто! Третий месяц бесплатно работаем, – улыбается Вячеслав Алексеевич.

– А лекарства откуда?

– Гуманитарная помощь. Из России везут – и официально, и неофициально. Бывает, подъедет человек на машине, коробки из багажника выгрузит, а на них надписи «Мурманск – Донбассу», «Орёл – Донбассу», даже одна была «Челябинск – Донбассу». Если бы не эта помощь, лечить было бы нечем. А вот с бензином – беда.

Городские автозаправки не работают уже больше месяца. Способов разжиться топливом всего два – купить у контрабандистов (по обочинам дорог здесь часто можно видеть припаркованные машины и выставленные радом с ними канистры – ненавязчивая реклама продажи бензина) или съездить в Россию самому и заправиться. Бензин и в мирное время в российском Донецке стоил дешевле, а теперь и подавно.

– Много раненых?

– Вчера пятерых из Новосветловки привезли.

– Так её же, говорят, освободили!

– Освободили. Все пятеро на минах подорвались – там повсюду минные поля.

Пока мы беседуем, привозят пожилую женщину с забинтованной ногой. Вячеслав Алексеевич уходит осматривать пациентку, а когда возвращается, сообщает:

– Вот тоже из Новосветловки. Осколком ранило. Три дня сидела в подвале, не могла из посёлка выбраться, пока там украинские войска стояли. Рана уже загноилась. Хорошо хоть кровопотери большой не было, лёгкое ранение.

Пока врач заполняет документы (без бюрократии и во время войны не обходится), я подхожу к женщине, спрашиваю, какая обстановка в Новосветловке.

– Всё разбомбили, – всхлипывает женщина и срывается на горький плач. Она плачет, вздрагивая и размазывая слёзы по щекам, а я бормочу какие-то нелепые слова утешения.

Подходит медсестра, уводит раненую в отделение, я прощаюсь с доктором и неловко сую ему в руку тысячерублёвку: «На бензин».

У автобусной остановки в скверике пожилые мужчины играют в домино. Рядом вьются двое мальчишек.

– Смотри – танк! – возбуждённо кричит один, показывая в сторону дороги.

– Это БТР! – с важным видом знатока поправляет приятеля другой.

***

Моих одноклассников в городе осталось немного – большинство разъехались ещё в советские времена учиться – кто в Ростов, кто в Киев, кто в Москву, кто в Ленинград. А те, кто остался жить в Краснодоне, не выехали из него и с началом войны.

– Как клюнет, соберёмся и уедем. Родственники с России не дождутся уже, все звонят и зовут, – говорит Алёна.

Алёна работает в транспортном отделе администрации города. Её муж – главный диспетчер в городской электросети. Зарплату не получают оба, живут на то, что накопили в мирное время. И, конечно, огород помогает – выращенное своими руками спасало краснодонцев в 1990-е, когда зарплату не давали по шесть-семь месяцев, спасает и теперь.

– Много диспетчеров уволились, начальство и монтёры. Денег не платят. Но муж ответственный, в отпуск не пошёл. Работает теперь сутками, чтобы в городе был свет, вода, работали больницы и аптеки, и холодильники, и связь у наших мам! Я занимаюсь пассажирскими перевозками в городе. Пока работает транспорт, наши люди могут уехать. Так что нам уезжать пока нельзя, – без всякого пафоса объясняет Алёна, и я без всякого пафоса признаюсь, что считаю их настоящими героями.

Работают и шахтёры, даже когда бомбят Суходольскую-Восточную и Самсоновскую – самые прибыльные шахты города. Обе входят в «Краснодонуголь», который принадлежит Ринату Ахметову. Удивительно, но Ахметов аккуратно всё это время платит шахтёрам и всем, кто работает в шахтоуправлении, зарплату. На банковские карточки. А поскольку банки в Краснодоне закрылись одними из первых, ежедневно от центрального офиса «Краснодонугля» отправляется автобус в Изварино, откуда рукой подать до российских банкоматов.

