Спорт
КАПИТАН
28 мартa
МЕДАЛЬ - НЕ САМОЕ ГЛАВНОЕ
Есть в моем хоккейном архиве уникальная фотография. Сделана она на катке Института имени Лесгафта на улице Декабристов еще до войны и, стало быть, задолго до прихода в Советский Союз заморского хоккея. А между тем перед нами игроки с плоскими клюшками и шайба, да-да, настоящая шайба на льду. Это - ленинградские мечтатели, участники одного из первых в нашем городе методических сборов по канадскому хоккею, которым руководил Иван Михайлович Таланов, впоследствии - арбитр всесоюзной категории, многолетний главный судья хоккейного первенства Ленинграда. Вот он-то и подарил мне фотографию, о которой идет речь. Здесь что ни фигура - "фигура". Назову хотя бы заслуженного мастера спорта, виртуоза хоккея с мячом Владимира Вонога, погибшего в блокированном городе, или Владимира Лапина, возглавлявшего в послевоенные годы ленинградские команды "Динамо" и "Авангард". Мне же наиболее интересен сейчас Константин Копченов, тоже известный мастер русского хоккея, участник финального матча на Кубок СССР в 1937 году.
Так вот. Приблизительно через полгода после того, как была сделана эта фотография, 9 декабря 1939 года в семье выпускников Института имени Лесгафта Константина Логиновича и Нины Павловны Копченовых родился первенец, так что Дима был, если можно так сказать, генетически запрограммирован на канадский хоккей.
И жизнь не опровергла такой код.
- С первых своих самостоятельных шагов во дворе дома на Предельной улице, вблизи кинотеатра "Рекорд", - вспоминает Дмитрий Константинович, - помню себя с отцовской клюшкой и на отцовских коньках (Копченов-старший играл за СКИФ уже в первых чемпионатах страны. - С. В.). От нашего дома до институтского стадиона ходу не больше десяти минут. Там мы надевали коньки, а ботинки зарывали в снег, чтоб не украли. И катались, пока не падали от усталости.
Пришло время, и отец отвел Диму в детскую команду Института физкультуры, к тренеру Конникову, а потом договорился с Павлом Никифоровичем Ольховиком, и Дима перешел в коллектив Кировского завода. В 19 лет он был уже игроком команды мастеров "Кировец" и успел застать там Валентина Быстрова, Франца Лапина и Анатолия Бунина - игроков опытных, однако не настолько мастеровитых, чтобы вытащить хотя бы в ленинградские хоккейные лидеры заводской клуб. Что же касается молодежи, то среди сверстников Копченова, откровенно говоря, не находилось игроков его настроя и преданности хоккею.
Совсем другая обстановка ожидала младшего Копченова в команде спортклуба армии, где он оказался в 1961 году, будучи призванным на действительную военную службу. Здесь он "обнаружил" всего одного из своих партнеров по "Кировцу". С Анатолием Дроздовым Дима играл еще в детской команде. Высоченный акселерат Дроздов был на год младше Копченова, но, имея перевес в физической силе, "в детях" один "возил" большинство городских команд. Его призвали в СКА на год раньше, однако еще через год не уберегли от "черного глаза" Анатолия Владимировича Тарасова, и Дроздов оказался в ЦСКА. Он вернулся домой через три сезона с тремя золотыми медалями чемпиона страны. Вернулся уже в иную хоккейную эпоху и в совершенно другую команду и, к сожалению, опустошенный цээсковскими золотыми наградами. Лишенный тем самым внутреннего стимула к совершенствованию, этот высокий, мощный защитник ни шатко ни валко отыграл три сезона в пучковском СКА, где уже капитанствовал Копченов, и всего-то в 27 лет "повесил коньки на гвоздь".
Как видите, параллель тут не выстраивается. Партнеры по детскому хоккею оказались едва ли не антиподами во взрослой серьезной игре, если не "на деньги", то уж, во всяком случае, "на судьбу".
Дима Копченов не завоевал ни одной медали в своей 10-летней карьере в СКА. В "бронзовом" составе 1971 года он сыграл ровно половину матчей и, стало быть, выполнил норматив. Однако в решающих поединках не участвовал и, несмотря на то что принял уже твердое решение расстаться с большим хоккеем, нисколько не колеблясь, согласился с предложением Николая Георгиевича Пучкова "уступить" медаль Саше Андрееву - едва только закрепившейся в основном составе очередной нашей "звездочке".
Откровенно говоря, я ничего не знал об этой истории, которую буквально на днях поведал мне сам Копченов. Но как же "ложится" она на его характер, как подтверждает его великолепную работу в СКА, что называется, на собственную судьбу!
