Культура
УРОКИ ЯСНОВИДЕНИЯ
24 май
Прочитанное связано с увиденным общим ощущением - невиданной роскоши, волшебного мастерства. И еще, разумеется, - завистью. Будь моя воля, я поместил бы "Успехи ясновидения", изданные "Пушкинским фондом", в золототканный оклад и усыпал его драгоценными каменьями - все равно содержимое осталось бы ценней переплета.
О чем пишет Лурье? О литераторах, о литературных произведениях, о литературных героях. Об исландских сагах, рыцарских романах, Омаре Хайяме, "Робинзоне Крузо", Чаадаеве, Гоголе, Горьком, Зощенко... Его новая книга, на первый взгляд, - сборник эссе: так и набрано в подзаголовке - "Трактаты для А.". Не верьте, однако, заявленной назидательности: интонация горькой иронии вряд ли подходит для воспитательных целей - пусть даже в сочинении "Осенний романс" (о баснях Крылова) и пародируется такого рода отеческий монолог:
"Певчих стрекоз не бывает, дорогая Герцогиня. Дедушка Крылов шутит. Позволяет себе поэтическую вольность - изображает как удобней воображению. Стрекоза вообще-то стрекочет, но не как сорока - скорей как кузнечик, - короче сказать, в полете крылья у нее трепещут: от каждого - как будто ветер, и каждое - как бы парус, и воздух, растираемый крыльями, гнется и скрипит, - не ее это голос, понимаешь? Но ведь и муравьи не говорят!..
...дедушка Крылов шутит: он, конечно, спасет Стрекозу - допустим, приютит ее на зиму в Публичной библиотеке..."
Конечно же, работы Лурье познавательны и фактографически безукоризненны. По ним можно учить школьников - внимательности, умению думать. Но все же не в том их задача. Перед нами - своеобразный дневник, полный не только "холодных наблюдений" ума, но и "горестных замет" сердца, едва ли не исповедь. Прохладное словцо "эссеист" к нашему собеседнику неприложимо. Потому, что пишет Самуил Лурье прежде всего о жизни, о трагическом существовании мыслящего и чувствующего человека во враждебном ему мире времени и материи. "Смерть и время царят на земле".
В аннотации к другой книге нашего автора ("Разговоры в пользу мертвых", СПб., 1997) "жанр" его штудий определяется так: "сочинения о себестоимости стиля". То есть - о том, во что обходится художественный шедевр его создателю, поэту или прозаику. Как правило, цена здесь - жизнь, причем - жизнь несчастливая. ""Бедные люди" - пример тавтологии", - говорит Георгий Иванов, и Самуил Лурье горячо разделяет это печальное мнение.
Горячая и печальная книга! Вот Блок, выгорающий изнутри. Вот Дельвиг, преданный женой и друзьями. Вот Фет, ищущий нож, чтобы избегнуть "преумножения неизбежных страданий". Вот Салтыков, цитируемый сострадающим и страдающим автором: "После выхода из Лицея (в 1844 г.) стихов больше не писал. Затем служил и писал, писал и служил... Написал 22 названия книг. В настоящее время, одержимый жестоким недугом, ожидаю смерти". Вот Лермонтов, ставший "темно-фиолетовым рыцарем с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом" в свите булгаковского Воланда...
Но при чем тут алмазная роскошь, с которой мы начали? - спросит читатель. А вспомните о "себестоимости" строки, вообразите ужасающие условия (давление и температуру), при которых графит делается алмазом. Чем горе черней, тем грифель алмазней. В прозе Лурье дела обстоят точно так же, как и в поэзии, где ясновидение (не путать со столоверчением!) достигается, увы, на тропе трагедии, по которой рыщет слепой рок. Что-то похожее греки называли "катарсисом", прояснением. "Горю и ночью дорога светла", - сказал Иннокентий Анненский, один из предшественников Лурье в жанре историко-литературных лирических "отражений", один из персонажей его книги. Он знал, о чем говорил! Трагическое переживание превращает хрусталик нашего глаза в магический кристалл - и мы по-новому видим мир. Остается лишь передать увиденное словами.
Успехи Самуила Лурье - и в ясновидении, и в описании его результатов - несомненны. Читая книгу, постоянно испытываешь "толчки радостного узнавания" (определение принадлежит Набокову, но поверяется Мандельштамом: "И сладок нам лишь узнаванья миг"). Это и есть поэзия. Лурье мог бы сказать о себе то, что он говорит о другом поэте:
"Все понимать, но ничего не бояться, обращая неизбежность утрат в свободу отказа.
Бродский - автор последней иллюзии: будто жизнь без иллюзии смысла имеет смысл. Только в этой иллюзии реальность похожа на себя - пока звук, распираемый силой такого смысла, наполняет нас невеселым счастьем".
12 мая Самуил Лурье отметил свое шестидесятилетие. Как тут сдержать своекорыстие - и не пожелать юбиляру, мастеру "невеселого счастья", новых замечательных книг: прочитав их, мы, может быть, станем чуть лучше.
