Культура
КРИМИНАЛЬНЫЕ ПРОГУЛКИ
16 мартa
Американка Фанни Лир, "окрутившая" великого князя Николая Константиновича так, что для нее он украл бриллианты из спальни собственной матери; остзеец Штрам из Ревеля, зарезавший дядюшку из-за наследства; таинственный итальянец, выдающий себя за маркиза Боргезе, обобравший польскую помещицу Янину Коссову при помощи и содействии великосветской вдовы генеральши Хомутовой-Собаньской; доктор богословия баварец Пихлер, выкравший из Публичной библиотеки четыре тысячи книг... И так далее, и тому подобное.
Конечно, преступный мир тогдашнего Петербурга кажется нам "детской комнатой милиции" по сравнению с криминальным разгулом нашего времени. И все же: с середины XIX века, с начала осуществления великих либеральных реформ уровень преступности в России рос стремительно. В авангарде этого процесса шел "блистательный Санкт-Петербург". Реформы перевернули общество, подточили общественную мораль, а дикий, неуправляемый капитализм обострил социальные противоречия. В общем, факт: в "застойное" время Николая I Россия по уровню преступности занимала одно из последних мест в Европе, и уровень этот был стабилен. За пять пореформенных десятилетий (1863-1913) показатели криминала выросли в целом в пять-шесть раз, а по некоторым видам преступлений - в десятки и даже сотни раз. Причем лидировали отнюдь не "ужастики", жуткие разбои и кровавые убийства. Количество убийств (на 100 тыс. населения) увеличилось за это время лишь вдвое. Впереди шла массовая, повседневная преступность на бытовой и экономической почве. Вдесятеро, например, выросло количество преступлений, сопровождающихся причинением тяжких телесных повреждений. В сорок раз - количество сексуальных преступлений. И уж вовсе зашкаливает рост преступности по таким делам, как подлог денежных документов или финансовые махинации: в сто раз! Дальше возможно только одно: революция.
К концу "прекрасной" капиталистической эпохи Петербург уже был насквозь пропитан криминалом. Прогуливаясь по питерским улицам, мы, сами того не ведая, ходим по сцене огромной детективной драмы, наталкиваемся на безмолвных свидетелей давно совершенных, ужасных и жалких, кровавых и смешных преступлений. Об этом есть что порассказать.
1. ПРЕСТУПНОЕ СЕРДЦЕ ПЕТЕРБУРГА
...Начало криминальных прогулок - Сенная площадь. Петербург был разделен в те времена на 12 полицейских частей; самой дурной славой пользовалась Спасская: преступлений здесь совершалось раза в два больше, чем в частях Московской, Казанской или Александро-Невской (тоже неблагополучных). А главная причина - Сенная площадь. Если огромный рынок, занимавший ее открытое пространство, можно было назвать "чревом Петербурга", то дома и переулки, окружающие площадь, представляли собой криминальное сердце города. И главный сгусток девиантности - пресловутая "Вяземская лавра": так питерцы иронически называли огромный доходный дом (точнее, группу строений, снесенных в начале XX в.) между Сенной площадью, Обуховским (ныне Московским) проспектом и набережной Фонтанки.
Вообще-то "лаврами" именуются монастыри высокого духовного значения и достоинства. Населения и нравы "Вяземской лавры" менее всего соответствовали идеалу монастырского благочестия. Это была самая известная и одна из самых мрачных петербургских трущоб. Принадлежал дом и участок прожженному капиталисту и беспринципному дельцу князю Александру Вяземскому. В середине 60-х гг. князь прославился скандальными процессами, связанными с мошенничеством при расходовании средств на постройку и ремонт "лавры". Из своего владения он стремился выжать максимальный доход. Отдельные помещения и флигеля князь сдавал мелким арендаторам, которые, в свою очередь, использовали их под дешевые трактиры, гостиницы. Питейные заведения, так называемые "семейные" бани (по сути дела, копеечные бордели) и просто для сдачи в наем комнат и углов всяческому нищему, подозрительному и преступному народу. Так вырос полууголовный поселок примерно в 2-3 тысячи жителей, рассадник дешевого разврата и антисанитарии (князь всячески стремился избежать трат на устройство водопровода и канализации). Тут же по соседству (Сенная, 3) располагался "Малинник", грязный, вонючий притон, обиталище мрачных уголовников и дешевых проституток. "Лаврских" жителей современник именует "не беднотою, но отребьями, отбросами, паразитами общества. Это не беднота Песков или Петербургской стороны, голодная, но нередко приглаженная, благообразная и стыдливая; эти люди, хотя до безобразия рваные и грязные, частенько полунагие и полуголодные, но все же умеющие достать копейку" (Н. Свешников. Петербургские трущобы и их обитатели. "Старые годы", 1907, № 5).
