Культура
ДВОРЯНЕ В МЕЩАНСКОЙ...
30 мартa
(Курсив мой. - А. И.-Г.). Ядовитое жало этой эпиграммы скрыто от современного читателя. Дело в том, что улицы Большая Мещанская (она же Казанская, в советское время - ул. Плеханова), Средняя Мещанская (ныне Гражданская) и Малая Мещанская (Казначейская) еще в пушкинские времена славились своими сомнительными увеселительными заведениями и публичными домами. Булгарин же, частый посетитель такого рода заведений, по уверениям современников, взял жену из публичного дома.
Свою нелестную репутацию район Мещанских улиц сохранил и впоследствии. Насколько она была справедлива, можно судить по данным полицейской статистики. На 1887 г. в Петербурге было зарегистрировано 197 домов терпимости; из них 74 - в Казанской части, к которой относились Мещанские улицы. Даже Спасская, самая преступная часть города, здорово отставала по этому показателю - всего 42 "заведения". Впрочем, противоречия тут нет. Проституция в императорской России была явлением не криминальным, а официально разрешенным; содержание публичных домов дозволялось при условии соблюдения полицейско-санитарных норм: прописки, получения "сотрудницами" особых видов на жительство (их называли "желтыми билетами"), прохождения врачебных осмотров и, если понадобится, лечения в известной клинике на Фонтанке возле Калинкина моста.
Наличие такого количества специфических заведений в районе Мещанских улиц дополнялось обилием трактиров, оружейных и ювелирных лавок. Все это создавало достаточно напряженную криминогенную обстановку в Казанской части города. За примерами далеко ходить не надо.
Газета "Судебный Вестник" за ноябрь 1870 г. повествует о том, как в питейном заведении, расположенном в Фонарном переулке, двадцатилетний приказчик Петр Комаров и кухонный мальчик Осип Комаров 12 лет от роду топором пытались зарубить крестьянина Василия Данилова, завернувшего в этот кабачок со скромным намерением выпить. Цель - ограбление. К счастью, не получилось; оба попали в исправительные заведения, а крестьянин отделался травмами. Зарекся ли он после этого шляться по кабакам - неизвестно.
Другая газета - "Санкт-Петербургские ведомости" - сообщает в конце декабря, перед новым 1866 годом: "Отставной губернский секретарь Александр Аменин, сорока лет от роду, придя в трактир Бурмистровой, в Казанской части, в доме Ососова, остался в отдельном нумере ночевать, на другой день потребовал закуски и водки, и потом усмотрен повесившимся на поясном ремне, прикрепленном к медному крюку на перегородке". Что заставило отставного носителя маленького чина XII класса (соответствующего армейскому чину подпоручика) свести счеты с жизнью - неведомо. Возможно, несчастная любовь, потеря смысла жизни, а может быть - банальное пьянство, доводившее до белой горячки не один десяток петербургских губернских и коллежских секретарей, собратьев г-на Мармеладова.
В "Отчете Санкт-Петербургской городской полиции" за 1872 год читаем про то, как бриллиантовых дел мастер Тильман, имеющий мастерскую в Казанской (Большой Мещанской) улице вдруг обнаружил пропажу нескольких крупных бриллиантов (один из них - 4,3 карата!) на сумму 5 тысяч рублей. В краже был заподозрен внезапно пропавший ученик Тильмана, подросток по фамилии Канифман. Его стали искать - и скоро выследили: он весело проводил время в одном из трактиров Апраксина двора. Мальчишку задержали; в его кармане обнаружили тот самый четырехкаратный бриллиант.
Между прочим, эта последняя история была доведена до сведения государя. Отчеты городской полиции составлялись градоначальником Треповым специально для Александра II. Царь-освободитель любил развлечь себя детективными историями и за неимением времени для чтения приключенческих романов изучал главу "О деятельности сыскного отделения", которую предусмотрительный Трепов всегда помещал в самую середину своего ежегодного отчета, и в которой излагал перипетии самых остросюжетных уголовных дел прошедшего года.
