Культура
В ТИХОМ ОМУТЕ КОЛОМНЫ
18 апреля
Планировка этой части города сильно отличалась от современной: не было Лермонтовского проспекта, а Английский проспект не доходил до Покровской площади. Одно-двухэтажные деревянные дома с палисадниками перемежались большими и безликими доходными домами. Последних с годами становилось все больше; они все явственнее теснили жилища мелких домовладельцев. Застойное бытие Коломны классически описано Гоголем в повести "Портрет". "Жизнь в Коломне всегда однообразна: редко гремит в мирных улицах карета...".
Однако тишина коломенских переулков оглашалась криками "Караул!" и полицейскими свистками куда чаще, чем можно бы ожидать.
В начале 70-х годов, например, несколько молодых коломенских обывателей, среди которых был один офицер, совершили групповое изнасилование - весьма редкий в те благопристойные времена вид преступления. Жертвой их стала соседка, сирота, дочь отставного унтера, содержавшего портерную лавку (по-нашему пивную). Еще при жизни отца, помогая ему за стойкой, она привлекла внимание молодого соседа, военного; тот ухаживал за ней, и не вполне безуспешно. Но ему хотелось всего и сразу. Кончилось дело тем, что ухажер и его приятели, хорошенько выпив, заманили девицу за город (как в песне поется: "Поедем, красотка, кататься!"). С прогулки девица вернулась под утро, в слезах... и прямо в полицейский участок.
Несколько лет спустя другой житель тихого омута, четырнадцатилетний подросток, ночью топором зарубил родного отца. Перед потрясенными соседями, чинами полиции мальчонка оправдывался тем, что он, как Мцыри, хотел воли, а отец ему ее не давал...
Любопытство в обществе возбудило совершенное в Коломне убийство мелкого чиновника и домовладельца Лейхфельда, совершенное на любовной почве. В один непрекрасный день в дворницкую дома возле Покровской площади покачиваясь вошел бледный полуодетый молодой человек и заявил, что он ранен. За ним следом прибежала взволнованная женщина, стройная худощавая брюнетка. Прибывшая полиция выяснила, что молодой человек - Лейхфельд - ранен револьверным выстрелом в грудь, а стреляла в него эта самая "восточная женщина", оказавшаяся по наведении справок его сожительницей Александрой Рыбаковской. Несколько дней спустя Лейхфельд скончался.
Рыбаковская утверждала, что ранила своего возлюбленного нечаянно. Но суд выяснил, что она долгое время вела весьма предосудительный образ жизни содержанки, сожительствовала одновременно с разными джентльменами; в последнее время всячески старалась принудить Лейхфельда к женитьбе на ней. С этой целью симулировала болезнь, чахотку (тайком пила бычью кровь, ее потом рвало, каковое явление она выдавала за кровохарканье). Более того, родив в свое время ребенка, она преспокойно отдала его в сиротский дом, а позднее, желая привязать покрепче Лейхфельда к себе, скрытно взяла чужого ребенка из приюта, выдавая его за своего сына от Лейхфельда. Несмотря на эти фокусы, сожитель все более тяготился ею, вел дело к разрыву... И тут прозвучал выстрел.
Рыбаковскую осудили за преднамеренное убийство. Приговор был суров. Присяжных и судей раздражало поведение подсудимой: она долго скрывала свое настоящее имя и происхождение, выдавая себя за "персидскую княжну Омар-Бек". Кроме того, и в одиночной камере дома предварительного заключения она не теряла времени даром, вследствие чего забеременела. Из-за какового обстоятельства суд приходилось несколько раз откладывать.
Выходит, не такой уж тихой была Коломна. Впрочем, это естественно. Криминальный колорит этой части города придавали три-четыре фактора.
