Культура
ШКОЛА, ГДЕ НЕТ ШКОЛЯРОВ
22 октября
Наверное, прав художественный руководитель "Пяти вечеров" Юрий Серов, когда в напутственной статье, помещенной в изящно изданном буклете, утверждает: "На третьем году жизни фестиваль либо становится традиционным, либо умирает". Судя по тому, как увлекательны программы каждого из вечеров, какое количество заинтересованных, квалифицированных слушателей собрал концерт-открытие, "Северные цветы" не увянут.
Итак, вечер первый - "Ученики Александра Сандлера". Авторитет фортепианного педагога Сандлера (на снимке) не соизмерим с его творческим стажем. Десять лет преподавания в консерваторской школе-одиннадцатилетке и столько же в самой Консерватории - срок небольшой, чтобы именоваться главой пианистической школы. Между тем "школа Сандлера" - выражение в музыкантской среде расхожее и, что важнее, подтвержденное объективными показателями. Впрочем, не стану перечислять, сколько его воспитанников стали лауреатами исполнительских конкурсов, сколько удерживаются на эстраде, гастролируют по миру. Впечатления от состоявшегося концерта доказывают правомерность разговора о "школе Сандлера" убедительнее, нежели любые цифровые выкладки.
Выступавшие в концерте студенты и недавние выпускники - художественные личности. Собственное отношение к исполняемому и индивидуально окрашенное мастерство, необходимое, чтобы это нетрафаретное слышание музыки передать, - вот то, что отличает артиста от ученика, даже крепко технически оснащенного. Впечатления ученической игры, школярства на протяжении длинной программы не возникало ни разу. Показалось, что все выходившие на эстраду имеют на это право.
Различаясь в подходе к интерпретации, представители сандлеровской школы в то же время демонстрируют черты известной общности. Рояль у них звучит по-оркестровому ярко, но без форсирования, благородно. Темпы, динамика при значительной свободе аристократически сдержанны. К слову, на этот раз участники концерта были объединены не только общностью школы, но и стилевой близостью звучавшей музыки: то были образцы фортепианного творчества русских композиторов Серебряного века.
Сергея Прокофьева в юности почитали музыкальным варваром, крушителем основ искусства. Создателя музыкальной сказки о гадком утенке потом самого сравнивали с андерсеновским утенком: в его сочинениях долго не замечали их породу, связь с традицией, красоту. Задуманная в молодости, а завершенная на склоне жизни, Пятая соната - образец целомудреннейшей прокофьевской лирики. Пианист Станислав Соловьев, словно бы полемизируя с устойчивой репутацией Прокофьева-скифа, играл эту сонату романтически-трепетно, отбирая нежнейшие акварельные тона. Но при этом не избежал естественных для полемиста преувеличений, известной аффектации: красота в такие моменты оборачивалась красивостью.
Пятая соната Скрябина близка темпераменту Павла Райкеруса, чья игра обычно захватывает мощной импульсивностью. Он также мастер изысканного смешения тембровых красок, что полно проявлялось на piano. Звучание же forte бывало суховатым. При всей впечатляющей силе этой горячей интерпретации от слуха не укрылась некоторая ее сыроватость, недостаточно тщательная проработка деталей.
Знаменитые фрагменты из балета Стравинского "Петрушка" в авторском фортепианном переложении предстали у виртуоза Антона Ляховского живыми, многокрасочными, контрастными, хотя наполняющая эту музыку стихия ритма могла бы быть обнаружена еще более властно, жестко.
Вторая соната Рахманинова нашла проникновенного толкователя в лице Александра Пироженко. Живая увлеченность музицированием, размах чувств сдерживаются самоконтролем и утонченной культурой звука. И если форма первой части показалась недостаточно собранной, две последующие были безупречно цельными.
Вершиной вечера стало исполнение Петром Лаулом Сонаты соль минор Метнера. Трепетность его игры проистекает из какого-то восторженного удивления перед красотой музыки, а умение извлекать из рояля звучание - то полнокровно-бурное, то бестелесно-призрачное - граничит с чудом.
