Культура
ПАМЯТНИКОМ РАЙКИНУ СТАЛ ТЕАТР ЕГО ИМЕНИ
02 апреля
Сатирик - профессия, требующая особого мужества. Сатирик всегда на передовой, в войне с теми, кто становится объектом его внимания... А юмор - это то, чему нельзя научиться, то, с чем рождаются... Это способность забавно рассуждать о серьезном и серьезно о незначительном. И если юмор - добродушное созерцание и художественное выражение нелепостей нашей жизни, то сатира, я сказал бы, это юмор, потерявший терпение.
Райкин говорил и играл очень жесткие и даже немыслимо откровенные по тем временам вещи. Но он умел, как никто другой, "золотить юмором" самую горькую и злую пилюлю сатиры, оставаясь при этом корректным и обаятельным...
Он обладал неповторимым свойством видеть мир, в котором мы жили, всю комедию и трагедию нашей жизни сквозь призму юмора. Помню, выслушав мои сетования по поводу того, что мне не разрешили выехать в гастрольную поездку в страны Юго-Восточной Азии, Аркадий Исаакович сказал: "Дорогой Бен, чтобы там ни было, никогда не воспринимайте нашу жизнь слишком всерьез, а то вам из нее живьем не выбраться..." Для Райкина, для его изумительного дарования юмор был своеобразной "вежливостью отчаяния"...
Но и его силы истощались. Он часто и подолгу болел. Достаточно сказать, что если за предшествующие 30 лет в Ленинграде им было создано более 20 спектаклей, то за последующие 17 лет в Москве лишь 3. Годы брали свое... Иногда сдавала память, утрачивалась легкость движений, но всегда сохранялась атмосфера полного единения с залом, на протяжении полувека сопутствовавшая каждому выходу на сцену этого гения.
Он по-прежнему выходил к публике подчеркнуто элегантным и удивительно изящным. Всей своей жизнью Райкин доказал, насколько красива и благородна может быть судьба артиста, если его талант служит Отечеству. В нем поражала по-прежнему какая-то светлая энергия, да и сам он был светящимся...
Однажды сказал: "Меня часто после спектаклей спрашивают: "Как вам это разрешили?", и еще никогда никому не пришло в голову спросить меня: а как я сам себе разрешил говорить подобное? Как отважился? Ведь правда не бывает удобной и легкой. А я говорил горькую правду, но не ради смеха... Мой закон жизни - не молчать, а бороться..." И он ушел из жизни победителем!
БЕН БЕНЦИАНОВ
Райкин говорил и играл очень жесткие и даже немыслимо откровенные по тем временам вещи. Но он умел, как никто другой, "золотить юмором" самую горькую и злую пилюлю сатиры, оставаясь при этом корректным и обаятельным...
Он обладал неповторимым свойством видеть мир, в котором мы жили, всю комедию и трагедию нашей жизни сквозь призму юмора. Помню, выслушав мои сетования по поводу того, что мне не разрешили выехать в гастрольную поездку в страны Юго-Восточной Азии, Аркадий Исаакович сказал: "Дорогой Бен, чтобы там ни было, никогда не воспринимайте нашу жизнь слишком всерьез, а то вам из нее живьем не выбраться..." Для Райкина, для его изумительного дарования юмор был своеобразной "вежливостью отчаяния"...
Но и его силы истощались. Он часто и подолгу болел. Достаточно сказать, что если за предшествующие 30 лет в Ленинграде им было создано более 20 спектаклей, то за последующие 17 лет в Москве лишь 3. Годы брали свое... Иногда сдавала память, утрачивалась легкость движений, но всегда сохранялась атмосфера полного единения с залом, на протяжении полувека сопутствовавшая каждому выходу на сцену этого гения.
Он по-прежнему выходил к публике подчеркнуто элегантным и удивительно изящным. Всей своей жизнью Райкин доказал, насколько красива и благородна может быть судьба артиста, если его талант служит Отечеству. В нем поражала по-прежнему какая-то светлая энергия, да и сам он был светящимся...
Однажды сказал: "Меня часто после спектаклей спрашивают: "Как вам это разрешили?", и еще никогда никому не пришло в голову спросить меня: а как я сам себе разрешил говорить подобное? Как отважился? Ведь правда не бывает удобной и легкой. А я говорил горькую правду, но не ради смеха... Мой закон жизни - не молчать, а бороться..." И он ушел из жизни победителем!
БЕН БЕНЦИАНОВ