Среди таких дел за 1876 год вниманию государя императора было предложено описание криминальной трагедии, развязка которой произошла в одном из домов терпимости на Малой Мещанской. Секретный осведомитель (осведомительница?), жительствовавший(ая?) в этом доме, сообщил в полицию, что некий постоянный посетитель, мещанин Александров, в пьяном виде похвалялся убийством "какого-то чухонца". Как раз незадолго до этого в темном Языковом переулке неподалеку от Черной речки был обнаружен труп неизвестного с проломленным черепом. В убитом опознали некоего выборгского уроженца Андерса Паксу, приехавшего в Петербург подзаработать извозом. Сопоставив факты, сыщики решили задержать и допросить Александрова. С этой целью они и нагрянули в "заведение" на Малой Мещанской. Там они и накрыли еще не проспавшегося гуляку; во дворе были обнаружены сани и лошадь убитого чухонца. С похмелья Александров сознался в убийстве и в том, что он на самом деле не Александров, а Александр Меркулов, и тут же выдал своего соучастника, брата Алексея. Оба братца были преданы суду.
Вообще полиция извлекала весьма существенную выгоду из дружбы с обитателями и обитательницами публичных домов. Находившиеся под постоянной угрозой репрессий за нарушения многочисленных санитарно-полицейских правил и паспортного режима, проститутки и "мадамы" охотно делились с сыщиками информацией о клиентах. Она была тем более ценна, что питерские преступники (впрочем, не только питерские) любили расслабляться после совершения преступлений именно в гостеприимных интерьерах этих домов. Так было раскрыто, например, "глухое" убийство крестьянина Ивана Тимофеева, подобно Паксу приехавшего в Питер подзаработать извозом. Убийцы - крестьяне Захар Борисов и Ефрем Егоров - познакомились со своей жертвой в одном из домов терпимости в Свечном переулке (там было много такого рода заведений, рассчитанных на клиента из простых: рядом находился Ямской двор, извозчичья биржа Петербурга). Убийцы были опознаны проститутками, слышавшими об их сговоре, и тапером публичного дома, дворянином (!) с характерной фамилией - Иродов.
(Продолжение следует)
АНДЖЕЙ ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
Свою нелестную репутацию район Мещанских улиц сохранил и впоследствии. Насколько она была справедлива, можно судить по данным полицейской статистики. На 1887 г. в Петербурге было зарегистрировано 197 домов терпимости; из них 74 - в Казанской части, к которой относились Мещанские улицы. Даже Спасская, самая преступная часть города, здорово отставала по этому показателю - всего 42 "заведения". Впрочем, противоречия тут нет. Проституция в императорской России была явлением не криминальным, а официально разрешенным; содержание публичных домов дозволялось при условии соблюдения полицейско-санитарных норм: прописки, получения "сотрудницами" особых видов на жительство (их называли "желтыми билетами"), прохождения врачебных осмотров и, если понадобится, лечения в известной клинике на Фонтанке возле Калинкина моста.
Наличие такого количества специфических заведений в районе Мещанских улиц дополнялось обилием трактиров, оружейных и ювелирных лавок. Все это создавало достаточно напряженную криминогенную обстановку в Казанской части города. За примерами далеко ходить не надо.
Газета "Судебный Вестник" за ноябрь 1870 г. повествует о том, как в питейном заведении, расположенном в Фонарном переулке, двадцатилетний приказчик Петр Комаров и кухонный мальчик Осип Комаров 12 лет от роду топором пытались зарубить крестьянина Василия Данилова, завернувшего в этот кабачок со скромным намерением выпить. Цель - ограбление. К счастью, не получилось; оба попали в исправительные заведения, а крестьянин отделался травмами. Зарекся ли он после этого шляться по кабакам - неизвестно.