Во-первых, в северном углу Коломны, между Офицерской улицей, Мойкой и Крюковым каналом, было расположено мрачноватое здание бывших казарм Литовского мушкетерского полка, так называемый Литовский замок, главная тюрьма Петербурга. (Это здание с башнями по углам было сожжено во время Февральской революции, а его место застроено заново в 30-60-х гг. ушедшего века). Во-вторых, при здании Коломенской полицейской части находилась единственная на весь город тюрьма для несовершеннолетних преступников. В-третьих, по соседству с Коломной, сразу за Калинкиным мостом, располагалась Калинкинская "венерическая" клиника, в которой проходили принудительное лечение "падшие женщины" со всего Петербурга.
За другой речкой - Пряжкой - возвышались хмурые стены сумасшедшего дома, больницы св. Николая Чудотворца. И наконец, множество сомнительных гостиниц и трактиров, да и просто домов терпимости, разбросанных по Офицерской улице, дополняло число очагов девиантности старой Коломны.
Самое своеобразное из "злачных мест" располагалось прямо напротив Литовского замка, через Крюков канал. Это был трактир "Роза", заведение поистине многофункциональное. Здесь был недорогой ресторан, "нумера", в которых посетителям предлагали альбомы с фотографиями очаровательных девиц: понравившуюся можно было выбрать на время или на ночь.
Но главной специализацией "Розы" были бракоразводные дела. Так как основным поводом для расторжения брака, согласно закону, был засвидетельствованный двумя и более свидетелями факт супружеской неверности, то главным инструментом бракоразводных дел была организация соответствующих in fiagranti (обнаружения на месте преступления). Скажем, если один супруг готов был взять на себя тяжесть юридических последствий вины за развод (закон запрещал виновному вступать в дальнейшем в законный брак и ущемлял его материальные интересы), то он отправлялся в "Розу", ложился в постель с дамой, "забывал" запереть дверь и давал застать себя двум-трем свидетелям на "месте преступления".
Пока в "Розе" занимались такого рода юридическими процедурами, напротив, в здании Литовского замка, шла совершенно иная жизнь. Условия содержания здесь были несравненно лучше, чем в нынешних российских тюрьмах... Но тогдашние узники этого не знали. Литовский замок считался ужасным местом, мрачной юдолью слез... Однако подробнее о тюрьмах императорского Петербурга - в следующий раз.
АНДЖЕЙ ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
Однако тишина коломенских переулков оглашалась криками "Караул!" и полицейскими свистками куда чаще, чем можно бы ожидать.
В начале 70-х годов, например, несколько молодых коломенских обывателей, среди которых был один офицер, совершили групповое изнасилование - весьма редкий в те благопристойные времена вид преступления. Жертвой их стала соседка, сирота, дочь отставного унтера, содержавшего портерную лавку (по-нашему пивную). Еще при жизни отца, помогая ему за стойкой, она привлекла внимание молодого соседа, военного; тот ухаживал за ней, и не вполне безуспешно. Но ему хотелось всего и сразу. Кончилось дело тем, что ухажер и его приятели, хорошенько выпив, заманили девицу за город (как в песне поется: "Поедем, красотка, кататься!"). С прогулки девица вернулась под утро, в слезах... и прямо в полицейский участок.
Несколько лет спустя другой житель тихого омута, четырнадцатилетний подросток, ночью топором зарубил родного отца. Перед потрясенными соседями, чинами полиции мальчонка оправдывался тем, что он, как Мцыри, хотел воли, а отец ему ее не давал...
Любопытство в обществе возбудило совершенное в Коломне убийство мелкого чиновника и домовладельца Лейхфельда, совершенное на любовной почве. В один непрекрасный день в дворницкую дома возле Покровской площади покачиваясь вошел бледный полуодетый молодой человек и заявил, что он ранен. За ним следом прибежала взволнованная женщина, стройная худощавая брюнетка. Прибывшая полиция выяснила, что молодой человек - Лейхфельд - ранен револьверным выстрелом в грудь, а стреляла в него эта самая "восточная женщина", оказавшаяся по наведении справок его сожительницей Александрой Рыбаковской. Несколько дней спустя Лейхфельд скончался.
