Культура
О СТРАННОСТЯХ ТИРАНИЧЕСКОЙ ЛЮБВИ
13 февраля
В книжном потоке неших дней едва ли не второе место после криминального чтива занимают скандальные биографии знаменитостей, как прошлых, так и нынешних дней. Собрание под одной обложкой всех "низких истин", более или менее документированных, о личной жизни известного писателя, художника, артиста пользуется спросом и расходится быстрее, чем глубокое исследование об их творчестве. Сами же творцы навострились писать скандальные мемуары, чтоб зарабатывать на собственном имидже. Недешевые глянцевые издания не враз исчезают с прилавков, зазывно зияя сногсшибательной непристойностью из жизни VIP-персон. Клубничка заполонила книжный рынок, когда-то выявлявший серьезную работу мысли самой читающей страны. Интимная летопись Отечества явно стала популярным и легко продающимся товаром - суррогатным пособием массового просвещения.
До сих пор нет серьезного театроведческого труда об одном из величайших феноменов русского театра - Федоре Ивановиче Шаляпине. Зато недавно вышла книжка с многообещающим названием "Семейная жизнь Федора Шаляпина" Ирины Баранчеевой. Автор сразу же заявляет локальный аспект темы в подзаголовке: "Жена великого певца и ее судьба". То есть муж, будь он хоть великий певец, - да прилепится к своей жене. В сущности, этот профанируемый библейский посыл есть единственно внятный смысл повествования в 308 страниц. Причем строгий автор идет дальше кодекса морального и уж тем более гражданского: не признает права Ф.И. Шаляпина на двух жен, которые у него были. Жена здесь - не столько женщина, сколько выбранный дискурс, поэтому она может быть только одна - первая. А та, другая, - лишь разлучница, черный негатив запечатленной судьбы, не содержащий проявленной ценной информации. Ведь Иола Игнатьевна Торнаги, итальянская балерина, красавица, первая жена и мать шести детей Шаляпина, многие годы не давала ему развод, потому что не признавала присутствия в его жизни другой женщины - той, с которой он прожил 30 лет, прижил трех дочерей, которая похоронила его на парижском кладбище Батиньоль да и сама была похоронена в его могиле.
Но дотошный исследователь, прочесавший архивы, обнародовавший редкие материалы прессы и эпистолярного наследия Шаляпиных, позволяет себе быть столь же субъективным, как и его несчастливая героиня, явно выбранная для назидательности повествования. Современный автор хроники Шаляпиных разворачивает интимный сюжет с недопустимым в документальном повествовании надрывом жестокого романса. "Он не стоил ее любви" - навязчивый рефрен этой, а может, и любой женской биографии.
Понятна обида и боль покинутой жены. Понятна и болезненная реакция детей от первого брака, до глубоких седин сохранивших обиду на отца, на вторую его семью, на неравные доли наследства, оставленного вдове, а не первой жене. Так, Федор Федорович, младший сын певца, на старости лет впервые за долгие годы побывавший в Ленинграде, отказался прийти в мемориальные комнаты Шаляпина, потому что музей располагается в доме, где хозяйкой была Мария Валентиновна. Кстати, именно в Ленинграде на бывшей Пермской улице в 1975 году открылся первый мемориальный музей Шаляпина, о чем И. Баранчеева решительно не желает информировать читателя.
Но откуда в новой книге взыскующая интонация да и прямо обвинительная конструкция повествования? Не советскими ли газетными клише 30-х годов вдохновлялся нынешний автор: "Шаляпин опасно менялся на глазах". Великий артист, безусловный национальный авторитет компрометируется в глазах соотечественников в соответствии с "новыми" ценностными категориями омещанивающегося общества. Да еще от лица самого близкого человека - жены.
