Культура
В "ЗАЗЕРКАЛЬЕ" ЗАПЕЛИ ПО-АНГЛИЙСКИ
20 февраля
Надо отдать должное музыкальному руководителю спектакля Павлу Бубельникову - с такой самоотдачей (прошу прощения за трюизм) может работать только человек, любящий то, что он делает: видно, что дирижеру близок джаз и он знаком с ним не понаслышке. То же можно сказать и о яркой и запоминающейся режиссуре Александра Петрова. Кстати, лет тридцать тому назад Бубельников и Петров принимали участие в постановке МАЛЕГОТа в качестве помощников дирижера Юрия Темирканова и режиссера-постановщика Эмиля Пасынкова. И вот теперь это их спектакль.
Я не знаю, по какому точно критерию подбираются произведения именно для этого театра - наверное, учитываются небольшие размеры труппы, общий (т. е. детский) профиль театра, особенности зрительного зала и сценической площадки... Но ясно, что выбор этот послужил на благо театру. На сцене нет ни хора, ни артистов балета, однако такая "бедность" постоянно провоцирует постановщика на выдумку, а труппу к действию: солисты поют вместе (и тогда они хор), одновременно танцуют (и тогда они кордебалет). Конечно, в тех танцах, где требуется полная слаженность всего ансамбля, певцы не всегда могут тягаться с профессиональными танцовщиками, но некоторую несинхронность им легко прощаешь из-за их вовлеченности в игру.
Театр представил свою редакцию оперы, во-первых, в уже указанном смысле, отказавшись от хора и балета, а во-вторых, разделив оперу на два действия (вместо трех). Кажется, исчезли какие-то второстепенные персонажи и негритянский мальчик со звучным именем Сципион стал дочкой Марии по имени Сципия. Но все это, в сущности, не так важно. Важно другое - Бубельникову и Петрову удалось построить такое действие, за развитием которого следишь с постоянным вниманием. Здесь надо упомянуть и третьего участника постановки - хореографа Олега Игнатьева, без участия которого не получилось бы столь пластически связной постановки.
Спектакль "Зазеркалья" явился в прямом смысле слова синтетическим - утратив какой-либо из составляющих его компонентов, он просто не смог бы существовать. Кажется, что как раз этот сплошной "танец" - то групповой, то индивидуальный, то характерный, то просто ритмическая подтанцовка - дал возможность приближения к той музыкально-пластической среде, о которой мечтал Гершвин, рассчитывая на исполнение своей оперы неграми. Приятно видеть, что театр приблизился к замыслу композитора, не пользуясь такими устаревшими приемами, как использование специального грима для изображения негров, и не стремился заставить актеров подражать какой-то традиционной негритянской пластике.
Удачным следует признать и художественное решение спектакля (декорации и костюмы Аллы Коженковой). Наклонный пандус сообщил большую динамику в пределах небольшой сцены. Единая установка сделала оперу более компактной, а умелое световое оформление придало сценам необходимое разнообразие. Наибольшее впечатление произвели сцены бури (когда вдруг заколебалось все небо с чайками) и тихой звездной ночи. Человеку, знакомому с театральной машинерией, понятно, сколь нехитрыми средствами достигнут подобный результат, и все равно эти простые эффекты оказывают на зрителя сильнейшее воздействие - природа их сугубо театральная, и потому столь ярок производимый эффект.
Разумеется, у всякого живого начинания существуют и недостатки, которые наверное исчезнут при "обкатке" спектакля. На общем ярком фоне представления, массовых сцен и джаз-банда несколько померкли главные исполнители. Правда, в памяти остался образ Спортинг Лайфа (П. Григорьев) и маленькая сцена продавщицы земляники (С. Искакова). Некоторые мизансцены (в частности, двух убийств) слишком вынесены на передний план, в то время как, будучи "скрыты", они производили бы гораздо более сильный эффект (а так мы просто на время допускаем, что вот-де Порги убил Крауна, но не очень этому верим). К сожалению, главным и очевидно неустранимым изъяном спектакля явилось исполнение произведения на английском языке. Дело тут, конечно, не в произношении, которое тоже было у всех разное (освоению английской речи театру помогал университетский элитарный образовательный центр "Новые люди"), а в самом желании непременно исполнять оперу на языке оригинала. Учитывая неполную погруженность современного русского зрителя в англо-американскую языковую стихию, это решение театра представляется нам ошибочным. То есть, к примеру, если беллиниевскую Casta diva можно воспринимать и без слов, то некоторые тонкости сюжета в стремительно развивающемся действии "Порги и Бесс" обязательно пропустишь (если ты не знаток этой оперы). Кроме того, во всех своих спектаклях театр следует, как кажется, скорее духу, чем букве пьесы. В этом специфика "Зазеркалья", и вряд ли непредвзятый критик захочет именно на эту особенность попенять коллективу театра. Именно поэтому теперешний эксперимент с пением по-английски не кажется достаточно убедительным (если, конечно, спектакль поставлен для нашего зрителя: мы знаем, увы, что бывают и другие установки). Чувство некоторой неловкости испытываешь, читая программку к спектаклю. Неуклюжего вступления с оправданиями версии театра и характеристиками Гершвина ("который, как известно, никогда не был негром") могло бы и не быть.
