Общество
НА ПОДНОЖНОМ КОРМЕ
22 май
ЖИЗНЬ ИЛИ МАСЛО
Бурные события 1917 года ощутимо ударили не только по мировоззрению, но и по желудкам петербуржцев-петроградцев. Кстати, именно продовольственный кризис в значительной мере привел к падению как монархии, так и демократического Временного правительства. При большевиках этот кризис достиг апогея, и лишь драконовские меры нового режима смогли удержать ситуацию под контролем.
Положение осложнялось разгулом преступности, причем все чаще грабители руководствовались желанием не столько обогатиться, сколько раздобыть что-нибудь съестное.
В марте 1918 года петроградские газеты оживленно обсуждали происшествие с известным клоуном Жакомино. В качестве гонорара за одно из своих выступлений знаменитый паяц получил бутылку с растительным маслом. Возвращаясь поздно вечером домой, он внезапно подвергся нападению бандитов. Сообразительный циркач поспешил напялить на себя "диковинную маску в виде ослиной головы со стеклянными глазами на шарнирах". То ли имитируя осла, то ли от ужаса, Жакомино издал дикий рев. Что привело нападавших в состояние паники и заставило их ретироваться.
К сожалению, не у всех петроградцев вовремя находилась под рукой ослиная голова, так что большинству из них в аналогичных ситуациях приходилось расставаться с продуктами, другими ценностями, а то и жизнью. С другой стороны, и самим грабителям, попавшим в руки озверевшей толпы, не приходилось рассчитывать на снисхождение. Самосудные расправы вроде сбрасывания в реку с моста стали делом совершенно обычным...
Стремление хоть как-то разнообразить свой рацион вдохновило горожан на изобретение таких лакомств, как кисель из овса, печенье из кофейной гущи, вафли из картофельной шелухи. В некоторых петроградцах "пробуждались инстинкты предков", и они шли охотиться на голубей и ворон в Александро-Невскую лавру.
Все же следует отметить, что какие-то приличия (видимо, оставшиеся от "старого режима") еще соблюдались. Те же голуби могли чувствовать себя в безопасности на центральных площадях. Более того, несмотря на голод, многие жители ухитрялись держать у себя собак и кошек. Появилась даже особая категория торговцев, поставлявшая для "домашних любимцев" своеобразные "супы", приготовленные из костей павших лошадей. Газеты писали: "Несмотря на запах тухлятинки, "бобики" потребляют эту пищу с большим удовольствием".
Несомненно, тяготы продовольственного кризиса оказались бы во сто крат тяжелее, не вспомни петроградцы о существовании деревни...
МОЛОЧНЫЕ ВОЙНЫ
Собственно, деревня сама напомнила о себе. В бывшую столицу империи со своими продуктами потянулись крестьяне из губернии и обретшего независимость бывшего "княжества Финляндского". Хлеб, молоко и мясо выменивались не только на драгоценности, но и на мебель, часы, швейные машинки. Многие из подобных сделок совершались прямо на вокзалах, причем петроградцы оказывались явно не в выигрышном положении. Журналист, работавший под псевдонимом Авгур, следующим образом рисует сцену купли-продажи на Финляндском вокзале: "...петроградцы с ловкостью марафонских бегунов набрасываются на бедную, оглушенную, совсем подавленную чухонку, у которой под промасленным локтем зажата посудина с маслом, а в свободной руке, покрытое чистым полотном, покачивается ведерко с цельным молоком. Таких аукционов, полных зажигательного энтузиазма и щедрости, не видал ни один художественный аукцион, где-нибудь на Морской в фешенебельном особняке".
Однако уже в мае 1918 года по причине ужесточения пропускного режима выезд из бывшей столицы оказался сопряжен со значительными трудностями. Многие села губернии де-факто отказывались признать новую (да и любую другую) власть. Финляндия, в свою очередь, также погрузилась в пучину гражданской войны. Теперь голодающим петроградцам приходилось рассчитывать только на собственные пригороды - Лигово, Шувалово, Озерки.
Жители пригородов на тот момент фактически делились на две категории. К первой относились "сельские производители", еще до революции снабжавшие Петроград продукцией собственных хозяйств. Значительную часть в этой группе составляли финны, немцы и эстонцы. Ко второй относились так называемые "зимогоры" (зимние горожане), жившие в пригородах только во время летнего сезона и имевшие при своих домах в лучшем случае небольшие огороды.
Массовый наплыв петроградцев из центральных районов позволил "фермерам" начать с ними крайне выгодную торговлю. При этом если финны отдавали свою продукцию даже за такие сомнительные деньги, как "керенки", то немецкие колонисты выдвинули лозунг: "Ничего не продаем, но все, решительно все, меняем".
