Общество
КОЛОКОЛЬЧИКИ - ВРЕМЯ БУДУЩЕЕ
18 февраля
"Финбан", платформа Ковалево, дорога для живых и мертвых и гранит. Много гранита, целое поле. Сектор "три-три". Служители этой коммуналки вечного сна знают его наизусть. Кое-кто цедит с ехидцей: "Опять к Башлачеву! Дался он вам!"
Вот именно - дался. Как Пушкин, Маяковский и Высоцкий - на половину возможной жизни и навсегда. Вот такой - двадцати четырех лет, взъерошенный, с тремя колокольчиками на запястье; с журналистским прошлым и невнятным, как все бунтовское 80-х, будущим, вдруг появился на питерской рок-сцене из какого-то Череповца. И нервная вязь его песен ошеломила, встряхнула за грудки и заставила - как заклинание или завет - запоминать строки: "Долго шли зноем и морозами, / Все снесли и остались вольными, / Жрали снег с кашею березовой / И росли вровень с колокольнями".
И другое запоминали: лиричное "Влажный блеск" или жесткое "Некому березу заломати", беспредельно нежное и внешне по-маяковски изломанное "Когда мы вдвоем" или "Абсолютный вахтер" - песню, которую слушали и тут же стирали с пленки или прятали кассету подальше, подобно песням Галича. И понимали: стихи Башлачева сплошь - сжатые в строку абзацы и страницы того, что можно назвать его же словами - "бешеная ясность". И слышали: поет по-настоящему, потому что капли крови из разбитых пальцев на деке, потому что голос срывается; потому что незадолго до Саши так же становилось страшно от хриплого "чуть помедленнее, кони!" Владимира Высоцкого. И осознавали, что корни его созвучий - все те же самые бесконечно переплетенные корни мелодии и слова, из которых родилось и языческое заклинание, и народная песня-плач, и тот самый русский рок.
"Хороша та проповедь, которая - исповедь", - сказал Саша в одном из немногих своих интервью. Иначе - не мог, хотя и говорил не раз, что песни ему кто-то "дает". Не смел размениваться на пустячки, хотя и рассказывал, что стихотворения свои "просто подбирает".
Без Сашиного голоса цитировать - мало: получается лишь половина потрясения, а целое - это альбомы "Лихо", и "Третья столица", и все остальное, особенно записанные на домашние магнитофоны полуподпольные концерты, где Саша вызванивал свою душу подобно колоколу ...
Но не был Башлачев рокером. Хотя золотые 80-е и вешали автоматически этот ярлык на каждого отступника идеологии с гитарой, на него - не смогли: рок оказался просто своевременным, а многие песни Саш-Баша - как зашифрованные рифмы и ритмы. "Поэта далеко заводит речь", - сказала Марина Цветаева. Буря ее страстей оборвалась в Елабуге. Башлачева речь подняла на многоэтажную высоту - и сорвала в кромешную вечность. Так говорят. Так пишут. И - не верят.
Здесь, над угрюмым низким Ковалевским кладбищем, есть звенящая березка, которой уже пятнадцать лет дарят свои колокольчики те, кто понял слово поэта. А с черного памятника все так же светло и просто смотрит навек двадцативосьмилетний Саша, Сашка, Саш-Баш.
"А в сердцах - да я весь, я в сердцах. / И каждое бьется об лед, но поет. / Так любое бери и люби".
Три маленьких колокольчика на его груди. И смерть не кажется лютой.
Смерть - просто не кажется...
Оксана АХМЕТОВА
Вот именно - дался. Как Пушкин, Маяковский и Высоцкий - на половину возможной жизни и навсегда. Вот такой - двадцати четырех лет, взъерошенный, с тремя колокольчиками на запястье; с журналистским прошлым и невнятным, как все бунтовское 80-х, будущим, вдруг появился на питерской рок-сцене из какого-то Череповца. И нервная вязь его песен ошеломила, встряхнула за грудки и заставила - как заклинание или завет - запоминать строки: "Долго шли зноем и морозами, / Все снесли и остались вольными, / Жрали снег с кашею березовой / И росли вровень с колокольнями".
И другое запоминали: лиричное "Влажный блеск" или жесткое "Некому березу заломати", беспредельно нежное и внешне по-маяковски изломанное "Когда мы вдвоем" или "Абсолютный вахтер" - песню, которую слушали и тут же стирали с пленки или прятали кассету подальше, подобно песням Галича. И понимали: стихи Башлачева сплошь - сжатые в строку абзацы и страницы того, что можно назвать его же словами - "бешеная ясность". И слышали: поет по-настоящему, потому что капли крови из разбитых пальцев на деке, потому что голос срывается; потому что незадолго до Саши так же становилось страшно от хриплого "чуть помедленнее, кони!" Владимира Высоцкого. И осознавали, что корни его созвучий - все те же самые бесконечно переплетенные корни мелодии и слова, из которых родилось и языческое заклинание, и народная песня-плач, и тот самый русский рок.
"Хороша та проповедь, которая - исповедь", - сказал Саша в одном из немногих своих интервью. Иначе - не мог, хотя и говорил не раз, что песни ему кто-то "дает". Не смел размениваться на пустячки, хотя и рассказывал, что стихотворения свои "просто подбирает".
Без Сашиного голоса цитировать - мало: получается лишь половина потрясения, а целое - это альбомы "Лихо", и "Третья столица", и все остальное, особенно записанные на домашние магнитофоны полуподпольные концерты, где Саша вызванивал свою душу подобно колоколу ...
Но не был Башлачев рокером. Хотя золотые 80-е и вешали автоматически этот ярлык на каждого отступника идеологии с гитарой, на него - не смогли: рок оказался просто своевременным, а многие песни Саш-Баша - как зашифрованные рифмы и ритмы. "Поэта далеко заводит речь", - сказала Марина Цветаева. Буря ее страстей оборвалась в Елабуге. Башлачева речь подняла на многоэтажную высоту - и сорвала в кромешную вечность. Так говорят. Так пишут. И - не верят.
Здесь, над угрюмым низким Ковалевским кладбищем, есть звенящая березка, которой уже пятнадцать лет дарят свои колокольчики те, кто понял слово поэта. А с черного памятника все так же светло и просто смотрит навек двадцативосьмилетний Саша, Сашка, Саш-Баш.
"А в сердцах - да я весь, я в сердцах. / И каждое бьется об лед, но поет. / Так любое бери и люби".
Три маленьких колокольчика на его груди. И смерть не кажется лютой.
Смерть - просто не кажется...
Оксана АХМЕТОВА
