Культура
СОН МУЗЕЯ ПОРОЖДАЕТ...
27 апреля
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ВОСПОМИНАНИЯ В АКАДЕМИЧЕСКОМ МУЗЕЕ
Вначале была идея. Абсолютно нематериальная, но чрезвычайно привлекательная. Она родилась в голове неутомимого основателя нашего города и должна была воплотиться в "Академии наук и курьезных художеств". Но не воплотилась.
Зато не прошло и ста лет, как возник новый проект, который, с легкой руки Ивана Ивановича Шувалова, был реализован. "Особую трех знатнейших художеств академию" учреждали даже два раза - при императрицах Елизавете и Екатерине II. И практически сразу при ней возник музей (правда, сначала он был объединен с библиотекой).
Это был совершенно особый музей, главной задачей которого было просвещение учащихся. Здесь хранились слепки с лучших образцов античной и европейской скульптуры, копии и оригиналы полотен зарубежных мастеров, архитектурные чертежи, модели, гравюры - все, что могло служить примером для подражания. Особенно интересной стала со временем коллекция архитектурного отдела, в которой скопились проектные модели самых известных петербургских зданий - Академии художеств, Исаакиевского собора, Смольного монастыря, Биржи... К сожалению, сейчас отдел архитектуры закрыт, но тогда... тогда в залах музея ученики занимались копированием, изучали историю Академии, историю города. Кроме того, в этих залах (или хотя бы в фондах) со временем оказывались их собственные творения - классные этюды, рисунки, композиции, дипломные работы. Музей рос, и год за годом в его собрании, как в зеркале, все более ясно отражалась история российской школы изящных искусств, российского академизма (в лучшем смысле этого слова).
Потом часть коллекции покинула родные стены и положила начало Русскому музею. Потом (уже после революции) пришлось поделиться шедеврами с провинциальными музеями. Но, несмотря на все эти "потом", Музей Академии художеств оставался единственным в своем роде и потому незаменимым.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЕСЛИ ПРО НЕСОН СКАЗАТЬ, ЧТО ЭТО СОН
25 мая 1991 года в газете "Вечерний Петербург" была опубликована более чем ехидная статья Сергея Шевчука под названием "Хранилище... для убывания, или Наставление по музейному делу". Среди прочих хранилищ очень эмоциональной, но не очень аргументированной критике в ней подвергся и Музей Академии художеств. Автор повествовал "о методичном расхищении уникального собрания", о "случаях кражи экспонатов с временных выставок", о пропажах непосредственно из отделов. Некоторые из описанных им случаев были подтверждены цитатами из официальных документов. А некоторые завершались весьма странным образом. Так часть пропавших произведений "потом обнаружилась в музее".
Судя по документам, все эти прецеденты нельзя было причислить к галлюцинациям бестактного критика. Судя по тенденциозности журналистского расследования, их нельзя было принять на веру. Тем более что музей все это пережил и продолжал взбадривать студентов и посетителей выставками, экскурсиями и научной работой.
То есть сначала продолжал. А потом стал словно бы засыпать. Случились финансовые трудности, поредели ряды сотрудников, закрылась часть экспозиции - из-за отсутствия смотрителей, из-за состояния интерьеров... Все менее и менее концептуальными становились выставки, все более редкими и однообразными экскурсии. И это было реальностью, обусловленной вполне объективным отсутствием денег и внимания со стороны всевозможных ответственных лиц.
Сами же музейщики настолько привыкли считать свое учреждение храмом, воплощением и последним оплотом академизма, что с трудом шли даже на самые скромные нововведения.
"Наш музей - музей традиционный, учебный, - рассказывает заместитель директора Елена Иванова. - Большая часть выставок, которые здесь проходят, - традиционные, институтские. А современные, коммерческие проекты очень трудно адаптировать к имиджу музея".
