Культура
ВЫХОД ИЗ ЛАБИРИНТА
14 ноября
Что, впрочем, не испугало создателей выставки "Портрет в России. ХХ век". Сотрудники Русского музея поставили перед собой сложнейшую задачу - разобраться в многостилье и бесстилье прошлого века, систематизировать свое собственное бытие. И разрешили ее со всем возможным тактом и элегантностью - выставка получилась пусть не бесспорной, но живой.
Зрителя с первых шагов предупреждают - путешествие будет нелегким. Экспозиция начинается с распутья. Пойдешь налево - услышишь (увидишь?) эхо XIX столетия в лицах моделей не самых известных мастеров. Шагнешь вперед - столкнешься лицом к лицу с репинскими этюдами к "Заседанию Государственного совета" (лица-маски, пугающие обнаженным психологизмом). И только дорога направо не оборвется тупиком, окажется главной и долгой. Она проведет мимо шедевров и мало знакомых холстов, закружит и заворожит. Впрочем, об этом чуть позже.
Уже первая четверть ХХ столетия богата таким количеством талантов, что всех даже не перечислишь: Суриков, Серов, Кустодиев, Малевич, Врубель, Машков, Кончаловский, Бакст... А ведь кроме них существовали и менее яркие мастера, которые, однако, заслуживают своей доли восхищения... Создатели выставки платят эту дань каждому. С одинаковой искренностью, с уважением они размещают все экспонаты - живопись и скульптуру, работы гениев и просто хороших живописцев. Почти каждый холст занимает место, которое, скорее всего, выбрал бы для себя сам. Каждый располагается в необходимом ему лично пространстве, пользуется самым выгодным освещением и соседством.
Но все равно спокойной гармонии не возникает. Ибо почти каждое полотно на этой выставке наделено настолько яркой индивидуальностью, что не признает никаких конкурентов. Рассыпается лепестками сирени врубелевская "Дама в лиловом". Но сквозь кружево мерцают колючие грани драгоценных кристаллов. Течет теплое тяжелое золото платья по портрету Елены Шухаевой кисти Василия Шухаева. Опаляет жаром внутреннего пламени "Верка" Малявина. Ошеломляет проступающей сквозь энергию наброска безупречной сдержанностью и глубиной незаконченный портрет Дягилева работы Серова.
Екатерина Великая как-то не без иронии назвала свою страсть к камеям обжорством. Трудно представить, что это сравнение точно отразило чувство, вызываемое изящными резными камнями. Но красками и эмоциями русского портрета на этой выставке приходится именно "обжираться". Они захлестывают, обжигают, смешивают элегантность с роскошью... Особенно сильно впечатляют произведения, знакомые по репродукциям. Казалось, что тебе известно про них все - каждая деталь. Но ни одна репродукция не может передать буйство красок в холстах Кончаловского, гладкость шелка, написанного Сомовым, требовательность взглядов моделей Филонова.
Сила каждого произведения настолько велика, что не может не противоречить силе соседа. Как на схеме в учебнике физики, стрелочки перекрещиваются, гасят и усиливают друг друга, а зритель стоит в центре этого водоворота и в какой-то момент его настигает острый дискомфорт. Так, будто собеседник подошел слишком близко, вторгся в его личное пространство. И чем решительнее наш герой отступает назад, тем упорнее надвигается его оппонент. То есть портрет. И еще один, и еще... В какой-то момент мы вдруг оказываемся в оппозиции самим себе. Потом нас настигают уже пройденные и пережитые персонажи. Кажется, будто пространство завихрилось...
Но все объясняется просто. Это хитроумные дизайнеры вплели в оформление залов зеркала, умножающие и преломляющие и без того достаточно активные шедевры. Излишняя изощренность? Нет. Просто точнейший психологический ход, вдруг придающий общему хаосу некую структуру и логику.
Экспозиция-то, оказывается, строится по всем правилам лабиринта - заманивающего, запутывающего, обильно усеянного тупиками. И вдруг понятно делается, почему создатели выставки пренебрегли строгими хронологическими границами, почему десятилетия так мягко перетекают одно в другое, наслаиваясь и неожиданно возвращаясь. Перестают возмущать многочисленные ширмы и узкие переходы, разделяющие зал на несколько пространственных ловушек. Необходимыми делаются зеркала, умножающие и усложняющие все.
Ведь и правда, ХХ век тек словно бы по лабиринту. Стоит распутать его, найти выход - и выйдешь к свету. Стоит утратить надежду, заблудиться, опустить руки - и достанешься Минотавру. Осталось немногое - постичь внутреннюю логику и выйти наружу. Но здесь подстерегает последний сюрприз. Чем ближе к выходу, тем сильнее веет печалью и одиночеством. "Автопортрет в гробу", голова на блюде, напоминающая голову Иоанна, - может, это и не выход вовсе, а просто еще одна ловушка...
Современность (то есть последние десятилетия ушедшего века) спрессована на этой выставке очень плотно. Сорок лет - от 60-х до 90-х - ограничены одним залом. И очень быстро оптимизм "оттепели" смывается одиночеством рубежа веков. Мы узнаем фамилии и лица рядом с нами живущих авторов и моделей и замираем: разве можно жить с таким трагическим мироощущением?