Фальшь установки "на разоблачение" очевидна. Чем больше негодующих филиппик посылает автор книги в адрес "эгоиста" и вообще обманщика Шаляпина, тем больше изумляется читатель просто-таки подвигу отеческой любви артиста. Дом на Новинском бульваре был куплен им для первой семьи, живущей на его содержании, в 1910 году, когда вторая семья стала, в сущности, его домом. Далеко не все так поступали даже в ту пору благословенных обязанностей. Но и после революции, когда приходилось думать о голоде, Шаляпин не снимает с себя заботы и о первой семье, а это было уже время, оправдывавшее любые разрывы. Разруха в стране - это прежде всего разруха в головах, как заметил Булгаков. Да и за границей, куда он вскоре почти всех детей "выписал", он до старости не оставлял своих великовозрастных "детишек".
Давно известные факты биграфии Шаляпина трактуются новым биографом с предвзятостью обвинительного вердикта: мало, мало, мало огня - что в супружеской, что в родительской любви знаменитого баса. А прежде его упрекали в недостаточной любви к соотечественникам, в измене родине. "С барина с белого сорвите, наркомпросцы, народного артиста красный венок". Печально знаменитое стихотворение Маяковского написано по поводу благотворительного акта: знаменитый бас передал в 1927 году крупную сумму на нужды семей русских эмигрантов, осевших в Париже. Оно - ревнивый окрик отринутого класса. Не зря это стихотворение полностью приводится автором новейшей семейной хроники певца. Независимость любовного проявления артиста и в том и в другом случае трактуется как социально враждебная акция - как проступок: "тот, кто сегодня поет не с нами, тот - против нас". А должен быть как мы и с нами.
"Почему это русская любовь так тиранически нетерпима? Живи не так, как хочется, а как моя любовь к тебе велит. Поступай так, как моей любви к тебе это кажется благолепным. Я полюбил тебя, значит - создавай себя в каждую минуту твоей жизни по моему образу и подобию. Горе тебе, если ты в чем-нибудь уклонился от м о е г о идеала". Это написал Ф.И. Шаляпин в своей книге "Маска и душа".
Предполагается, что сегодня соотечественникам Шаляпина он гораздо интереснее как "великий двоеженец", даже как объект "нежной агрессии гейши", чем как великий артист. Не потому ли сегодня "лицо символическое" Федора Ивановича Шаляпина тиражируется на страницах желтой прессы, что мещанская бацилла всепобеждающего хамства требует снижения высоких тем, усреднения, если не умаления великих фигур? Защитой от этой паразитирующей на кумирах болезни и должны быть документальные и искусствоведческие исследования, беллетристика и все возможные жанры художественного воспроизведения Человека Искусства. Иначе и искусство, и люди, и книги обо всем этом скоро вовсе исчезнут.
Александра ТУЧИНСКАЯ
До сих пор нет серьезного театроведческого труда об одном из величайших феноменов русского театра - Федоре Ивановиче Шаляпине. Зато недавно вышла книжка с многообещающим названием "Семейная жизнь Федора Шаляпина" Ирины Баранчеевой. Автор сразу же заявляет локальный аспект темы в подзаголовке: "Жена великого певца и ее судьба". То есть муж, будь он хоть великий певец, - да прилепится к своей жене. В сущности, этот профанируемый библейский посыл есть единственно внятный смысл повествования в 308 страниц. Причем строгий автор идет дальше кодекса морального и уж тем более гражданского: не признает права Ф.И. Шаляпина на двух жен, которые у него были. Жена здесь - не столько женщина, сколько выбранный дискурс, поэтому она может быть только одна - первая. А та, другая, - лишь разлучница, черный негатив запечатленной судьбы, не содержащий проявленной ценной информации. Ведь Иола Игнатьевна Торнаги, итальянская балерина, красавица, первая жена и мать шести детей Шаляпина, многие годы не давала ему развод, потому что не признавала присутствия в его жизни другой женщины - той, с которой он прожил 30 лет, прижил трех дочерей, которая похоронила его на парижском кладбище Батиньоль да и сама была похоронена в его могиле.
Но дотошный исследователь, прочесавший архивы, обнародовавший редкие материалы прессы и эпистолярного наследия Шаляпиных, позволяет себе быть столь же субъективным, как и его несчастливая героиня, явно выбранная для назидательности повествования. Современный автор хроники Шаляпиных разворачивает интимный сюжет с недопустимым в документальном повествовании надрывом жестокого романса. "Он не стоил ее любви" - навязчивый рефрен этой, а может, и любой женской биографии.