АЛЕКСЕЙ ПУРИН, заведующий отделом поэзии журнала "Звезда"
О чем пишет Лурье? О литераторах, о литературных произведениях, о литературных героях. Об исландских сагах, рыцарских романах, Омаре Хайяме, "Робинзоне Крузо", Чаадаеве, Гоголе, Горьком, Зощенко... Его новая книга, на первый взгляд, - сборник эссе: так и набрано в подзаголовке - "Трактаты для А.". Не верьте, однако, заявленной назидательности: интонация горькой иронии вряд ли подходит для воспитательных целей - пусть даже в сочинении "Осенний романс" (о баснях Крылова) и пародируется такого рода отеческий монолог:
"Певчих стрекоз не бывает, дорогая Герцогиня. Дедушка Крылов шутит. Позволяет себе поэтическую вольность - изображает как удобней воображению. Стрекоза вообще-то стрекочет, но не как сорока - скорей как кузнечик, - короче сказать, в полете крылья у нее трепещут: от каждого - как будто ветер, и каждое - как бы парус, и воздух, растираемый крыльями, гнется и скрипит, - не ее это голос, понимаешь? Но ведь и муравьи не говорят!..
...дедушка Крылов шутит: он, конечно, спасет Стрекозу - допустим, приютит ее на зиму в Публичной библиотеке..."
Конечно же, работы Лурье познавательны и фактографически безукоризненны. По ним можно учить школьников - внимательности, умению думать. Но все же не в том их задача. Перед нами - своеобразный дневник, полный не только "холодных наблюдений" ума, но и "горестных замет" сердца, едва ли не исповедь. Прохладное словцо "эссеист" к нашему собеседнику неприложимо. Потому, что пишет Самуил Лурье прежде всего о жизни, о трагическом существовании мыслящего и чувствующего человека во враждебном ему мире времени и материи. "Смерть и время царят на земле".
В аннотации к другой книге нашего автора ("Разговоры в пользу мертвых", СПб., 1997) "жанр" его штудий определяется так: "сочинения о себестоимости стиля". То есть - о том, во что обходится художественный шедевр его создателю, поэту или прозаику. Как правило, цена здесь - жизнь, причем - жизнь несчастливая. ""Бедные люди" - пример тавтологии", - говорит Георгий Иванов, и Самуил Лурье горячо разделяет это печальное мнение.
Горячая и печальная книга! Вот Блок, выгорающий изнутри. Вот Дельвиг, преданный женой и друзьями. Вот Фет, ищущий нож, чтобы избегнуть "преумножения неизбежных страданий". Вот Салтыков, цитируемый сострадающим и страдающим автором: "После выхода из Лицея (в 1844 г.) стихов больше не писал. Затем служил и писал, писал и служил... Написал 22 названия книг. В настоящее время, одержимый жестоким недугом, ожидаю смерти". Вот Лермонтов, ставший "темно-фиолетовым рыцарем с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом" в свите булгаковского Воланда...
Но при чем тут алмазная роскошь, с которой мы начали? - спросит читатель. А вспомните о "себестоимости" строки, вообразите ужасающие условия (давление и температуру), при которых графит делается алмазом. Чем горе черней, тем грифель алмазней. В прозе Лурье дела обстоят точно так же, как и в поэзии, где ясновидение (не путать со столоверчением!) достигается, увы, на тропе трагедии, по которой рыщет слепой рок. Что-то похожее греки называли "катарсисом", прояснением. "Горю и ночью дорога светла", - сказал Иннокентий Анненский, один из предшественников Лурье в жанре историко-литературных лирических "отражений", один из персонажей его книги. Он знал, о чем говорил! Трагическое переживание превращает хрусталик нашего глаза в магический кристалл - и мы по-новому видим мир. Остается лишь передать увиденное словами.
Успехи Самуила Лурье - и в ясновидении, и в описании его результатов - несомненны. Читая книгу, постоянно испытываешь "толчки радостного узнавания" (определение принадлежит Набокову, но поверяется Мандельштамом: "И сладок нам лишь узнаванья миг"). Это и есть поэзия. Лурье мог бы сказать о себе то, что он говорит о другом поэте:
"Все понимать, но ничего не бояться, обращая неизбежность утрат в свободу отказа.
Бродский - автор последней иллюзии: будто жизнь без иллюзии смысла имеет смысл. Только в этой иллюзии реальность похожа на себя - пока звук, распираемый силой такого смысла, наполняет нас невеселым счастьем".
12 мая Самуил Лурье отметил свое шестидесятилетие. Как тут сдержать своекорыстие - и не пожелать юбиляру, мастеру "невеселого счастья", новых замечательных книг: прочитав их, мы, может быть, станем чуть лучше.
АЛЕКСЕЙ ПУРИН, заведующий отделом поэзии журнала "Звезда"