СЧАСТЛИВОЕ СОВПАДЕНИЕ
И тут надо сказать, что с главным клубом в его хоккейной карьере Диме, вне всякого сомнения, крупно повезло. Едва он оказался в СКА, его определили в партнеры к двум другим новичкам, фактически его сверстникам (ну что там год-полтора разницы!) Виталию Кустову и Игорю Щуркову. Это было счастливое совпадение взглядов - и на жизнь, и на игру. В таком составе молодежное звено уже через год стало ведущим. Вот в этой роли ребят и застал великий вратарь Пучков, прибывший в Ленинград заканчивать свою игровую карьеру. Надо просто знать Николая Георгиевича, чтобы не сомневаться в том, что искрометные интеллигентные ленинградские ребята не могли не вызвать его симпатий. Сразу - и бесповоротно.
- Мы играли тогда прежде всего за счет работоспособности и преданности хоккею, - говорит Дмитрий Константинович. - Взрывной, импульсивный Кустов задавал тон, уравновешенный центровой Щурков служил "противовесом", а я "метался" между ними, стараясь "ублажить" и того и другого. Недовольные друг другом, на площадке мы, бывало, ссорились, но все заканчивалось, едва покидали лед. Мы проделывали несусветный объем работы и только благодаря этому добивались определенного результата даже при сравнительно низком кпд.
Поясню, каким был этот действительно определенный результат. В чемпионате 1963 года они забросили на троих 35 шайб, и, что особенно ценно, самый меткий - Копченов - всего на три точных броска опередил наименее удачливого - Кустова. И все это означало, на мой взгляд, весьма гармоничную, а значит, достаточно эффективную игру.
Слушая теперь Копченова, я легко представляю себе, сколь благодатным материалом явилось это звено для Пучкова, приступившего к работе с ленинградским СКА и грезившего создать "команду своей мечты", где все играют по уму, а общего ума хватает на всех.
- Пучков был первым в моей практике тренером, который внес в наши действия теорию, - вспоминает Копченов. - Он придумал для нас игру со смещениями, если можно так сказать, со взаимозаменяемостью "по кругу". Когда центральный ввязывался в борьбу за шайбу, на помощь к нему тут же устремлялся ближний край, тогда как другой край - дальний - сразу занимал его место. В такой круговерти противник нередко терял голову, а мы старались добиться успеха на первых минутах, пока он еще не очухался. Помнишь? "Цэ-Цэ-Эм" нас называли, как знаменитую канадскую фирму спортинвентаря, только привычную английскую аббревиатуру CCM расшифровывали по-русски - "Самые Сумасшедшие Мальчики". Так ведь все это Пучков и придумал. Николай Георгиевич впервые довел до нашего сознания мысль о том, что хоккей может быть делом жизни. Мы верили ему и, честно говоря, преклонялись перед ним - хотя бы за его мысль о том, что шайбу забивают не только клюшкой, но и сердцем...
Теперь пучковский СКА располагал уже как минимум двумя "боевыми единицами", пусть и не совсем равными по классу, зато действующими в совершенно разных ключах и постоянно конкурирующими в настрое на борьбу.
- Приехавшие к нам москвичи играли за счет техники и хитрости, - продолжает Дима. - Вовсе не отличаясь нашей работоспособностью, они тем не менее добивались большего. И Валя Панюхин, и Юра Глазов были, конечно, хороши, но мне больше нравился Вася Адарчев.
Сейчас, годы и годы спустя, я пытался выяснить у Копченова, мог ли он хотя бы предположить, что когда-нибудь займет место Адарчева в первом звене. И он ответил, что, конечно же, не имел подобных мыслей, что никто с ним эту идею не обсуждал, а просто "в один прекрасный день" Пучков на установке сказал: выйдешь в первом звене, и все...
В ПЕРВОМ ЗВЕНЕ
- Для хоккея своего времени, - объясняет заслуженный тренер СССР Пучков, - все игроки "московского" звена были умны и способны на настоящее творчество. Роль разыгрывающего и отдающего удачно исполнял на правом краю Глазов. Весьма эффективной была его отдача справа "по месту" - под обоих леворуких - Панюхина и Адарчева. Однако к моменту, когда Адарчев покинул нашу команду и вернулся в Москву, скорости Глазова, которая и в лучшие-то времена была, как говорят, только-только, оказалось уже маловато. Но дело-то в том, что для правши на правом фланге, предпочитающего выход из зоны пасом, стартовая скорость как раз и есть самое первое дело. Получалось, что на место Адарчева должен был прийти человек с сумасшедшим объемом движения, "чернорабочий", как принято говорить в хоккее. И тут уж более подходящую кандидатуру, чем Копченов, трудно было сыскать.
