МЕНТЫ ПОЙМАЛИ ВУРДАЛАКА

В то же время есть некоторые странности, не позволяющие вместить спектакль в привычную схему. Прежде всего, выбор материала. Трагифарс А. В. Сухово-Кобылина ни в коей мере не рассчитан на легкое потребление публикой. Тут тебе и гроб, и пытки, и избиения. Не на чем сердцу отдохнуть. И вся-то история пакостная: решил некий чиновник Тарелкин разыграть собственную смерть, а потом под чужим именем вытянуть большой куш из своего начальника, генерала Варравина, пугая его компрометирующими бумагами. При всем при том пьеса гениальная, самая оригинальная комедия в русской драматургии. Но оригинальное трудно принимается зрителем и начальством. Запрещаемая в течение тридцати с лишним лет, уже в советское время либо запрещалась вновь, либо проваливалась. Комедия злая, политическая, философская всегда возрождалась в периоды нового политического переворота, в период либерализации. Нынче, кажется, снова пришлась ко двору.
В чем же сегодняшняя привлекательность пьесы? Вряд ли ответ может быть однозначным. И все же... Первое действие фарса происходит в нестерпимо смрадной атмосфере. "Да отчего же такая пронзительная вонь?" - вопрошает генерал у гроба ненавистного помощника. Воняет не потому, что Тарелкин подложил в ящик тухлой рыбы, - провоняло все государство: наглой, ни в какие ворота не лезущей коррупцией, уголовщиной, хамством, жестокостью, рабской психологией. Это Сухово-Кобылин так отвечает. Мы можем присоединиться к его позиции, а можем воспринять лишь внешнюю сторону "Смерти Тарелкина" и посмеяться над триллером-балаганом.
Разумеется, нет основания полагать, что милые девушки, до отказа заполнившие зал ДК, пришли в театр ради знакомства с неизвестной им комедией Сухово-Кобылина (оперу-фарс А. Колкера в БДТ молодые зрители уже не застали). Они пришли ради "ментов", ради Михаила Пореченкова и Константина Хабенского. Это условия игры, без которых антрепризный спектакль не может состояться.
Пореченков играет квартального надзирателя, следователя Расплюева. Милый такой большой ребенок: убьет с добродушным хохотком. У Пореченкова есть замечательный монолог, когда кварташка усаживается перед рампой, напрягает свой узкий лобик и с разгорающейся радостной злобой соображает: теперь каждого могу арестовать, передо мной раболепствовать будут. Правда, в знаменитой сцене жранья у Пореченкова звучат скорее хлестаковские ноты, чем расплюевские. Ведь Расплюев - страшное и смешное чудовище, а у актера много обаяния, излишнего для этой пьесы. Не случайно фраза: "Всю Россию потребуем" из его роли изъята.
Сложнее дело обстоит с Хабенским - Варравиным. Имея в виду команду Бутусова, Варравина играть больше некому. Однако ж Хабенский по своим психофизиологическим данным не может изображать "кувшинное рыло", "зверя", каким его нарисовал Сухово-Кобылин, и Бутусов парадоксальным образом превращает его в человека, постоянно терзаемого страхом. Самая неожиданная и самая сильная сцена, когда распоясавшиеся следователи после разборок с дворником и прачкой, купцом и помещиком обступают генерала и размышляют - бить его или не бить, пытать или не пытать. Хотя нити интриги все равно в руках генерала. Он еще может уйти с победой, но победа - пиррова.
В "Смерти Тарелкина" - сплав "высокой" сатирической комедии с площадным балаганом-фарсом. Пока что Хабенский (за исключением сцены капитана Полутатаринова) и Андрей Краско (Тарелкин) играют в духе психологической сатиры Салтыкова-Щедрина, Достоевского, и, надо признать, делают это хорошо. Только пьеса и распахнутая сцена ДК требуют игры броской, масочной, подвижной. Действие в основном сосредоточено в центре, как бы образуя маленькую площадку, на которой обычно работает Бутусов со своими актерами. Хочется большей динамики, движения по всей сцене.
"Смерть Тарелкина" - фарс, поэтому в самом выигрышном положении оказывается Артур Ваха, мгновенно меняющий маски уютного доктора, который "ни за что не отвечает", кобылицы Людмилушки, то расшвыривающей мужиков, то изображающей девичью застенчивость; ухаря-купца, барина с богемными привычками. Сцены допросов этих персонажей истинно балаганны, исполнены с той "рельефностью", которой требовал драматург в примечаниях к завершающей части трилогии.
Конечно, публика премьеры не озабочена вопросами стиля и жанра и непосредственно реагирует на происходящее, порой бурно, в местах, не предугаданных автором (например, на реплике Тарелкина: "Уеду в глушь, в Москву!"). Главное достоинство нынешней постановки: пьеса по-настоящему великая услышана петербургской аудиторией. Режиссер с актерами отнеслись к ней не как к легкой гастрольной вещице - задачи были поставлены серьезные. Главный недостаток антрепризы - требование работы за короткий срок, и постановочная бригада вкусила тяжесть этого условия вполне. Думаю, через месяц-другой спектакль выровняется, менты и вурдалаки почувствуют себя свободнее в новом художественном и сценическом пространстве. ЕВГЕНИЙ СОКОЛИНСКИЙ