Итак, в первом из "Пяти вечеров" в целом очень успешно, даря щедрую надежду на будущее, выступили пятеро молодых пианистов. Их учитель Александр Сандлер сполна заслужил пятерку.
Михаил БЯЛИК
Итак, вечер первый - "Ученики Александра Сандлера". Авторитет фортепианного педагога Сандлера (на снимке) не соизмерим с его творческим стажем. Десять лет преподавания в консерваторской школе-одиннадцатилетке и столько же в самой Консерватории - срок небольшой, чтобы именоваться главой пианистической школы. Между тем "школа Сандлера" - выражение в музыкантской среде расхожее и, что важнее, подтвержденное объективными показателями. Впрочем, не стану перечислять, сколько его воспитанников стали лауреатами исполнительских конкурсов, сколько удерживаются на эстраде, гастролируют по миру. Впечатления от состоявшегося концерта доказывают правомерность разговора о "школе Сандлера" убедительнее, нежели любые цифровые выкладки.
Выступавшие в концерте студенты и недавние выпускники - художественные личности. Собственное отношение к исполняемому и индивидуально окрашенное мастерство, необходимое, чтобы это нетрафаретное слышание музыки передать, - вот то, что отличает артиста от ученика, даже крепко технически оснащенного. Впечатления ученической игры, школярства на протяжении длинной программы не возникало ни разу. Показалось, что все выходившие на эстраду имеют на это право.
Различаясь в подходе к интерпретации, представители сандлеровской школы в то же время демонстрируют черты известной общности. Рояль у них звучит по-оркестровому ярко, но без форсирования, благородно. Темпы, динамика при значительной свободе аристократически сдержанны. К слову, на этот раз участники концерта были объединены не только общностью школы, но и стилевой близостью звучавшей музыки: то были образцы фортепианного творчества русских композиторов Серебряного века.
Сергея Прокофьева в юности почитали музыкальным варваром, крушителем основ искусства. Создателя музыкальной сказки о гадком утенке потом самого сравнивали с андерсеновским утенком: в его сочинениях долго не замечали их породу, связь с традицией, красоту. Задуманная в молодости, а завершенная на склоне жизни, Пятая соната - образец целомудреннейшей прокофьевской лирики. Пианист Станислав Соловьев, словно бы полемизируя с устойчивой репутацией Прокофьева-скифа, играл эту сонату романтически-трепетно, отбирая нежнейшие акварельные тона. Но при этом не избежал естественных для полемиста преувеличений, известной аффектации: красота в такие моменты оборачивалась красивостью.
Пятая соната Скрябина близка темпераменту Павла Райкеруса, чья игра обычно захватывает мощной импульсивностью. Он также мастер изысканного смешения тембровых красок, что полно проявлялось на piano. Звучание же forte бывало суховатым. При всей впечатляющей силе этой горячей интерпретации от слуха не укрылась некоторая ее сыроватость, недостаточно тщательная проработка деталей.
Знаменитые фрагменты из балета Стравинского "Петрушка" в авторском фортепианном переложении предстали у виртуоза Антона Ляховского живыми, многокрасочными, контрастными, хотя наполняющая эту музыку стихия ритма могла бы быть обнаружена еще более властно, жестко.
Вторая соната Рахманинова нашла проникновенного толкователя в лице Александра Пироженко. Живая увлеченность музицированием, размах чувств сдерживаются самоконтролем и утонченной культурой звука. И если форма первой части показалась недостаточно собранной, две последующие были безупречно цельными.
Вершиной вечера стало исполнение Петром Лаулом Сонаты соль минор Метнера. Трепетность его игры проистекает из какого-то восторженного удивления перед красотой музыки, а умение извлекать из рояля звучание - то полнокровно-бурное, то бестелесно-призрачное - граничит с чудом.
Итак, в первом из "Пяти вечеров" в целом очень успешно, даря щедрую надежду на будущее, выступили пятеро молодых пианистов. Их учитель Александр Сандлер сполна заслужил пятерку.
Михаил БЯЛИК