Как "доставали копейку" обитатели этой трущобы, лучше всего было известно в Спасской полицейской части, расположенной неподалеку, на углу Садовой и Большой Подъяческой. Ограбления и пьяные драки с причинением телесных повреждений были в "лавре" обыденным явлением; полицейские разводили руками перед потерпевшими: "Ведь ты знал, что это Вяземский дом. Впредь тебе наука - не будешь в другой раз туда шляться". Питейные заведения, бани и углы "Вяземской лавры" служили удовлетворению потребности петербургской черни, крутившейся вокруг Сенной площади. Тут можно было и украсть, и выпросить, и подцепить клиента... Но нередко и почтенные, и даже вполне обеспеченные петербуржцы забредали сюда, привлеченные дешевизной разврата или жаждой острых ощущений. Социальные контрасты столицы сталкивались и переплетались здесь в самых зловеще-причудливых сочетаниях.
Некий юноша, сын статского советника (т. е. штатского генерала!) сошелся здесь с пьяницей и проституткой, пятидесятилетней женой отставного бомбардира. Их страстный роман бурлил восемь лет в закоулках "Вяземской лавры". Генеральский сынок спивался, но не уставал ревновать свою немолодую возлюбленную, "солдатскую женку", к ее клиентам. Кончилось дело тем, что в один вечер он явился к ней пьяный, ночь они провели в объятиях друг друга на грязных простынях в сырой и темной каморке... И в этой же каморке, на этих же простынях утром полиция обнаружила, как сказано в отчете, "мертвое тело женщины с петлею из обрывка тряпки на шее" и ее любовника, крепко спящего рядом...
А вот другая история из жизни обитателей "Вяземской лавры" под заголовком "Смех сквозь слезы, или Преступление и наказание". В один прекрасный день 1867 года к городовому, прохаживавшемуся по тротуару Сенной площади, подошел некто, назвавшийся Николаем Данковым, сыном надворного советника (чин довольно приличный), и заявил, что он повинен в убийстве. Препровожденный в часть злодей поведал, что вместе с двумя товарищами - разжалованным офицером Поклонским и чиновником Тупицыным - зимой, на Рождество, под Москвой подкараулили приказчика какого-то завода, убили (убил он, Данков, ударом гири в висок), а отобранные деньги (8 тысяч) поделили. Поклонский и Тупицын, вечно пьяные забулдыги, были немедленно сысканы в дебрях "лавры" и допрошены. Оба они категорически отрицали сам факт убийства. При наведении справок оказалось, что никаких сведений об убитом или пропавшем приказчике нет ни у питерской, ни у московской полиции и что вся эта история, похоже, - выдумка. Тут же выяснилось, что Данков по документам вовсе не Данков, а Даниэль, и, как это ни странно, британский подданный. Незаконнорожденный сын мещанки Залипанской от неизвестного, с детства он скитался, в том числе и за границей, каким-то образом получил статус подданного королевы Виктории. Последнее время жил вместе с Поклонским в одной из конур "Вяземской лавры", практически не имея средств к существованию, и к тому же хворал. На какое-то время его приютили в Обуховской больнице для бедных, но потом выписали. За лечение ему платить было нечем, и его паспорт остался в больнице в качестве залога. Очутившись без документа, Даниэль лишился надежды найти работу и с отчаяния решил наговорить на себя, дабы попасть в тюрьму, "на хлеба". Это ему удалось: суд признал его виновным в преступлении, называемом "введением суда в заблуждение", и приговорил к двум годам тюрьмы.