Другая газета - "Санкт-Петербургские ведомости" - сообщает в конце декабря, перед новым 1866 годом: "Отставной губернский секретарь Александр Аменин, сорока лет от роду, придя в трактир Бурмистровой, в Казанской части, в доме Ососова, остался в отдельном нумере ночевать, на другой день потребовал закуски и водки, и потом усмотрен повесившимся на поясном ремне, прикрепленном к медному крюку на перегородке". Что заставило отставного носителя маленького чина XII класса (соответствующего армейскому чину подпоручика) свести счеты с жизнью - неведомо. Возможно, несчастная любовь, потеря смысла жизни, а может быть - банальное пьянство, доводившее до белой горячки не один десяток петербургских губернских и коллежских секретарей, собратьев г-на Мармеладова.
В "Отчете Санкт-Петербургской городской полиции" за 1872 год читаем про то, как бриллиантовых дел мастер Тильман, имеющий мастерскую в Казанской (Большой Мещанской) улице вдруг обнаружил пропажу нескольких крупных бриллиантов (один из них - 4,3 карата!) на сумму 5 тысяч рублей. В краже был заподозрен внезапно пропавший ученик Тильмана, подросток по фамилии Канифман. Его стали искать - и скоро выследили: он весело проводил время в одном из трактиров Апраксина двора. Мальчишку задержали; в его кармане обнаружили тот самый четырехкаратный бриллиант.
Между прочим, эта последняя история была доведена до сведения государя. Отчеты городской полиции составлялись градоначальником Треповым специально для Александра II. Царь-освободитель любил развлечь себя детективными историями и за неимением времени для чтения приключенческих романов изучал главу "О деятельности сыскного отделения", которую предусмотрительный Трепов всегда помещал в самую середину своего ежегодного отчета, и в которой излагал перипетии самых остросюжетных уголовных дел прошедшего года.
Среди таких дел за 1876 год вниманию государя императора было предложено описание криминальной трагедии, развязка которой произошла в одном из домов терпимости на Малой Мещанской. Секретный осведомитель (осведомительница?), жительствовавший(ая?) в этом доме, сообщил в полицию, что некий постоянный посетитель, мещанин Александров, в пьяном виде похвалялся убийством "какого-то чухонца". Как раз незадолго до этого в темном Языковом переулке неподалеку от Черной речки был обнаружен труп неизвестного с проломленным черепом. В убитом опознали некоего выборгского уроженца Андерса Паксу, приехавшего в Петербург подзаработать извозом. Сопоставив факты, сыщики решили задержать и допросить Александрова. С этой целью они и нагрянули в "заведение" на Малой Мещанской. Там они и накрыли еще не проспавшегося гуляку; во дворе были обнаружены сани и лошадь убитого чухонца. С похмелья Александров сознался в убийстве и в том, что он на самом деле не Александров, а Александр Меркулов, и тут же выдал своего соучастника, брата Алексея. Оба братца были преданы суду.
Вообще полиция извлекала весьма существенную выгоду из дружбы с обитателями и обитательницами публичных домов. Находившиеся под постоянной угрозой репрессий за нарушения многочисленных санитарно-полицейских правил и паспортного режима, проститутки и "мадамы" охотно делились с сыщиками информацией о клиентах. Она была тем более ценна, что питерские преступники (впрочем, не только питерские) любили расслабляться после совершения преступлений именно в гостеприимных интерьерах этих домов. Так было раскрыто, например, "глухое" убийство крестьянина Ивана Тимофеева, подобно Паксу приехавшего в Питер подзаработать извозом. Убийцы - крестьяне Захар Борисов и Ефрем Егоров - познакомились со своей жертвой в одном из домов терпимости в Свечном переулке (там было много такого рода заведений, рассчитанных на клиента из простых: рядом находился Ямской двор, извозчичья биржа Петербурга). Убийцы были опознаны проститутками, слышавшими об их сговоре, и тапером публичного дома, дворянином (!) с характерной фамилией - Иродов.
(Продолжение следует)
АНДЖЕЙ ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
