Культура
СВЯТАЯ СЕМЕЙСТВЕННОСТЬ ПРОФЕССОРА ШТОКБАНТА
27 сентября
- Исаак Романович, а подметных писем по поводу семейственности на производстве вы не боитесь?
- Не боюсь... Возможно, мы единственный театр в России, где семейное руководство ни у кого не вызывает изжоги. Все вышло само собой. Алевтина - студентка моего первого режиссерского выпуска, сокурсница Семена Спивака. Она понимает актерскую душу, знает что почем в театре. Ну а Яна - настоящий театральный ребенок, выросла за кулисами, сейчас учится в Академии театрального искусства. И уже выпустила как художник-постановщик "Мандрагору", "Репетицию на бис", а теперь вот оформила "Лису и виноград", первую премьеру нового сезона.
- А как обстоят дела в "большой семье"?
- Ко всем ученикам я испытываю родительские чувства. Ведь все они родились как актеры в моем классе. Ученики - это мое второе, десятое, сотое Я, потому что я их учил и они исповедуют одну театральную школу, одни идеалы, одни художественные принципы. Они все, по сути, работают в театре не за деньги, а за что-то другое. И в этом "другом" заключена их преданность призванию.
- Я не знаю, как зовут вас в своем кругу ваши ученики, но для меня вы невольно ассоциируетесь с песней "Комбат-батяня". За вашей спиной молодые чувствуют себя защищенными...
- Это моя обязанность и моя забота. Я ведь ступил на театральную стезю, уже пройдя армию. Семнадцать с половиной лет проходил в погонах. И когда в 1960 году прошлого столетия пришел поступать в институт на Моховой, у меня был критический возраст. Когда я в военной форме шел по лестнице Театрального института, абитуриенты вскакивали и высоко держали грудь. Они думали, что это идет военрук. А военруки в то время играли огромную роль. Ну потом-то они поняли свою роковую ошибку и долго мстили мне мелкими пакостями, заставляя играть в самых дурацких этюдах. Собаку, например, которая сидит под столом и кусает людей за ноги. Но все это я переносил стойко. А с курсом мне очень повезло - со мной учились Гена Опорков, Лариса Малеванная... И то, что я стал "комбатом-батяней", как вы говорите, получилось как-то естественно. Я и в армии был лидером, и на курсе оказался старшим. Видимо, лидерство у меня в крови. В конце концов это привело меня к педагогике.
- И все же что для вас первостепенно - педагогика или режиссура?
- Не могу отличить себя "педагога" от себя "режиссера" и от себя "руководителя". Для меня это неотделимые компоненты. Благодаря этому и сложился наш семейный театр, в котором я - папа. Потому что я действительно их всех породил. Каждого из них отобрал на конкурсе, выучил, сделал артистами, а потом и заслуженными артистами, лауреатами.
- Помимо артистов театра из вашей мастерской вышло много клоунов, пародистов, эксцентриков, диджеев, конферансье. Как вы относитесь к тому, что некоторые из них покидают "Буфф"?
- Еще в студенческие годы я их всех вижу на вырост - кто пойдет по линии театральной, а кому ближе эстрада. И кому-то из эстрадников со временем действительно становится тесно в театре. Они правильно делают, что покидают "Буфф", - и Юрий Гальцев, и Геннадий Ветров, и Елена Воробей. Им пора начинать свободное плавание, а мне это дает возможность ротации в театре. Я могу на их место взять молодых ребят. Но мне дорого то, что бывшие буффовцы по-человечески с нами не порывают. День рождения "Буффа" - это по-прежнему и их праздник.
- Кстати, как вам удалось вернуть из небытия имя дореволюционного театра "Буфф"?
- В начале 80-х безымянная наша труппа, созданная из моих студентов, работала при Ленконцерте. И в управлении культуры мне посоветовали придумать название. Я предложил: "Театр-кабаре" (это сейчас их можно встретить на каждом углу, а тогда такое название звучало свежо). Меня упрекнули в том, что я собираюсь пропагандировать буржуазное искусство. А вот второй вариант - "Буфф" - начальству понравился. "Вот это по-нашему, по Маяковскому!" - одобрил начальник управления, решив, что я позаимствовал название из поэмы "Мистерия-буфф".
- Ваша театральная семья родилась из студии. Что, на ваш взгляд, происходит сейчас со студийным движением?