«Шахты работают в обычном режиме, – сообщает информлисток «Славы Краснодона». – Каждый понимает, что без работы угольных предприятий, без возможности шахтёров стабильно получать зарплату можно было бы говорить о гуманитарной катастрофе в городе. И ничего страшного, что приходится выезжать за деньгами в российский Донецк, – главное, есть такая договорённость и налажена доставка рабочих до таможни от здания «Краснодонугля». Вызвала тревогу невозможность реализации угля – добытое оставалось на аварийных складах предприятий. Сейчас выход найден – заканчивается строительство железнодорожной ветки на Гуково (приграничный российский посёлок в Ростовской области. – Прим. авт.), по которой уголь будет доставляться покупателям. Оперативный план по добыче на сентябрь – 241,9 тысячи тонн угля».

А вот бюджетникам, врачам и, что самое печальное, пенсионерам финансовой помощи ждать пока неоткуда. Когда началась так называемая АТО, из Киева во все государственные службы поступило распоряжение сотрудникам оставить рабочие места. В Луганске именно поэтому начались перебои с электричеством и водой – ремонтировать повреждённые объекты было просто некому. В Краснодоне таких сознательных, как муж моей одноклассницы, оказалось больше. Поэтому в городе ни на день не прекращалась подача воды, а когда после обстрела была повреждена электроподстанция, городу помог электричеством российский Донецк.

После того как прекратились обстрелы Луганска, решено было и туда протянуть из Краснодона временную линию электропередачи, но сделать это оказалось непросто – требовалась помощь сапёров, чтобы разминировать поля. Отходя, украинские силовики сделали всё, чтобы не дать Луганску спокойно вернуться к мирной жизни. Впрочем, уже на этой неделе из Краснодона мне сообщили – электричество в Луганск дали. И тут же появилась мобильная связь.

Была и другая хорошая новость – предположительно после 20 сентября возобновится выплата пенсий. Говорят, платить будут в рублях – за счёт тех средств, которые выручат от прямой продажи угля в России. Но сначала нужно восстановить списки пенсионеров – ведь всё это время Пенсионный фонд не работал, а компьютерные данные заблокированы Киевом. ЛНР объявила в розыск сотрудников фонда. По слухам, им предъявлено обвинение в саботаже.

С 1 сентября в Краснодоне – мир. Не слышны ни близкие, ни далёкие выстрелы, хотя иногда и раздаются автоматные очереди. А 3 сентября через город прошла колонна бронетехники. На следующий день украинское телевидение сообщило, что колонну обнаружили под Мариуполем. А 5 сентября в Минске было установлено перемирие.

Колонну бронетехники краснодонцы провожали со слезами. Ополченцам выносили еду, сигареты, воду, спрашивали – на кого же вы нас бросаете. И слышали в ответ – всё будет хорошо.

***

В ночь перед отъездом я проснулась от хлопков, похожих на одиночные выстрелы из автомата. Десять минут лежала и прислушивалась, не решаясь встать с постели и борясь одновременно с любопытством и страхом попасть под шальную пулю. Потом любопытство победило, и я выглянула в окно. Напротив горел оставленный без присмотра дом. А хлопки – это треск шифера на крыше. Разбудила маму, вызвали пожарных, которые приехали довольно быстро. Сбежались соседи, и пару часов мы все наблюдали за работой огнеборцев и обсуждали случившееся, прошлое и будущее.

– Как думаешь, надолго перемирие? – поинтересовалась у меня соседка.

– Не знаю. Это надо у вашего президента спросить. У Порошенко.

– Да какой он наш! Мы его не выбирали. Да и веры ему нет, сколько уже наобещал и ничего не выполнил.

Утром я ехала по трассе Донецк – Каменск-Шахтинский. Слева на выезде из Донецка сиротливо стояли опустевшие палатки – лагерь беженцев несколько дней назад закрыли и теперь сворачивали. А на российской таможне, оставшейся позади, с обеих сторон стояла очередь. Одни спешили в Донецк снять с карточек зарплату. Другие возвращались в родной Краснодон. Они верили, что война наконец закончилась…

Кира Донская, editorial@nv.net.ru.
Курс ЦБ
Курс Доллара США
92.26
0.329 (-0.36%)
Курс Евро
99.71
0.565 (-0.57%)
Погода
Сегодня,
29 мартa
пятница
+7
Слабый дождь
30 мартa
суббота
+8
Слабый дождь
31 мартa
воскресенье
+6
Облачно