В результате обменных операций цены на продукты взлетели до такого уровня, что "зимогоры", едва кормящиеся со своих небольших участков, стали испытывать к "пришельцам" настоящую ненависть. Тот же Авгур следующим образом описывает сложившуюся в пригородах ситуацию: "Сюда съезжаются за молоком со всех этих голодных, отощалых Бармалеевых улиц и Малых Посадских... На чухонок с жестяными, туго завинченными бадьями раньше устраивались по всем правилам легкой полевой стратегии форменные облавы... Теперь не то, на облаву отряжается другая облава: разведка пресекается энергичною молочной "контрразведкой". В Шувалово, например, дело доходило уже не раз до боя. Бьют пока одни кувшины, опаковые молочники с пенистой, питательной влагой, четвертные бутылки, наполненные молоком. "Не пустим к нам, объедаете наших детишек. Будет. Побаловались молочком"... Красноватые, беловолосые дочери Кунисальми, а также и Мунисальми хладнокровно пересчитывают в это время жатву линючих "керенок", одним глазком поглядывая на гражданскую войну петроградских с "зимогорами".
ОГОРОДНЫЙ БУМ
К весне 1918 года большинство петроградцев окончательно утвердились в мысли, что "спасение голодающих - дело рук самих голодающих". Даже изнеженные представители бывших "эксплуататорских классов" постарались обзавестись собственными огородами, отдавая предпочтение Лесной и Новой Деревне. Разумеется, ни о каком законном приобретении земли не было и речи, благо новая власть объявила частной собственности войну. Зато охранялись "стихийные" огороды надежно. Нередко в числе сторожей можно было встретить боевых офицеров, вооруженных ружьями и револьверами. И хотя все эти воины априори считались "контрреволюционными элементами", вплоть до окончания полевого сезона большевики смотрели на подобные отряды самообороны сквозь пальцы...
Но одни только огороды не могли спасти положение. Весной-летом 1918 года тысячи отощавших за зиму горожан, несмотря на все заслоны, растеклись по деревням Петроградской губернии. Натуральный обмен вспыхнул с новой силой, однако процесс этот оказался недолгим. Во многих селах крестьяне не только не желали делиться продуктами, но и встречали петроградцев палками и камнями. Социальная напряженность достигла апогея и завершилась введением советской властью продразверстки. Вслед за "несознательными" группами "мешочников" в "великий поход на деревню" двинулись идейные и отлично вооруженные красногвардейцы. Они ничего не предлагали взамен, зато выметали у крестьян весь хлеб подчистую. Результатом стала встречная волна озлобления и очередной виток гражданской войны.
Только "после окончательного разгрома контрреволюции" и введения НЭПа продовольственное положение Петрограда начало выправляться. Однако кулинарные и садово-огородные навыки, приобретенные в голодном 1918 году, пригодились многим из горожан в гораздо более голодные и трагические дни ленинградской блокады.
ДМИТРИЙ МИТЮРИН
Бурные события 1917 года ощутимо ударили не только по мировоззрению, но и по желудкам петербуржцев-петроградцев. Кстати, именно продовольственный кризис в значительной мере привел к падению как монархии, так и демократического Временного правительства. При большевиках этот кризис достиг апогея, и лишь драконовские меры нового режима смогли удержать ситуацию под контролем.
Положение осложнялось разгулом преступности, причем все чаще грабители руководствовались желанием не столько обогатиться, сколько раздобыть что-нибудь съестное.
В марте 1918 года петроградские газеты оживленно обсуждали происшествие с известным клоуном Жакомино. В качестве гонорара за одно из своих выступлений знаменитый паяц получил бутылку с растительным маслом. Возвращаясь поздно вечером домой, он внезапно подвергся нападению бандитов. Сообразительный циркач поспешил напялить на себя "диковинную маску в виде ослиной головы со стеклянными глазами на шарнирах". То ли имитируя осла, то ли от ужаса, Жакомино издал дикий рев. Что привело нападавших в состояние паники и заставило их ретироваться.
К сожалению, не у всех петроградцев вовремя находилась под рукой ослиная голова, так что большинству из них в аналогичных ситуациях приходилось расставаться с продуктами, другими ценностями, а то и жизнью. С другой стороны, и самим грабителям, попавшим в руки озверевшей толпы, не приходилось рассчитывать на снисхождение. Самосудные расправы вроде сбрасывания в реку с моста стали делом совершенно обычным...
Стремление хоть как-то разнообразить свой рацион вдохновило горожан на изобретение таких лакомств, как кисель из овса, печенье из кофейной гущи, вафли из картофельной шелухи. В некоторых петроградцах "пробуждались инстинкты предков", и они шли охотиться на голубей и ворон в Александро-Невскую лавру.
Все же следует отметить, что какие-то приличия (видимо, оставшиеся от "старого режима") еще соблюдались. Те же голуби могли чувствовать себя в безопасности на центральных площадях. Более того, несмотря на голод, многие жители ухитрялись держать у себя собак и кошек. Появилась даже особая категория торговцев, поставлявшая для "домашних любимцев" своеобразные "супы", приготовленные из костей павших лошадей. Газеты писали: "Несмотря на запах тухлятинки, "бобики" потребляют эту пищу с большим удовольствием".
Несомненно, тяготы продовольственного кризиса оказались бы во сто крат тяжелее, не вспомни петроградцы о существовании деревни...