То есть это воспитанному в стенах и традициях академии музейщику трудно. А вот ее президент Зураб Церетелли такими мелочами не смущается. И вместо того чтобы помочь подведомственному учреждению материально, предпочитает показывать питерские шедевры на выставке в Москве, в собственном музее. Оно эффектней, да и выгодней.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЕСЛИ ПРО СОН СКАЗАТЬ, ЧТО ЭТО НЕСОН
Конечно, жизнь в музее не замерла окончательно. Она продолжается. Фонды пополняются дипломными работами студентов и дарами выпускников, очень изредка в залах проходят концерты, достаточно регулярно приезжают на экскурсии школьники. Продолжается научная работа, проходят выставки педагогов и учащихся.
Иногда удается даже что-то особенное. Так, в ближайшем будущем ожидается выставка - "История Академии художеств в фотографиях". На ней можно будет еще раз вспомнить об активно кипевшей жизни - о роскошных балах, великих мастерах и их мастерских.
Кроме того, сотрудники очень надеются, что к 300-летию Петербурга будут отреставрированы Парадные залы и даже давно закрытый Екатерининский зал. И все-таки, рассказывая о музее, Елена Иванова говорит о "выживании", о попытках "сохранить приличное лицо", о том, что "такое место не может быть интересно всем" (неужели не может(?!), ведь в его истории есть столько интригующего, любопытного, провоцирующего!).
Но пока музей выживает - затаился, замедлил все жизненные процессы, почти впал в спячку. И видит сны. Которые некоторым сотрудникам кажутся кошмарными.
И возникают опасения, что прекрасная коллекция Исаака Бродского никогда не вернется с выставки из Москвы. Для этого нет никаких официальных оснований - все документы оформлены по всем правилам, но есть множество внутренних причин. Ведь Музей-квартира Бродского (филиал Музея АХ) более десяти лет был закрыт. И все это время уникальная коллекция не видела белого света. А в Москве ее, заботливо привезенную и размещенную Зурабом Церетелли в залах на Пречистенке, 19, видят люди, хвалят критики.
Если вдуматься, Зураб Константинович, как президент Академии художеств, имеет полное право (и даже обязанность) беспокоиться о судьбе академического музея и его коллекций. И казалось бы, можно только радоваться выезду шедевров в столицу и их популярности. Но почему-то забота не распространяется на музейных сотрудников и музейные стены, и почему-то все отчетливее звучат вопросы, все страшнее становятся предчувствия и подозрения.
Оно и понятно. В этих залах и отделах неоткуда взяться уверенности просто потому, что музей задыхается - от отсутствия денег, от разрухи, от ощущения безвыходности. Ему не предлагают денег, не помогают реализовать собственные, местные проекты. Его как бы отделяют от его же экспонатов.
Сотрудники рассказывают, что делегация из Галереи искусств Зураба Церетелли потребовала передать им опись всех вещей, хранящихся в музее. Причем особенно заинтересовал московских гостей список под литерой "А" - перечень самого ценного, самого лучшего. Летом прошлого года копия картотеки отправилась в столицу. Зачем? Для контроля и учета, который никак нельзя осуществить на месте?
А уж когда из опечатанного хранения архитектурной графики в отсутствие хранителя, без соблюдения должных формальностей для отправки на выставку в Москву были изъяты 25 вещей, внутримузейная дрожь достигла своего апогея. Хранитель Валерий Шуйский обратился к средствам массовой информации. Средства затрубили тревогу и попытались защитить святыню. Пока от призрака. Но это только пока. Потому что, как уверяет современная наука, призраки - вещь вполне реальная.
ЧАСТЬ ПОСЛЕДНЯЯ
ЧТО-ТО ВРОДЕ МОРАЛИ
Сон разума, как известно, порождает чудовищ. Сон музея, судя по всему, тоже. Пока не известно, насколько эти чудовища материальны, но ведь ночной кошмар и сам по себе может быть разрушителен. Он влечет за собой панику, опрометчивые поступки, необратимые последствия. Может быть, стоит проснуться? В противном случае кошмары могут и материализоваться. А все разрозненные, требующие доказательств обвинения в адрес московского руководства могут собраться воедино и оказаться страшной правдой. Слишком уж последовательно защищает шедевры Музея Академии от петербургских зрителей и хранителей. И слишком неуверенно - от нищеты.
