Общество
КАКАЯ ЦЕНЗУРА НАМ НУЖНА?
19 июля
С государственной цензурой формально все ясно - ее существование запрещено Конституцией. Тем не менее государственные органы обязаны не допускать действий, пусть и выраженных только словом, которые могут быть квалифицированы как нарушение уголовного законодательства. Вот почему та же столичная прокуратура могла бы обратить внимание на расширяющуюся пропаганду детской порнографии - одного из самых омерзительных явлений. Известен только один случай, но и тогда изготовители подобной продукции отделались по мировым меркам исключительно легко, получив, кажется, по два года общего режима. В соответствии с принятым Законом о борьбе с экстремизмом правоохранительные органы могли бы прикрыть откровенно нацистские газеты, которые так легко купить возле Исторического музея в Москве или у Гостиного Двора в Питере. Но именно здесь о деятельности прокуроров-активистов как-то не слышно. Если такая деятельность может быть названа цензурой - общество примет ее.
Безусловно, есть цензура, связанная с давлением общественного мнения. С ней сложнее. Прежде всего потому, что не доказана постоянная и повсеместная правота общественного мнения. На Западе такая цензура осуществляется в виде создания разного рода советов по нравственности, которые часто предлагают перенести и на нашу почву. Но с одной разницей: там эти органы могут принимать исключительно рекомендации. У нас же немедленно зазвучат призывы дать им властные полномочия, а это уже возрождение госцензуры, что является недопустимым. Кроме того, фактически общественная цензура тоталитарно господствует в форме политкорректности. Причем эта политкорректность, весьма неплохая по первоначальной задумке, сегодня привела к тому, что западное общество надолго лишилось стимула для общественных дискуссий, например по вопросам миграции. В итоге цензура политкорректности уже привела к прямо противоположному результату - росту шовинистических настроений в Западной Европе. Таким образом, своего рода общественная цензура возможна как фактор поддержания стабильности в обществе, но для ее существования важно, чтобы политические элиты были интеллектуально и морально честными, гибкими, способными ответить на вызовы времени.
Бизнес-цензура связана с тем, что медийное дело, закономерно оторванное от государства, оказывается в другой опасной зоне: зоне умолчания, запрета, связанного с конкретными финансовыми интересами. Пару лет назад в Штатах и Западной Европе прошла содержательная дискуссия интеллектуалов, порожденная историей подобного рода. Одна из крупнейших медийных корпораций мира, пытаясь прорваться на потенциально безбрежный китайский рынок, негласно наложила запрет на демонстрацию сюжетов, в которых говорилось о нарушениях прав человека в этой стране. Это, безусловно, была цензура. Самая настоящая. Но столкнулись два традиционных для западного общества права: право частного бизнеса в рамках закона обеспечивать свои интересы и право журналистов добывать и распространять правдивую информацию. Спорщики тогда к единому мнению не пришли, правда, придя к выводу, что каждый такой случай следует рассматривать отдельно, а также что все участники процесса должны проявлять ответственность.
В любом случае все даже малейшие ограничения, которые допускаются в качестве подобия цензуры, должны быть внятно объяснены и приняты обществом. В этом смысле разумной цензурой были моментально возникшие 11 сентября прошлого года запреты на показ в прямом эфире трагедий людей, выбрасывавшихся из окон небоскребов. Такая моментальная реакция боссов американских телемедиа и журналистов ничего, кроме уважения, не вызывает. И все всё сразу поняли.
У нас же наоборот. Либо сплошная "расчлененка", либо наглое нежелание объяснить свои действия, что продемонстрировал московский прокурор, некто Авдюков, заявивший, что, дескать, мы надзираем за законом, а следовательно, никому ничего объяснять по "делу Сорокина" не будем. До "троек" 1937 года еще очень далеко, но отдельные нотки той мелодии уже слышны. Такая цензура, осуществляемая такой прокуратурой, нам явно не нужна.
И наконец, самая мучительная цензура - это самоцензура. Не та, которая рождена страхом или рабьей угодливостью, а та, которая руководствуется врачебным принципом "не навреди". Рецептов здесь быть не может. Я бы назвал такую цензуру самоцензурой культуры и интеллектуальной честности. Когда люди говорят о национальных проблемах пусть и самые горькие вещи, такая цензура не даст повода обидеться за свой народ никому. Когда в политическом анализе критика действий президента, губернатора, политического лидера не переходит в личные оскорбления и стремление побольнее уколоть. Когда нет запретных тем, но есть запретные методы их освещения.
