ПАВЕЛ ЕГОРОВ ИГРАЕТ ШОПЕНА

Меня всегда поражает умение артиста увидеть исполняемое как бы из космоса, восхищает его способность, обращаясь к циклическим формам или играя музыку одного автора, обнаруживать и выявлять внутренние связи между отдельными сочинениями, которые предстают как части единого художественного целого.
Помнится, Егоров играл "Времена года" Чайковского, и вдруг - в его исполнении - стало ясным, что концовка одной лирической зарисовки органично, самим музыкальным материалом, связана у композитора с началом следующей так, что семь первых пьес цикла сплетаются в единый венок. Вот и на этот раз, перейдя почти без паузы от до-диез минорного ноктюрна к си-бемоль минорной сонате, пианист так сыграл заключительный аккорд ноктюрна, что в нем высветилась октава, с которой как раз и начинается шопеновская соната. Благодаря чему между этими произведениями обнаружилось удивительное содержательное родство.
Была и еще одна находка в этом плане: "перекроив" на ходу объявленный порядок исполнения пьес, пианист отделил Первую балладу от остальных трех, сыграв после нее написанные Шопеном примерно в то же время четыре мазурки. А затем уже прозвучали три баллады, созданные в последнее десятилетие жизни композитора.
Игра Павла Егорова богата такими открытиями и неожиданностями и потому всегда захватывающе интересна. Два основных произведения, исполненных в первом отделении концерта - Фантазия и Соната си-бемоль минор, - были выдержаны в одной манере как музыка остро, до трагизма драматичная, отразившая беспокойную, полную противоречий современную Шопену действительность, которая в чем-то сродни переживаемому нами периоду нашей собственной истории.
Егоров играет Фантазию героично, сурово и сильно, моментами - я бы сказала - беспощадно, настойчиво выявляя в музыке стихию маршевости. Хоральный эпизод не приносит ни утешения, ни разрядки, он звучит отстраненно и глухо, будто из-за закрытых дверей. Фантазия, как бы вышедшая из-под резца, кажется черно-белой гравюрой. Заметно стремление артиста использовать полярные динамические краски - промежуточных оттенков почти нет. Между тончайшим пиано и мощными ударами форте образуется поле высокого напряжения.
Сходную трактовку получает Соната си-бемоль минор. Апокалиптическим, все сокрушающим видением пронеслось скерцо. Лирика в среднем его разделе была не размягченной, "переживательной", а скорее речетативно-повествовательной. Сильное впечатление произвел знаменитый похоронный марш - третья часть сонаты. Пианист не рисует традиционно принятой картины приближающегося, а затем удаляющегося шествия. Он выявляет в музыке два начала - мерную поступь идущих, которая оборачивается грозными шагами судьбы, и протестующие возгласы человека, не желающего мириться с неизбежным. Отрешенное, ровное интонирование центрального эпизода марша прекрасно оттенило его крайние разделы.
Второе отделение концерта было решено в ином ключе. Изменился звук, он стал добрее, человечнее, трепетнее, теплее, разнообразнее в динамическом отношении. Баллады запомнились удачным выявлением голосов, скрытых в мелодической вязи, тонкими ритмическими нюансами, точным расчетом кульминаций. Лирические эпизоды сменялись эпическими, здесь было место и для восторженного излияния чувств, и для спокойной повествовательной манеры.
Одним из самых серьезных испытаний для пианистов являются шопеновские мазурки. Тут есть опасность растечься в любовании деталями, забывая о жанровой характерности музыки. В интерпретации Павла Егорова, оставаясь миниатюрными поэмами, богатыми оттенками настроений и чувств, мазурки не потеряли ритмической отчетливости и ясности, свойственной танцевальной музыке. Особенно запомнилась последняя, ля-минорная...
...Когда пианист особенно хорошо играет Шопена, его называют шопенистом. Я не знаю, можно ли так назвать Павла Егорова, который является признанным шуманистом, а еще великолепно играет Баха, Бетховена, Скрябина. Ясно одно: в исполнительскую шопениану он вписывает свою сокровенную, неповторимую страницу...
НАТАЛИЯ КОРЫХАЛОВА, профессор Санкт-Петербургской консерватории