Историй подобного рода было бы множество в летописях "Вяземской лавры" и "Малинника" - если бы кто-нибудь эти летописи вел. Но обитателям этих трущоб было не до того; подвиги их чаще всего фиксировались в бумагах полицейских участков. Впрочем, порой в окрестностях Сенной площади совершались преступления, приобретавшие громкую известность. О некоторых из них мы расскажем во время следующей прогулки.
(Продолжение следует)
АНДЖЕЙ ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
Конечно, преступный мир тогдашнего Петербурга кажется нам "детской комнатой милиции" по сравнению с криминальным разгулом нашего времени. И все же: с середины XIX века, с начала осуществления великих либеральных реформ уровень преступности в России рос стремительно. В авангарде этого процесса шел "блистательный Санкт-Петербург". Реформы перевернули общество, подточили общественную мораль, а дикий, неуправляемый капитализм обострил социальные противоречия. В общем, факт: в "застойное" время Николая I Россия по уровню преступности занимала одно из последних мест в Европе, и уровень этот был стабилен. За пять пореформенных десятилетий (1863-1913) показатели криминала выросли в целом в пять-шесть раз, а по некоторым видам преступлений - в десятки и даже сотни раз. Причем лидировали отнюдь не "ужастики", жуткие разбои и кровавые убийства. Количество убийств (на 100 тыс. населения) увеличилось за это время лишь вдвое. Впереди шла массовая, повседневная преступность на бытовой и экономической почве. Вдесятеро, например, выросло количество преступлений, сопровождающихся причинением тяжких телесных повреждений. В сорок раз - количество сексуальных преступлений. И уж вовсе зашкаливает рост преступности по таким делам, как подлог денежных документов или финансовые махинации: в сто раз! Дальше возможно только одно: революция.
К концу "прекрасной" капиталистической эпохи Петербург уже был насквозь пропитан криминалом. Прогуливаясь по питерским улицам, мы, сами того не ведая, ходим по сцене огромной детективной драмы, наталкиваемся на безмолвных свидетелей давно совершенных, ужасных и жалких, кровавых и смешных преступлений. Об этом есть что порассказать.
1. ПРЕСТУПНОЕ СЕРДЦЕ ПЕТЕРБУРГА
...Начало криминальных прогулок - Сенная площадь. Петербург был разделен в те времена на 12 полицейских частей; самой дурной славой пользовалась Спасская: преступлений здесь совершалось раза в два больше, чем в частях Московской, Казанской или Александро-Невской (тоже неблагополучных). А главная причина - Сенная площадь. Если огромный рынок, занимавший ее открытое пространство, можно было назвать "чревом Петербурга", то дома и переулки, окружающие площадь, представляли собой криминальное сердце города. И главный сгусток девиантности - пресловутая "Вяземская лавра": так питерцы иронически называли огромный доходный дом (точнее, группу строений, снесенных в начале XX в.) между Сенной площадью, Обуховским (ныне Московским) проспектом и набережной Фонтанки.
Вообще-то "лаврами" именуются монастыри высокого духовного значения и достоинства. Населения и нравы "Вяземской лавры" менее всего соответствовали идеалу монастырского благочестия. Это была самая известная и одна из самых мрачных петербургских трущоб. Принадлежал дом и участок прожженному капиталисту и беспринципному дельцу князю Александру Вяземскому. В середине 60-х гг. князь прославился скандальными процессами, связанными с мошенничеством при расходовании средств на постройку и ремонт "лавры". Из своего владения он стремился выжать максимальный доход. Отдельные помещения и флигеля князь сдавал мелким арендаторам, которые, в свою очередь, использовали их под дешевые трактиры, гостиницы. Питейные заведения, так называемые "семейные" бани (по сути дела, копеечные бордели) и просто для сдачи в наем комнат и углов всяческому нищему, подозрительному и преступному народу. Так вырос полууголовный поселок примерно в 2-3 тысячи жителей, рассадник дешевого разврата и антисанитарии (князь всячески стремился избежать трат на устройство водопровода и канализации). Тут же по соседству (Сенная, 3) располагался "Малинник", грязный, вонючий притон, обиталище мрачных уголовников и дешевых проституток. "Лаврских" жителей современник именует "не беднотою, но отребьями, отбросами, паразитами общества. Это не беднота Песков или Петербургской стороны, голодная, но нередко приглаженная, благообразная и стыдливая; эти люди, хотя до безобразия рваные и грязные, частенько полунагие и полуголодные, но все же умеющие достать копейку" (Н. Свешников. Петербургские трущобы и их обитатели. "Старые годы", 1907, № 5).