МОЛОЧНЫЕ ВОЙНЫ
Собственно, деревня сама напомнила о себе. В бывшую столицу империи со своими продуктами потянулись крестьяне из губернии и обретшего независимость бывшего "княжества Финляндского". Хлеб, молоко и мясо выменивались не только на драгоценности, но и на мебель, часы, швейные машинки. Многие из подобных сделок совершались прямо на вокзалах, причем петроградцы оказывались явно не в выигрышном положении. Журналист, работавший под псевдонимом Авгур, следующим образом рисует сцену купли-продажи на Финляндском вокзале: "...петроградцы с ловкостью марафонских бегунов набрасываются на бедную, оглушенную, совсем подавленную чухонку, у которой под промасленным локтем зажата посудина с маслом, а в свободной руке, покрытое чистым полотном, покачивается ведерко с цельным молоком. Таких аукционов, полных зажигательного энтузиазма и щедрости, не видал ни один художественный аукцион, где-нибудь на Морской в фешенебельном особняке".
Однако уже в мае 1918 года по причине ужесточения пропускного режима выезд из бывшей столицы оказался сопряжен со значительными трудностями. Многие села губернии де-факто отказывались признать новую (да и любую другую) власть. Финляндия, в свою очередь, также погрузилась в пучину гражданской войны. Теперь голодающим петроградцам приходилось рассчитывать только на собственные пригороды - Лигово, Шувалово, Озерки.
Жители пригородов на тот момент фактически делились на две категории. К первой относились "сельские производители", еще до революции снабжавшие Петроград продукцией собственных хозяйств. Значительную часть в этой группе составляли финны, немцы и эстонцы. Ко второй относились так называемые "зимогоры" (зимние горожане), жившие в пригородах только во время летнего сезона и имевшие при своих домах в лучшем случае небольшие огороды.
Массовый наплыв петроградцев из центральных районов позволил "фермерам" начать с ними крайне выгодную торговлю. При этом если финны отдавали свою продукцию даже за такие сомнительные деньги, как "керенки", то немецкие колонисты выдвинули лозунг: "Ничего не продаем, но все, решительно все, меняем".
В результате обменных операций цены на продукты взлетели до такого уровня, что "зимогоры", едва кормящиеся со своих небольших участков, стали испытывать к "пришельцам" настоящую ненависть. Тот же Авгур следующим образом описывает сложившуюся в пригородах ситуацию: "Сюда съезжаются за молоком со всех этих голодных, отощалых Бармалеевых улиц и Малых Посадских... На чухонок с жестяными, туго завинченными бадьями раньше устраивались по всем правилам легкой полевой стратегии форменные облавы... Теперь не то, на облаву отряжается другая облава: разведка пресекается энергичною молочной "контрразведкой". В Шувалово, например, дело доходило уже не раз до боя. Бьют пока одни кувшины, опаковые молочники с пенистой, питательной влагой, четвертные бутылки, наполненные молоком. "Не пустим к нам, объедаете наших детишек. Будет. Побаловались молочком"... Красноватые, беловолосые дочери Кунисальми, а также и Мунисальми хладнокровно пересчитывают в это время жатву линючих "керенок", одним глазком поглядывая на гражданскую войну петроградских с "зимогорами".
ОГОРОДНЫЙ БУМ
К весне 1918 года большинство петроградцев окончательно утвердились в мысли, что "спасение голодающих - дело рук самих голодающих". Даже изнеженные представители бывших "эксплуататорских классов" постарались обзавестись собственными огородами, отдавая предпочтение Лесной и Новой Деревне. Разумеется, ни о каком законном приобретении земли не было и речи, благо новая власть объявила частной собственности войну. Зато охранялись "стихийные" огороды надежно. Нередко в числе сторожей можно было встретить боевых офицеров, вооруженных ружьями и револьверами. И хотя все эти воины априори считались "контрреволюционными элементами", вплоть до окончания полевого сезона большевики смотрели на подобные отряды самообороны сквозь пальцы...
Но одни только огороды не могли спасти положение. Весной-летом 1918 года тысячи отощавших за зиму горожан, несмотря на все заслоны, растеклись по деревням Петроградской губернии. Натуральный обмен вспыхнул с новой силой, однако процесс этот оказался недолгим. Во многих селах крестьяне не только не желали делиться продуктами, но и встречали петроградцев палками и камнями. Социальная напряженность достигла апогея и завершилась введением советской властью продразверстки. Вслед за "несознательными" группами "мешочников" в "великий поход на деревню" двинулись идейные и отлично вооруженные красногвардейцы. Они ничего не предлагали взамен, зато выметали у крестьян весь хлеб подчистую. Результатом стала встречная волна озлобления и очередной виток гражданской войны.
Только "после окончательного разгрома контрреволюции" и введения НЭПа продовольственное положение Петрограда начало выправляться. Однако кулинарные и садово-огородные навыки, приобретенные в голодном 1918 году, пригодились многим из горожан в гораздо более голодные и трагические дни ленинградской блокады.
ДМИТРИЙ МИТЮРИН