- Оно по-прежнему многое определяет в жизни современной сцены. Убежден, что настоящий театральный организм и сегодня может родиться только на базе студийности. Так создавались лучшие театры - от Московского художественного до нынешней "Табакерки". У студийного театра есть своя особая атмосфера взаимного проникновения. И когда, случается, я какого-то хорошего актера беру со стороны, он долго не может найтись в новом коллективе. Должно пройти два-три года, чтобы он получил нашу прививку, стал своим.
- Как бы вы сами определили ваш круг театральности?
- Cейчас весь наш театр стоит на распутье: куда ни повернешь, какие-то потери неизбежны. Но есть большой ствол. Это русская театральная школа и ее главное достижение - театр правды.
- И он до сих пор не потерял значения?
- Ни в коем случае. Это и поныне главное направление нашего сценического искусства. И при всех естественных отклонениях туда-сюда оно будет жить. Потому что за правдой - всегда правда. Вот такому театру я и служу.
- Насколько мне известно, еще одна театральная семья была у вас в Сибири... Не так ли?
- Да, это Красноярский ТЮЗ середины 60-х годов. Как и в "Буффе", я начинал там с нуля. И те четыре сезона мне очень дороги. Мы считали себя родственниками "Современника" и "Таганки". Гордились, что на премьеры к нам приезжали критики из Москвы. И наши спектакли "Ревизор", "Глоток свободы", "Жаворонок" находили живой отклик в зале, а порой становились предметом рассмотрения на заседаниях бюро обкома партии. Тогда я понял, что театр действительно может быть властителем дум. Что ни говори, а шестидесятники, пусть и корявым почерком, но все же писали новую историю.
- Вы относите себя к шестидесятникам?
- Да, я человек того поколения - и по взглядам на жизнь, и по идеалам. Я на сцене не раздел ни одной женщины. Просто не могу себе позволить спекулировать на этом, хотя время стало циничным и прагматичным. Упорный романтизм и поныне мною руководит. Все время стремлюсь к чему-то. Мне говорят: "Исаак, пора бы успокоиться". Но меня все время куда-то тянет.
- Видимо, поэтому вы вдруг стали молодым драматургом и даже выпустили сборник пьес "Женщины моей мечты". Что побудило вас взяться за этот жанр?
- Я почувствовал драматургический вакуум. Наш театр особенный, мы не можем ставить "Грозу" Островского. Стараемся работать в том жанре, который присущ именно нам. Это музыкальная комедия, мюзикл, музыкальное шоу. Очень трудно найти хорошую современную комедию. Я читаю много пьес, и от знакомства с ними остается тягостное впечатление. Много откровенной похабели. А я неисправимый человек. До сих пор не могу ставить спектакли "ни про что", хотя "Буфф" вроде бы настраивает на облегченность. И вдруг появилась тема. Попробовал сам написать. Начал с "Одной ночи из жизни женщины". Потом "Цирк уехал, клоуны остались", "Казанова в России", "Искушение Жанны". Это пьесы о женщинах разных эпох, но все они - мои любимые.
- То есть вы стали драматургом поневоле?
- В общем, да... Хотя, строго говоря, я не драматург. Пишу для себя.
- Что помогает вам поддерживать хорошую форму?
- Репетиции... Энергия, которую я за несколько часов вытряхиваю из себя без остатка, после репетиций во мне восполняется...
- А что больше всего удручает?
- Отпуск... Не люблю выпадать из ритма. Но с тех пор, как я начал писать пьесы, отпуска не так меня тяготят. К тому же в августе моя "большая семья" приезжает на день моего рождения к нам на дачу. Это всегда проходит очень весело.
- Если отвлечься от официального названия "Государственный музыкальный", что такое ваш "Буфф" по существу?
- "Буфф" - это театр радости. А радость нельзя сыграть. Ее можно испытывать. Только тогда она передается в зал. У нас есть свой зритель, который приезжает к нам из любого района города. Он знает, что в этом театре ему не сделают плохо. И мы дорожим такой репутацией.
За два десятилетия в молодом театре "Буфф" уже появились свои ветераны, которые в 80-е годы ярко заявили о себе спектаклем "Мандрагора". Теперь в этой возрожденной постановке играют молодые актеры, которые по возрасту годятся Штокбанту во внуки. А сам он стал ныне старейшим режиссером Петербурга. Но молодостью души профессор не уступит ни одному из своих учеников.
