Культура
МАТЬ АВГУСТА И ЕЕ ТЕАТР ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ
18 декабря
На этот спектакль попал я, по сути, случайно. Сказали, что в театре "Особняк" играют "Японские миниатюры" люди с синдромом Дауна. Поверить в это было трудно, хотя за последнее время мы увидели многое в области расширения пределов человеческих возможностей: танцующие на инвалидных колясках, играющие в футбол на костылях... Но это, как правило, спорт, которым занимаются люди с неповрежденным интеллектом, волей, силой духа. А тут "аномалия хромосомного набора. Задержка умственного и физического развития в сочетании с нарушениями деятельности желез внутренней секреции"...
Отсюда и потрясение от "Японских миниатюр". На сцене двигались люди в ярких, изысканных японских костюмах с характерным сложным виртуозно выполненным гримом старинного японского театра Кабуки. Конечно, этот традиционный спектакль не был в полном смысле традиционным, исполнители не произносили слов, только жесты и редкие восклицания. Их движения были немного замедленны, но на удивление пластичны, красивы и выразительны. Они играли явно не механически, а по-своему понимая и передавая зрителям перипетии сюжета. И все это завораживало и почти заставляло забыть, что за артисты сейчас на наших глазах изображают чувства и страсти средневековых японцев.
Разумеется, после того, как отзвучали финальные аплодисменты, больше всего хотелось встретиться и поговорить с человеком, который все это организовал и поставил. Ее имя Августа Бобровничая. Она художник.
- Августа Михайловна, как возник этот театр?
- Все началось с того, что мы с мужем переехали в Питер, сама я москвичка. Он военнослужащий, поступил в академию. Из наших окон в Красносельском районе был виден этот интернат. Я наблюдала, как детей водили на прогулку.
- Вы и раньше занимались людьми с подобными отклонениями?
- Нет, никогда. По образованию я учитель черчения и рисования средней школы. А в интернат пришла волонтером и сказала: "Буду работать бесплатно, дайте мне детей с синдромом Дауна, я буду учить их рисовать". Главный врач сказал: "Ну, попробуй...". Потом у них уволился культработник, и я заняла его место. Когда увидела на сцене людей с синдромом Дауна, поняла, что они удивительно пластичны, удивительно красивы.
- А где вы их увидели на сцене?
- В том же интернате. У них есть свои вечера, выступления. И я начала делать с ними первые отдельные номера.
- Что заставило вас взяться за такую тяжелую работу?
- Об этом как-то не думалось... Наверно, это самовыражение.
- Чье, их или ваше?
- Обоюдное. Здесь все совпало.
- И все же - зачем? У вас благополучная семья и дар художника. Зачем еще надо было устраивать театр с такими тяжелобольными людьми?
- Но это же невероятно интересно. Вдруг понимаешь, что из темноты, из ничего создаешь нечто замечательное - театр, которым можешь гордиться.
- Сколько у вас сейчас воспитанников и какого они возраста?
- Они разновозрастные. Я называю их детьми, хотя среди них есть и 27-, и даже 36-летние. Но все равно они для меня дети, а я их мама, несмотря на то что у них есть собственные прекрасные родители.
- У них происходит какой-то рост, какая-то эволюция в результате ваших занятий?
- Конечно. Смотрите, они уже владеют пластикой, голосом. К этому же надо было прийти. Это нарабатывается очень медленно. Ведь память у них резко ослаблена. Необходимо было выработать методику, и я ее нашла.
- В мире еще есть подобные театры?
- Во Франции и в Америке есть театры балета. Но я их не видела. А в Москве есть "Театр простодушных", но там пытаются работать с текстом. По-моему, это неверно. Ведь членораздельной речи, которую можно слушать со сцены, у них нет. Поэтому опора на пластику, жестикуляцию, голосовые данные в виде выкриков, восклицаний.
- Как вы с ними репетируете?
- Показываю. А потом говорю: нужно сделать вот так. Как он сможет, это уже другое дело.
- А как они относятся к успеху?
- Они чувствуют, что находятся в центре внимания. Чувствуют свою востребованность. Ощущают себя другими - артистами. А когда играют, стараются выплеснуть то, чему научились, и страшно рады, если есть отклик. Вы заметили, как они подолгу стоят и кланяются на аплодисменты?
- Бывает ли, что публика воспринимает ваших воспитанников неадекватно: смеется или не понимает?
- Этого никогда не было. И потом, если публика не так воспринимает, то это моя вина, а не детей.
- Где вы показывали свои спектакли?
- Мы никогда не выступали в профессиональном театре. Это в первый раз. И директор этого театра сказал нам, что он готов продавать билеты на наши спектакли. Большего комплимента мы получить не могли.
- И все-таки еще раз - для чего вам все это нужно?
- Это больной вопрос. Часто об этом думаю. У меня семья. Дочь десятиклассница говорит: "Мама, они отняли тебя у меня!" А у меня ком к горлу, и я не в состоянии ей ответить, что без них уже тоже не могу.
- Они привязчивы?
- Конечно. Даже после маленькой разлуки они так радуются встрече. Просто невероятно.
- Кто-нибудь финансирует ваш театр?
- Никто. Костюмы профинансировали родители.
- А вы к кому-нибудь обращались, просили?