ЕКАТЕРИНА СОЛОВЬЕВА
ВОСПОМИНАНИЯ В АКАДЕМИЧЕСКОМ МУЗЕЕ
Вначале была идея. Абсолютно нематериальная, но чрезвычайно привлекательная. Она родилась в голове неутомимого основателя нашего города и должна была воплотиться в "Академии наук и курьезных художеств". Но не воплотилась.
Зато не прошло и ста лет, как возник новый проект, который, с легкой руки Ивана Ивановича Шувалова, был реализован. "Особую трех знатнейших художеств академию" учреждали даже два раза - при императрицах Елизавете и Екатерине II. И практически сразу при ней возник музей (правда, сначала он был объединен с библиотекой).
Это был совершенно особый музей, главной задачей которого было просвещение учащихся. Здесь хранились слепки с лучших образцов античной и европейской скульптуры, копии и оригиналы полотен зарубежных мастеров, архитектурные чертежи, модели, гравюры - все, что могло служить примером для подражания. Особенно интересной стала со временем коллекция архитектурного отдела, в которой скопились проектные модели самых известных петербургских зданий - Академии художеств, Исаакиевского собора, Смольного монастыря, Биржи... К сожалению, сейчас отдел архитектуры закрыт, но тогда... тогда в залах музея ученики занимались копированием, изучали историю Академии, историю города. Кроме того, в этих залах (или хотя бы в фондах) со временем оказывались их собственные творения - классные этюды, рисунки, композиции, дипломные работы. Музей рос, и год за годом в его собрании, как в зеркале, все более ясно отражалась история российской школы изящных искусств, российского академизма (в лучшем смысле этого слова).
Потом часть коллекции покинула родные стены и положила начало Русскому музею. Потом (уже после революции) пришлось поделиться шедеврами с провинциальными музеями. Но, несмотря на все эти "потом", Музей Академии художеств оставался единственным в своем роде и потому незаменимым.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЕСЛИ ПРО НЕСОН СКАЗАТЬ, ЧТО ЭТО СОН
25 мая 1991 года в газете "Вечерний Петербург" была опубликована более чем ехидная статья Сергея Шевчука под названием "Хранилище... для убывания, или Наставление по музейному делу". Среди прочих хранилищ очень эмоциональной, но не очень аргументированной критике в ней подвергся и Музей Академии художеств. Автор повествовал "о методичном расхищении уникального собрания", о "случаях кражи экспонатов с временных выставок", о пропажах непосредственно из отделов. Некоторые из описанных им случаев были подтверждены цитатами из официальных документов. А некоторые завершались весьма странным образом. Так часть пропавших произведений "потом обнаружилась в музее".
Судя по документам, все эти прецеденты нельзя было причислить к галлюцинациям бестактного критика. Судя по тенденциозности журналистского расследования, их нельзя было принять на веру. Тем более что музей все это пережил и продолжал взбадривать студентов и посетителей выставками, экскурсиями и научной работой.
То есть сначала продолжал. А потом стал словно бы засыпать. Случились финансовые трудности, поредели ряды сотрудников, закрылась часть экспозиции - из-за отсутствия смотрителей, из-за состояния интерьеров... Все менее и менее концептуальными становились выставки, все более редкими и однообразными экскурсии. И это было реальностью, обусловленной вполне объективным отсутствием денег и внимания со стороны всевозможных ответственных лиц.
Сами же музейщики настолько привыкли считать свое учреждение храмом, воплощением и последним оплотом академизма, что с трудом шли даже на самые скромные нововведения.
"Наш музей - музей традиционный, учебный, - рассказывает заместитель директора Елена Иванова. - Большая часть выставок, которые здесь проходят, - традиционные, институтские. А современные, коммерческие проекты очень трудно адаптировать к имиджу музея".