Рыбаковская утверждала, что ранила своего возлюбленного нечаянно. Но суд выяснил, что она долгое время вела весьма предосудительный образ жизни содержанки, сожительствовала одновременно с разными джентльменами; в последнее время всячески старалась принудить Лейхфельда к женитьбе на ней. С этой целью симулировала болезнь, чахотку (тайком пила бычью кровь, ее потом рвало, каковое явление она выдавала за кровохарканье). Более того, родив в свое время ребенка, она преспокойно отдала его в сиротский дом, а позднее, желая привязать покрепче Лейхфельда к себе, скрытно взяла чужого ребенка из приюта, выдавая его за своего сына от Лейхфельда. Несмотря на эти фокусы, сожитель все более тяготился ею, вел дело к разрыву... И тут прозвучал выстрел.
Рыбаковскую осудили за преднамеренное убийство. Приговор был суров. Присяжных и судей раздражало поведение подсудимой: она долго скрывала свое настоящее имя и происхождение, выдавая себя за "персидскую княжну Омар-Бек". Кроме того, и в одиночной камере дома предварительного заключения она не теряла времени даром, вследствие чего забеременела. Из-за какового обстоятельства суд приходилось несколько раз откладывать.
Выходит, не такой уж тихой была Коломна. Впрочем, это естественно. Криминальный колорит этой части города придавали три-четыре фактора.
Во-первых, в северном углу Коломны, между Офицерской улицей, Мойкой и Крюковым каналом, было расположено мрачноватое здание бывших казарм Литовского мушкетерского полка, так называемый Литовский замок, главная тюрьма Петербурга. (Это здание с башнями по углам было сожжено во время Февральской революции, а его место застроено заново в 30-60-х гг. ушедшего века). Во-вторых, при здании Коломенской полицейской части находилась единственная на весь город тюрьма для несовершеннолетних преступников. В-третьих, по соседству с Коломной, сразу за Калинкиным мостом, располагалась Калинкинская "венерическая" клиника, в которой проходили принудительное лечение "падшие женщины" со всего Петербурга.
За другой речкой - Пряжкой - возвышались хмурые стены сумасшедшего дома, больницы св. Николая Чудотворца. И наконец, множество сомнительных гостиниц и трактиров, да и просто домов терпимости, разбросанных по Офицерской улице, дополняло число очагов девиантности старой Коломны.
Самое своеобразное из "злачных мест" располагалось прямо напротив Литовского замка, через Крюков канал. Это был трактир "Роза", заведение поистине многофункциональное. Здесь был недорогой ресторан, "нумера", в которых посетителям предлагали альбомы с фотографиями очаровательных девиц: понравившуюся можно было выбрать на время или на ночь.
Но главной специализацией "Розы" были бракоразводные дела. Так как основным поводом для расторжения брака, согласно закону, был засвидетельствованный двумя и более свидетелями факт супружеской неверности, то главным инструментом бракоразводных дел была организация соответствующих in fiagranti (обнаружения на месте преступления). Скажем, если один супруг готов был взять на себя тяжесть юридических последствий вины за развод (закон запрещал виновному вступать в дальнейшем в законный брак и ущемлял его материальные интересы), то он отправлялся в "Розу", ложился в постель с дамой, "забывал" запереть дверь и давал застать себя двум-трем свидетелям на "месте преступления".
Пока в "Розе" занимались такого рода юридическими процедурами, напротив, в здании Литовского замка, шла совершенно иная жизнь. Условия содержания здесь были несравненно лучше, чем в нынешних российских тюрьмах... Но тогдашние узники этого не знали. Литовский замок считался ужасным местом, мрачной юдолью слез... Однако подробнее о тюрьмах императорского Петербурга - в следующий раз.
АНДЖЕЙ ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