Но, повторю, никакие подобные изъяны не способны помешать тому ощущению праздника, которое дает новая постановка "Зазеркалья".
Павел ДМИТРИЕВ
Я не знаю, по какому точно критерию подбираются произведения именно для этого театра - наверное, учитываются небольшие размеры труппы, общий (т. е. детский) профиль театра, особенности зрительного зала и сценической площадки... Но ясно, что выбор этот послужил на благо театру. На сцене нет ни хора, ни артистов балета, однако такая "бедность" постоянно провоцирует постановщика на выдумку, а труппу к действию: солисты поют вместе (и тогда они хор), одновременно танцуют (и тогда они кордебалет). Конечно, в тех танцах, где требуется полная слаженность всего ансамбля, певцы не всегда могут тягаться с профессиональными танцовщиками, но некоторую несинхронность им легко прощаешь из-за их вовлеченности в игру.
Театр представил свою редакцию оперы, во-первых, в уже указанном смысле, отказавшись от хора и балета, а во-вторых, разделив оперу на два действия (вместо трех). Кажется, исчезли какие-то второстепенные персонажи и негритянский мальчик со звучным именем Сципион стал дочкой Марии по имени Сципия. Но все это, в сущности, не так важно. Важно другое - Бубельникову и Петрову удалось построить такое действие, за развитием которого следишь с постоянным вниманием. Здесь надо упомянуть и третьего участника постановки - хореографа Олега Игнатьева, без участия которого не получилось бы столь пластически связной постановки.
Спектакль "Зазеркалья" явился в прямом смысле слова синтетическим - утратив какой-либо из составляющих его компонентов, он просто не смог бы существовать. Кажется, что как раз этот сплошной "танец" - то групповой, то индивидуальный, то характерный, то просто ритмическая подтанцовка - дал возможность приближения к той музыкально-пластической среде, о которой мечтал Гершвин, рассчитывая на исполнение своей оперы неграми. Приятно видеть, что театр приблизился к замыслу композитора, не пользуясь такими устаревшими приемами, как использование специального грима для изображения негров, и не стремился заставить актеров подражать какой-то традиционной негритянской пластике.
Удачным следует признать и художественное решение спектакля (декорации и костюмы Аллы Коженковой). Наклонный пандус сообщил большую динамику в пределах небольшой сцены. Единая установка сделала оперу более компактной, а умелое световое оформление придало сценам необходимое разнообразие. Наибольшее впечатление произвели сцены бури (когда вдруг заколебалось все небо с чайками) и тихой звездной ночи. Человеку, знакомому с театральной машинерией, понятно, сколь нехитрыми средствами достигнут подобный результат, и все равно эти простые эффекты оказывают на зрителя сильнейшее воздействие - природа их сугубо театральная, и потому столь ярок производимый эффект.
Разумеется, у всякого живого начинания существуют и недостатки, которые наверное исчезнут при "обкатке" спектакля. На общем ярком фоне представления, массовых сцен и джаз-банда несколько померкли главные исполнители. Правда, в памяти остался образ Спортинг Лайфа (П. Григорьев) и маленькая сцена продавщицы земляники (С. Искакова). Некоторые мизансцены (в частности, двух убийств) слишком вынесены на передний план, в то время как, будучи "скрыты", они производили бы гораздо более сильный эффект (а так мы просто на время допускаем, что вот-де Порги убил Крауна, но не очень этому верим). К сожалению, главным и очевидно неустранимым изъяном спектакля явилось исполнение произведения на английском языке. Дело тут, конечно, не в произношении, которое тоже было у всех разное (освоению английской речи театру помогал университетский элитарный образовательный центр "Новые люди"), а в самом желании непременно исполнять оперу на языке оригинала. Учитывая неполную погруженность современного русского зрителя в англо-американскую языковую стихию, это решение театра представляется нам ошибочным. То есть, к примеру, если беллиниевскую Casta diva можно воспринимать и без слов, то некоторые тонкости сюжета в стремительно развивающемся действии "Порги и Бесс" обязательно пропустишь (если ты не знаток этой оперы). Кроме того, во всех своих спектаклях театр следует, как кажется, скорее духу, чем букве пьесы. В этом специфика "Зазеркалья", и вряд ли непредвзятый критик захочет именно на эту особенность попенять коллективу театра. Именно поэтому теперешний эксперимент с пением по-английски не кажется достаточно убедительным (если, конечно, спектакль поставлен для нашего зрителя: мы знаем, увы, что бывают и другие установки). Чувство некоторой неловкости испытываешь, читая программку к спектаклю. Неуклюжего вступления с оправданиями версии театра и характеристиками Гершвина ("который, как известно, никогда не был негром") могло бы и не быть.
Но, повторю, никакие подобные изъяны не способны помешать тому ощущению праздника, которое дает новая постановка "Зазеркалья".
Павел ДМИТРИЕВ