То есть это воспитанному в стенах и традициях академии музейщику трудно. А вот ее президент Зураб Церетелли такими мелочами не смущается. И вместо того чтобы помочь подведомственному учреждению материально, предпочитает показывать питерские шедевры на выставке в Москве, в собственном музее. Оно эффектней, да и выгодней.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЕСЛИ ПРО СОН СКАЗАТЬ, ЧТО ЭТО НЕСОН
Конечно, жизнь в музее не замерла окончательно. Она продолжается. Фонды пополняются дипломными работами студентов и дарами выпускников, очень изредка в залах проходят концерты, достаточно регулярно приезжают на экскурсии школьники. Продолжается научная работа, проходят выставки педагогов и учащихся.
Иногда удается даже что-то особенное. Так, в ближайшем будущем ожидается выставка - "История Академии художеств в фотографиях". На ней можно будет еще раз вспомнить об активно кипевшей жизни - о роскошных балах, великих мастерах и их мастерских.
Кроме того, сотрудники очень надеются, что к 300-летию Петербурга будут отреставрированы Парадные залы и даже давно закрытый Екатерининский зал. И все-таки, рассказывая о музее, Елена Иванова говорит о "выживании", о попытках "сохранить приличное лицо", о том, что "такое место не может быть интересно всем" (неужели не может(?!), ведь в его истории есть столько интригующего, любопытного, провоцирующего!).
Но пока музей выживает - затаился, замедлил все жизненные процессы, почти впал в спячку. И видит сны. Которые некоторым сотрудникам кажутся кошмарными.
И возникают опасения, что прекрасная коллекция Исаака Бродского никогда не вернется с выставки из Москвы. Для этого нет никаких официальных оснований - все документы оформлены по всем правилам, но есть множество внутренних причин. Ведь Музей-квартира Бродского (филиал Музея АХ) более десяти лет был закрыт. И все это время уникальная коллекция не видела белого света. А в Москве ее, заботливо привезенную и размещенную Зурабом Церетелли в залах на Пречистенке, 19, видят люди, хвалят критики.
Если вдуматься, Зураб Константинович, как президент Академии художеств, имеет полное право (и даже обязанность) беспокоиться о судьбе академического музея и его коллекций. И казалось бы, можно только радоваться выезду шедевров в столицу и их популярности. Но почему-то забота не распространяется на музейных сотрудников и музейные стены, и почему-то все отчетливее звучат вопросы, все страшнее становятся предчувствия и подозрения.
Оно и понятно. В этих залах и отделах неоткуда взяться уверенности просто потому, что музей задыхается - от отсутствия денег, от разрухи, от ощущения безвыходности. Ему не предлагают денег, не помогают реализовать собственные, местные проекты. Его как бы отделяют от его же экспонатов.
Сотрудники рассказывают, что делегация из Галереи искусств Зураба Церетелли потребовала передать им опись всех вещей, хранящихся в музее. Причем особенно заинтересовал московских гостей список под литерой "А" - перечень самого ценного, самого лучшего. Летом прошлого года копия картотеки отправилась в столицу. Зачем? Для контроля и учета, который никак нельзя осуществить на месте?
А уж когда из опечатанного хранения архитектурной графики в отсутствие хранителя, без соблюдения должных формальностей для отправки на выставку в Москву были изъяты 25 вещей, внутримузейная дрожь достигла своего апогея. Хранитель Валерий Шуйский обратился к средствам массовой информации. Средства затрубили тревогу и попытались защитить святыню. Пока от призрака. Но это только пока. Потому что, как уверяет современная наука, призраки - вещь вполне реальная.
ЧАСТЬ ПОСЛЕДНЯЯ
ЧТО-ТО ВРОДЕ МОРАЛИ
Сон разума, как известно, порождает чудовищ. Сон музея, судя по всему, тоже. Пока не известно, насколько эти чудовища материальны, но ведь ночной кошмар и сам по себе может быть разрушителен. Он влечет за собой панику, опрометчивые поступки, необратимые последствия. Может быть, стоит проснуться? В противном случае кошмары могут и материализоваться. А все разрозненные, требующие доказательств обвинения в адрес московского руководства могут собраться воедино и оказаться страшной правдой. Слишком уж последовательно защищает шедевры Музея Академии от петербургских зрителей и хранителей. И слишком неуверенно - от нищеты.
ЕКАТЕРИНА СОЛОВЬЕВА