- Я не умею. Нужны люди, которые были бы заинтересованы.
- Ну помощники у вас хотя бы есть?
- Есть одна женщина, которая мне помогает с ребятами: привести, увести, накормить... А так больше никого.
- По-прежнему, значит, есть женщины в русских селениях?
- Есть, и слава Богу. АЛЕКСАНДР УРЕС
Отсюда и потрясение от "Японских миниатюр". На сцене двигались люди в ярких, изысканных японских костюмах с характерным сложным виртуозно выполненным гримом старинного японского театра Кабуки. Конечно, этот традиционный спектакль не был в полном смысле традиционным, исполнители не произносили слов, только жесты и редкие восклицания. Их движения были немного замедленны, но на удивление пластичны, красивы и выразительны. Они играли явно не механически, а по-своему понимая и передавая зрителям перипетии сюжета. И все это завораживало и почти заставляло забыть, что за артисты сейчас на наших глазах изображают чувства и страсти средневековых японцев.
Разумеется, после того, как отзвучали финальные аплодисменты, больше всего хотелось встретиться и поговорить с человеком, который все это организовал и поставил. Ее имя Августа Бобровничая. Она художник.
- Августа Михайловна, как возник этот театр?
- Все началось с того, что мы с мужем переехали в Питер, сама я москвичка. Он военнослужащий, поступил в академию. Из наших окон в Красносельском районе был виден этот интернат. Я наблюдала, как детей водили на прогулку.
- Вы и раньше занимались людьми с подобными отклонениями?
- Нет, никогда. По образованию я учитель черчения и рисования средней школы. А в интернат пришла волонтером и сказала: "Буду работать бесплатно, дайте мне детей с синдромом Дауна, я буду учить их рисовать". Главный врач сказал: "Ну, попробуй...". Потом у них уволился культработник, и я заняла его место. Когда увидела на сцене людей с синдромом Дауна, поняла, что они удивительно пластичны, удивительно красивы.
- А где вы их увидели на сцене?
- В том же интернате. У них есть свои вечера, выступления. И я начала делать с ними первые отдельные номера.
- Что заставило вас взяться за такую тяжелую работу?
- Об этом как-то не думалось... Наверно, это самовыражение.
- Чье, их или ваше?
- Обоюдное. Здесь все совпало.
- И все же - зачем? У вас благополучная семья и дар художника. Зачем еще надо было устраивать театр с такими тяжелобольными людьми?
- Но это же невероятно интересно. Вдруг понимаешь, что из темноты, из ничего создаешь нечто замечательное - театр, которым можешь гордиться.
- Сколько у вас сейчас воспитанников и какого они возраста?
- Они разновозрастные. Я называю их детьми, хотя среди них есть и 27-, и даже 36-летние. Но все равно они для меня дети, а я их мама, несмотря на то что у них есть собственные прекрасные родители.
- У них происходит какой-то рост, какая-то эволюция в результате ваших занятий?
- Конечно. Смотрите, они уже владеют пластикой, голосом. К этому же надо было прийти. Это нарабатывается очень медленно. Ведь память у них резко ослаблена. Необходимо было выработать методику, и я ее нашла.
- В мире еще есть подобные театры?
- Во Франции и в Америке есть театры балета. Но я их не видела. А в Москве есть "Театр простодушных", но там пытаются работать с текстом. По-моему, это неверно. Ведь членораздельной речи, которую можно слушать со сцены, у них нет. Поэтому опора на пластику, жестикуляцию, голосовые данные в виде выкриков, восклицаний.
- Как вы с ними репетируете?
- Показываю. А потом говорю: нужно сделать вот так. Как он сможет, это уже другое дело.
- А как они относятся к успеху?
- Они чувствуют, что находятся в центре внимания. Чувствуют свою востребованность. Ощущают себя другими - артистами. А когда играют, стараются выплеснуть то, чему научились, и страшно рады, если есть отклик. Вы заметили, как они подолгу стоят и кланяются на аплодисменты?
- Бывает ли, что публика воспринимает ваших воспитанников неадекватно: смеется или не понимает?
- Этого никогда не было. И потом, если публика не так воспринимает, то это моя вина, а не детей.
- Где вы показывали свои спектакли?
- Мы никогда не выступали в профессиональном театре. Это в первый раз. И директор этого театра сказал нам, что он готов продавать билеты на наши спектакли. Большего комплимента мы получить не могли.
- И все-таки еще раз - для чего вам все это нужно?
- Это больной вопрос. Часто об этом думаю. У меня семья. Дочь десятиклассница говорит: "Мама, они отняли тебя у меня!" А у меня ком к горлу, и я не в состоянии ей ответить, что без них уже тоже не могу.
- Они привязчивы?
- Конечно. Даже после маленькой разлуки они так радуются встрече. Просто невероятно.
- Кто-нибудь финансирует ваш театр?
- Никто. Костюмы профинансировали родители.
- А вы к кому-нибудь обращались, просили?
- Я не умею. Нужны люди, которые были бы заинтересованы.
- Ну помощники у вас хотя бы есть?
- Есть одна женщина, которая мне помогает с ребятами: привести, увести, накормить... А так больше никого.
- По-прежнему, значит, есть женщины в русских селениях?
- Есть, и слава Богу. АЛЕКСАНДР УРЕС