Олег СЕРДОБОЛЬСКИЙ
- Не боюсь... Возможно, мы единственный театр в России, где семейное руководство ни у кого не вызывает изжоги. Все вышло само собой. Алевтина - студентка моего первого режиссерского выпуска, сокурсница Семена Спивака. Она понимает актерскую душу, знает что почем в театре. Ну а Яна - настоящий театральный ребенок, выросла за кулисами, сейчас учится в Академии театрального искусства. И уже выпустила как художник-постановщик "Мандрагору", "Репетицию на бис", а теперь вот оформила "Лису и виноград", первую премьеру нового сезона.
- А как обстоят дела в "большой семье"?
- Ко всем ученикам я испытываю родительские чувства. Ведь все они родились как актеры в моем классе. Ученики - это мое второе, десятое, сотое Я, потому что я их учил и они исповедуют одну театральную школу, одни идеалы, одни художественные принципы. Они все, по сути, работают в театре не за деньги, а за что-то другое. И в этом "другом" заключена их преданность призванию.
- Я не знаю, как зовут вас в своем кругу ваши ученики, но для меня вы невольно ассоциируетесь с песней "Комбат-батяня". За вашей спиной молодые чувствуют себя защищенными...
- Это моя обязанность и моя забота. Я ведь ступил на театральную стезю, уже пройдя армию. Семнадцать с половиной лет проходил в погонах. И когда в 1960 году прошлого столетия пришел поступать в институт на Моховой, у меня был критический возраст. Когда я в военной форме шел по лестнице Театрального института, абитуриенты вскакивали и высоко держали грудь. Они думали, что это идет военрук. А военруки в то время играли огромную роль. Ну потом-то они поняли свою роковую ошибку и долго мстили мне мелкими пакостями, заставляя играть в самых дурацких этюдах. Собаку, например, которая сидит под столом и кусает людей за ноги. Но все это я переносил стойко. А с курсом мне очень повезло - со мной учились Гена Опорков, Лариса Малеванная... И то, что я стал "комбатом-батяней", как вы говорите, получилось как-то естественно. Я и в армии был лидером, и на курсе оказался старшим. Видимо, лидерство у меня в крови. В конце концов это привело меня к педагогике.
- И все же что для вас первостепенно - педагогика или режиссура?
- Не могу отличить себя "педагога" от себя "режиссера" и от себя "руководителя". Для меня это неотделимые компоненты. Благодаря этому и сложился наш семейный театр, в котором я - папа. Потому что я действительно их всех породил. Каждого из них отобрал на конкурсе, выучил, сделал артистами, а потом и заслуженными артистами, лауреатами.
- Помимо артистов театра из вашей мастерской вышло много клоунов, пародистов, эксцентриков, диджеев, конферансье. Как вы относитесь к тому, что некоторые из них покидают "Буфф"?
- Еще в студенческие годы я их всех вижу на вырост - кто пойдет по линии театральной, а кому ближе эстрада. И кому-то из эстрадников со временем действительно становится тесно в театре. Они правильно делают, что покидают "Буфф", - и Юрий Гальцев, и Геннадий Ветров, и Елена Воробей. Им пора начинать свободное плавание, а мне это дает возможность ротации в театре. Я могу на их место взять молодых ребят. Но мне дорого то, что бывшие буффовцы по-человечески с нами не порывают. День рождения "Буффа" - это по-прежнему и их праздник.
- Кстати, как вам удалось вернуть из небытия имя дореволюционного театра "Буфф"?
- В начале 80-х безымянная наша труппа, созданная из моих студентов, работала при Ленконцерте. И в управлении культуры мне посоветовали придумать название. Я предложил: "Театр-кабаре" (это сейчас их можно встретить на каждом углу, а тогда такое название звучало свежо). Меня упрекнули в том, что я собираюсь пропагандировать буржуазное искусство. А вот второй вариант - "Буфф" - начальству понравился. "Вот это по-нашему, по Маяковскому!" - одобрил начальник управления, решив, что я позаимствовал название из поэмы "Мистерия-буфф".
- Ваша театральная семья родилась из студии. Что, на ваш взгляд, происходит сейчас со студийным движением?