Нас можно понять. Мы - дети ХХ века, плоть от плоти его, и нам не дано подняться над лабиринтом на крыльях Дедала. Мы не можем увидеть выхода, мы только можем верить в его существование. И радоваться красоте пройденного пути. Екатерина СОЛОВЬЕВА
Зрителя с первых шагов предупреждают - путешествие будет нелегким. Экспозиция начинается с распутья. Пойдешь налево - услышишь (увидишь?) эхо XIX столетия в лицах моделей не самых известных мастеров. Шагнешь вперед - столкнешься лицом к лицу с репинскими этюдами к "Заседанию Государственного совета" (лица-маски, пугающие обнаженным психологизмом). И только дорога направо не оборвется тупиком, окажется главной и долгой. Она проведет мимо шедевров и мало знакомых холстов, закружит и заворожит. Впрочем, об этом чуть позже.
Уже первая четверть ХХ столетия богата таким количеством талантов, что всех даже не перечислишь: Суриков, Серов, Кустодиев, Малевич, Врубель, Машков, Кончаловский, Бакст... А ведь кроме них существовали и менее яркие мастера, которые, однако, заслуживают своей доли восхищения... Создатели выставки платят эту дань каждому. С одинаковой искренностью, с уважением они размещают все экспонаты - живопись и скульптуру, работы гениев и просто хороших живописцев. Почти каждый холст занимает место, которое, скорее всего, выбрал бы для себя сам. Каждый располагается в необходимом ему лично пространстве, пользуется самым выгодным освещением и соседством.
Но все равно спокойной гармонии не возникает. Ибо почти каждое полотно на этой выставке наделено настолько яркой индивидуальностью, что не признает никаких конкурентов. Рассыпается лепестками сирени врубелевская "Дама в лиловом". Но сквозь кружево мерцают колючие грани драгоценных кристаллов. Течет теплое тяжелое золото платья по портрету Елены Шухаевой кисти Василия Шухаева. Опаляет жаром внутреннего пламени "Верка" Малявина. Ошеломляет проступающей сквозь энергию наброска безупречной сдержанностью и глубиной незаконченный портрет Дягилева работы Серова.
Екатерина Великая как-то не без иронии назвала свою страсть к камеям обжорством. Трудно представить, что это сравнение точно отразило чувство, вызываемое изящными резными камнями. Но красками и эмоциями русского портрета на этой выставке приходится именно "обжираться". Они захлестывают, обжигают, смешивают элегантность с роскошью... Особенно сильно впечатляют произведения, знакомые по репродукциям. Казалось, что тебе известно про них все - каждая деталь. Но ни одна репродукция не может передать буйство красок в холстах Кончаловского, гладкость шелка, написанного Сомовым, требовательность взглядов моделей Филонова.
Сила каждого произведения настолько велика, что не может не противоречить силе соседа. Как на схеме в учебнике физики, стрелочки перекрещиваются, гасят и усиливают друг друга, а зритель стоит в центре этого водоворота и в какой-то момент его настигает острый дискомфорт. Так, будто собеседник подошел слишком близко, вторгся в его личное пространство. И чем решительнее наш герой отступает назад, тем упорнее надвигается его оппонент. То есть портрет. И еще один, и еще... В какой-то момент мы вдруг оказываемся в оппозиции самим себе. Потом нас настигают уже пройденные и пережитые персонажи. Кажется, будто пространство завихрилось...
Но все объясняется просто. Это хитроумные дизайнеры вплели в оформление залов зеркала, умножающие и преломляющие и без того достаточно активные шедевры. Излишняя изощренность? Нет. Просто точнейший психологический ход, вдруг придающий общему хаосу некую структуру и логику.
Экспозиция-то, оказывается, строится по всем правилам лабиринта - заманивающего, запутывающего, обильно усеянного тупиками. И вдруг понятно делается, почему создатели выставки пренебрегли строгими хронологическими границами, почему десятилетия так мягко перетекают одно в другое, наслаиваясь и неожиданно возвращаясь. Перестают возмущать многочисленные ширмы и узкие переходы, разделяющие зал на несколько пространственных ловушек. Необходимыми делаются зеркала, умножающие и усложняющие все.
Ведь и правда, ХХ век тек словно бы по лабиринту. Стоит распутать его, найти выход - и выйдешь к свету. Стоит утратить надежду, заблудиться, опустить руки - и достанешься Минотавру. Осталось немногое - постичь внутреннюю логику и выйти наружу. Но здесь подстерегает последний сюрприз. Чем ближе к выходу, тем сильнее веет печалью и одиночеством. "Автопортрет в гробу", голова на блюде, напоминающая голову Иоанна, - может, это и не выход вовсе, а просто еще одна ловушка...
Современность (то есть последние десятилетия ушедшего века) спрессована на этой выставке очень плотно. Сорок лет - от 60-х до 90-х - ограничены одним залом. И очень быстро оптимизм "оттепели" смывается одиночеством рубежа веков. Мы узнаем фамилии и лица рядом с нами живущих авторов и моделей и замираем: разве можно жить с таким трагическим мироощущением?
Нас можно понять. Мы - дети ХХ века, плоть от плоти его, и нам не дано подняться над лабиринтом на крыльях Дедала. Мы не можем увидеть выхода, мы только можем верить в его существование. И радоваться красоте пройденного пути. Екатерина СОЛОВЬЕВА