Все это так просто на словах и страшно мучительно на практике. И это единственный вид цензуры, который можно признать до конца. Без всего остального можно обойтись.
ВАЛЕРИЙ ОСТРОВСКИЙ, политолог
Безусловно, есть цензура, связанная с давлением общественного мнения. С ней сложнее. Прежде всего потому, что не доказана постоянная и повсеместная правота общественного мнения. На Западе такая цензура осуществляется в виде создания разного рода советов по нравственности, которые часто предлагают перенести и на нашу почву. Но с одной разницей: там эти органы могут принимать исключительно рекомендации. У нас же немедленно зазвучат призывы дать им властные полномочия, а это уже возрождение госцензуры, что является недопустимым. Кроме того, фактически общественная цензура тоталитарно господствует в форме политкорректности. Причем эта политкорректность, весьма неплохая по первоначальной задумке, сегодня привела к тому, что западное общество надолго лишилось стимула для общественных дискуссий, например по вопросам миграции. В итоге цензура политкорректности уже привела к прямо противоположному результату - росту шовинистических настроений в Западной Европе. Таким образом, своего рода общественная цензура возможна как фактор поддержания стабильности в обществе, но для ее существования важно, чтобы политические элиты были интеллектуально и морально честными, гибкими, способными ответить на вызовы времени.
Бизнес-цензура связана с тем, что медийное дело, закономерно оторванное от государства, оказывается в другой опасной зоне: зоне умолчания, запрета, связанного с конкретными финансовыми интересами. Пару лет назад в Штатах и Западной Европе прошла содержательная дискуссия интеллектуалов, порожденная историей подобного рода. Одна из крупнейших медийных корпораций мира, пытаясь прорваться на потенциально безбрежный китайский рынок, негласно наложила запрет на демонстрацию сюжетов, в которых говорилось о нарушениях прав человека в этой стране. Это, безусловно, была цензура. Самая настоящая. Но столкнулись два традиционных для западного общества права: право частного бизнеса в рамках закона обеспечивать свои интересы и право журналистов добывать и распространять правдивую информацию. Спорщики тогда к единому мнению не пришли, правда, придя к выводу, что каждый такой случай следует рассматривать отдельно, а также что все участники процесса должны проявлять ответственность.
В любом случае все даже малейшие ограничения, которые допускаются в качестве подобия цензуры, должны быть внятно объяснены и приняты обществом. В этом смысле разумной цензурой были моментально возникшие 11 сентября прошлого года запреты на показ в прямом эфире трагедий людей, выбрасывавшихся из окон небоскребов. Такая моментальная реакция боссов американских телемедиа и журналистов ничего, кроме уважения, не вызывает. И все всё сразу поняли.
У нас же наоборот. Либо сплошная "расчлененка", либо наглое нежелание объяснить свои действия, что продемонстрировал московский прокурор, некто Авдюков, заявивший, что, дескать, мы надзираем за законом, а следовательно, никому ничего объяснять по "делу Сорокина" не будем. До "троек" 1937 года еще очень далеко, но отдельные нотки той мелодии уже слышны. Такая цензура, осуществляемая такой прокуратурой, нам явно не нужна.
И наконец, самая мучительная цензура - это самоцензура. Не та, которая рождена страхом или рабьей угодливостью, а та, которая руководствуется врачебным принципом "не навреди". Рецептов здесь быть не может. Я бы назвал такую цензуру самоцензурой культуры и интеллектуальной честности. Когда люди говорят о национальных проблемах пусть и самые горькие вещи, такая цензура не даст повода обидеться за свой народ никому. Когда в политическом анализе критика действий президента, губернатора, политического лидера не переходит в личные оскорбления и стремление побольнее уколоть. Когда нет запретных тем, но есть запретные методы их освещения.
Все это так просто на словах и страшно мучительно на практике. И это единственный вид цензуры, который можно признать до конца. Без всего остального можно обойтись.
ВАЛЕРИЙ ОСТРОВСКИЙ, политолог