Понятна обида и боль покинутой жены. Понятна и болезненная реакция детей от первого брака, до глубоких седин сохранивших обиду на отца, на вторую его семью, на неравные доли наследства, оставленного вдове, а не первой жене. Так, Федор Федорович, младший сын певца, на старости лет впервые за долгие годы побывавший в Ленинграде, отказался прийти в мемориальные комнаты Шаляпина, потому что музей располагается в доме, где хозяйкой была Мария Валентиновна. Кстати, именно в Ленинграде на бывшей Пермской улице в 1975 году открылся первый мемориальный музей Шаляпина, о чем И. Баранчеева решительно не желает информировать читателя.
Но откуда в новой книге взыскующая интонация да и прямо обвинительная конструкция повествования? Не советскими ли газетными клише 30-х годов вдохновлялся нынешний автор: "Шаляпин опасно менялся на глазах". Великий артист, безусловный национальный авторитет компрометируется в глазах соотечественников в соответствии с "новыми" ценностными категориями омещанивающегося общества. Да еще от лица самого близкого человека - жены.
Фальшь установки "на разоблачение" очевидна. Чем больше негодующих филиппик посылает автор книги в адрес "эгоиста" и вообще обманщика Шаляпина, тем больше изумляется читатель просто-таки подвигу отеческой любви артиста. Дом на Новинском бульваре был куплен им для первой семьи, живущей на его содержании, в 1910 году, когда вторая семья стала, в сущности, его домом. Далеко не все так поступали даже в ту пору благословенных обязанностей. Но и после революции, когда приходилось думать о голоде, Шаляпин не снимает с себя заботы и о первой семье, а это было уже время, оправдывавшее любые разрывы. Разруха в стране - это прежде всего разруха в головах, как заметил Булгаков. Да и за границей, куда он вскоре почти всех детей "выписал", он до старости не оставлял своих великовозрастных "детишек".
Давно известные факты биграфии Шаляпина трактуются новым биографом с предвзятостью обвинительного вердикта: мало, мало, мало огня - что в супружеской, что в родительской любви знаменитого баса. А прежде его упрекали в недостаточной любви к соотечественникам, в измене родине. "С барина с белого сорвите, наркомпросцы, народного артиста красный венок". Печально знаменитое стихотворение Маяковского написано по поводу благотворительного акта: знаменитый бас передал в 1927 году крупную сумму на нужды семей русских эмигрантов, осевших в Париже. Оно - ревнивый окрик отринутого класса. Не зря это стихотворение полностью приводится автором новейшей семейной хроники певца. Независимость любовного проявления артиста и в том и в другом случае трактуется как социально враждебная акция - как проступок: "тот, кто сегодня поет не с нами, тот - против нас". А должен быть как мы и с нами.
"Почему это русская любовь так тиранически нетерпима? Живи не так, как хочется, а как моя любовь к тебе велит. Поступай так, как моей любви к тебе это кажется благолепным. Я полюбил тебя, значит - создавай себя в каждую минуту твоей жизни по моему образу и подобию. Горе тебе, если ты в чем-нибудь уклонился от м о е г о идеала". Это написал Ф.И. Шаляпин в своей книге "Маска и душа".
Предполагается, что сегодня соотечественникам Шаляпина он гораздо интереснее как "великий двоеженец", даже как объект "нежной агрессии гейши", чем как великий артист. Не потому ли сегодня "лицо символическое" Федора Ивановича Шаляпина тиражируется на страницах желтой прессы, что мещанская бацилла всепобеждающего хамства требует снижения высоких тем, усреднения, если не умаления великих фигур? Защитой от этой паразитирующей на кумирах болезни и должны быть документальные и искусствоведческие исследования, беллетристика и все возможные жанры художественного воспроизведения Человека Искусства. Иначе и искусство, и люди, и книги обо всем этом скоро вовсе исчезнут.
Александра ТУЧИНСКАЯ