Как "доставали копейку" обитатели этой трущобы, лучше всего было известно в Спасской полицейской части, расположенной неподалеку, на углу Садовой и Большой Подъяческой. Ограбления и пьяные драки с причинением телесных повреждений были в "лавре" обыденным явлением; полицейские разводили руками перед потерпевшими: "Ведь ты знал, что это Вяземский дом. Впредь тебе наука - не будешь в другой раз туда шляться". Питейные заведения, бани и углы "Вяземской лавры" служили удовлетворению потребности петербургской черни, крутившейся вокруг Сенной площади. Тут можно было и украсть, и выпросить, и подцепить клиента... Но нередко и почтенные, и даже вполне обеспеченные петербуржцы забредали сюда, привлеченные дешевизной разврата или жаждой острых ощущений. Социальные контрасты столицы сталкивались и переплетались здесь в самых зловеще-причудливых сочетаниях.
Некий юноша, сын статского советника (т. е. штатского генерала!) сошелся здесь с пьяницей и проституткой, пятидесятилетней женой отставного бомбардира. Их страстный роман бурлил восемь лет в закоулках "Вяземской лавры". Генеральский сынок спивался, но не уставал ревновать свою немолодую возлюбленную, "солдатскую женку", к ее клиентам. Кончилось дело тем, что в один вечер он явился к ней пьяный, ночь они провели в объятиях друг друга на грязных простынях в сырой и темной каморке... И в этой же каморке, на этих же простынях утром полиция обнаружила, как сказано в отчете, "мертвое тело женщины с петлею из обрывка тряпки на шее" и ее любовника, крепко спящего рядом...
А вот другая история из жизни обитателей "Вяземской лавры" под заголовком "Смех сквозь слезы, или Преступление и наказание". В один прекрасный день 1867 года к городовому, прохаживавшемуся по тротуару Сенной площади, подошел некто, назвавшийся Николаем Данковым, сыном надворного советника (чин довольно приличный), и заявил, что он повинен в убийстве. Препровожденный в часть злодей поведал, что вместе с двумя товарищами - разжалованным офицером Поклонским и чиновником Тупицыным - зимой, на Рождество, под Москвой подкараулили приказчика какого-то завода, убили (убил он, Данков, ударом гири в висок), а отобранные деньги (8 тысяч) поделили. Поклонский и Тупицын, вечно пьяные забулдыги, были немедленно сысканы в дебрях "лавры" и допрошены. Оба они категорически отрицали сам факт убийства. При наведении справок оказалось, что никаких сведений об убитом или пропавшем приказчике нет ни у питерской, ни у московской полиции и что вся эта история, похоже, - выдумка. Тут же выяснилось, что Данков по документам вовсе не Данков, а Даниэль, и, как это ни странно, британский подданный. Незаконнорожденный сын мещанки Залипанской от неизвестного, с детства он скитался, в том числе и за границей, каким-то образом получил статус подданного королевы Виктории. Последнее время жил вместе с Поклонским в одной из конур "Вяземской лавры", практически не имея средств к существованию, и к тому же хворал. На какое-то время его приютили в Обуховской больнице для бедных, но потом выписали. За лечение ему платить было нечем, и его паспорт остался в больнице в качестве залога. Очутившись без документа, Даниэль лишился надежды найти работу и с отчаяния решил наговорить на себя, дабы попасть в тюрьму, "на хлеба". Это ему удалось: суд признал его виновным в преступлении, называемом "введением суда в заблуждение", и приговорил к двум годам тюрьмы.
Историй подобного рода было бы множество в летописях "Вяземской лавры" и "Малинника" - если бы кто-нибудь эти летописи вел. Но обитателям этих трущоб было не до того; подвиги их чаще всего фиксировались в бумагах полицейских участков. Впрочем, порой в окрестностях Сенной площади совершались преступления, приобретавшие громкую известность. О некоторых из них мы расскажем во время следующей прогулки.
(Продолжение следует)
АНДЖЕЙ ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