- Оно по-прежнему многое определяет в жизни современной сцены. Убежден, что настоящий театральный организм и сегодня может родиться только на базе студийности. Так создавались лучшие театры - от Московского художественного до нынешней "Табакерки". У студийного театра есть своя особая атмосфера взаимного проникновения. И когда, случается, я какого-то хорошего актера беру со стороны, он долго не может найтись в новом коллективе. Должно пройти два-три года, чтобы он получил нашу прививку, стал своим.
- Как бы вы сами определили ваш круг театральности?
- Cейчас весь наш театр стоит на распутье: куда ни повернешь, какие-то потери неизбежны. Но есть большой ствол. Это русская театральная школа и ее главное достижение - театр правды.
- И он до сих пор не потерял значения?
- Ни в коем случае. Это и поныне главное направление нашего сценического искусства. И при всех естественных отклонениях туда-сюда оно будет жить. Потому что за правдой - всегда правда. Вот такому театру я и служу.
- Насколько мне известно, еще одна театральная семья была у вас в Сибири... Не так ли?
- Да, это Красноярский ТЮЗ середины 60-х годов. Как и в "Буффе", я начинал там с нуля. И те четыре сезона мне очень дороги. Мы считали себя родственниками "Современника" и "Таганки". Гордились, что на премьеры к нам приезжали критики из Москвы. И наши спектакли "Ревизор", "Глоток свободы", "Жаворонок" находили живой отклик в зале, а порой становились предметом рассмотрения на заседаниях бюро обкома партии. Тогда я понял, что театр действительно может быть властителем дум. Что ни говори, а шестидесятники, пусть и корявым почерком, но все же писали новую историю.
- Вы относите себя к шестидесятникам?
- Да, я человек того поколения - и по взглядам на жизнь, и по идеалам. Я на сцене не раздел ни одной женщины. Просто не могу себе позволить спекулировать на этом, хотя время стало циничным и прагматичным. Упорный романтизм и поныне мною руководит. Все время стремлюсь к чему-то. Мне говорят: "Исаак, пора бы успокоиться". Но меня все время куда-то тянет.
- Видимо, поэтому вы вдруг стали молодым драматургом и даже выпустили сборник пьес "Женщины моей мечты". Что побудило вас взяться за этот жанр?
- Я почувствовал драматургический вакуум. Наш театр особенный, мы не можем ставить "Грозу" Островского. Стараемся работать в том жанре, который присущ именно нам. Это музыкальная комедия, мюзикл, музыкальное шоу. Очень трудно найти хорошую современную комедию. Я читаю много пьес, и от знакомства с ними остается тягостное впечатление. Много откровенной похабели. А я неисправимый человек. До сих пор не могу ставить спектакли "ни про что", хотя "Буфф" вроде бы настраивает на облегченность. И вдруг появилась тема. Попробовал сам написать. Начал с "Одной ночи из жизни женщины". Потом "Цирк уехал, клоуны остались", "Казанова в России", "Искушение Жанны". Это пьесы о женщинах разных эпох, но все они - мои любимые.
- То есть вы стали драматургом поневоле?
- В общем, да... Хотя, строго говоря, я не драматург. Пишу для себя.
- Что помогает вам поддерживать хорошую форму?
- Репетиции... Энергия, которую я за несколько часов вытряхиваю из себя без остатка, после репетиций во мне восполняется...
- А что больше всего удручает?
- Отпуск... Не люблю выпадать из ритма. Но с тех пор, как я начал писать пьесы, отпуска не так меня тяготят. К тому же в августе моя "большая семья" приезжает на день моего рождения к нам на дачу. Это всегда проходит очень весело.
- Если отвлечься от официального названия "Государственный музыкальный", что такое ваш "Буфф" по существу?
- "Буфф" - это театр радости. А радость нельзя сыграть. Ее можно испытывать. Только тогда она передается в зал. У нас есть свой зритель, который приезжает к нам из любого района города. Он знает, что в этом театре ему не сделают плохо. И мы дорожим такой репутацией.
За два десятилетия в молодом театре "Буфф" уже появились свои ветераны, которые в 80-е годы ярко заявили о себе спектаклем "Мандрагора". Теперь в этой возрожденной постановке играют молодые актеры, которые по возрасту годятся Штокбанту во внуки. А сам он стал ныне старейшим режиссером Петербурга. Но молодостью души профессор не уступит ни одному из своих учеников.
Олег СЕРДОБОЛЬСКИЙ