Добавлю, что и ошибиться в Копченове было просто невозможно. И потому все и состоялось именно так, как задумывалось и как должно было произойти. Обновленное первое звено отыграло в таком составе более четырех сезонов. "Отметилось", выражаясь на современном сленге, и во второй сборной СССР. А еще - вне всякого сомнения - осталось в памяти ленинградских любителей хоккея как достойное сочетание работоспособности, мастерства и преданности хоккею, что, откровенно говоря, случается не столь уж часто.
- Ты знаешь, я как-то не отдавал себе отчета в том, что старше своих партнеров, - сказал мне недавно Дима.- Просто как капитан обязан был в чем-то служить им примером. Особой техникой, честно сказать, я не отличался, а вот в борьбе мог дать москвичам фору. Именно это мое качество и использовал Пучков. И это естественно. С увеличением же объема работы, да еще на фоне усталости, технические приемы давались еще тяжелее. Отсюда и "невезение" мое в забивании. Зато "дорогие мои москвичи" могли, казалось, все. Панюхин был целеустремлен на чужие ворота, не боялся никого из вратарей. А Глазову достаточно было любого "пятачка", чтобы, как говорят, "на голом месте раздеть" любого защитника. Правда, Юра играл иной раз с ленцой. Ты как карась, говорил я ему, шайбу забросишь, а потом - на дно и "лежишь в тине".
- Дима Копченов вкалывал как черт - это мнение Юрия Глазова. - Ни я, ни Валька так не умели, и потому по отдаче игра с ним не имела для нас равных.
- Дима - боец до мозга костей, честнейший парень, - говорил мне когда-то Панюхин. - Ему бы чуть больше технички - цены б ему не было.
- Когда нам дали Копченова, - продолжал Палыч, - мы подтрунивали над ним: дескать, мы тебя в люди вывели, учись, Чалый, пока мы здесь. А ведь он был старше нас, и очень скоро мы осознали, что он-то как раз и есть наш настоящий вожак.
В молодости, неоднократно присутствуя на тренировках или в раздевалке СКА после матчей, я как-то не вслушивался в смысловые тонкости взаимных пикировок, шутовских и абсолютно беззлобных. Зато теперь не поленился открыть ожеговский "Словарь русского языка". Я знал, конечно, что "чалый" - масть лошади, а "чернорабочего" в хоккее нередко именуют "рабочей лошадкой". Однако точность давней дружеской клички до конца оценил только сейчас. Оказалось, что "чалый" - это с белыми вкраплениями в основной окрас. А в плотном димином "ежике" жгучего брюнета уже тогда явственно поблескивали "серебряные ниточки", хотя ему едва перевалило за тридцать.
Не счесть моментов, в которых не только люди, близко знающие Копченова, но и болельщики, как говорится, с трибун легко могли убедиться в том, что он - настоящий вожак. Приведу пример, вне всякого сомнения не очень серьезный, но зато позволяющий лишний раз осознать, что для настоящего лидера мелочей в служении делу быть не может.
В сезоне 1968-1969 годов, когда армейцы не пробились в ведущую шестерку и провели потом множество матчей с клубами первой лиги, они забросили безумное количество шайб. Как оказалось перед заключительным матчем с чебаркульской "Звездой", всего на пять шайб меньше, чем финишировавший уже московский "Локомотив". Вот я и объяснял Пучкову накануне игры, что шесть шайб нам просто необходимы, чтобы установить "вечный" рекорд. Тренер соглашался, кивал, но, естественно, его обуревали в первую очередь совсем иные заботы.
Игра складывалась таким образом, что в разгаре третьего периода счет был "только" 5:2 в нашу пользу, и я решил напомнить Пучкову о своей идее.
- Ты им об этом скажи, - повернулся ко мне Николай Георгиевич и указал на отдыхавшее после очередной смены ведущее звено.
- А в чем проблема? - откликнулся Дима Копченов. - Сейчас выходим, спуртуем и забиваем.
И они действительно вышли, "разбежались" и забили, как обещал капитан.
И сколько еще ярчайших проявлений подобной ответственности, причем в несравнимо более серьезных делах, легко обнаружить в хоккейной биографии Дмитрия Копченова! Наверное, лучше других это знал и ценил Пучков.
- Будьте такими, как капитан Немо и капитан Гаттерас, капитан Майоров и капитан Копченов, - говорил он когда-то, обращаясь к чемпионам ленинградской "Золотой шайбы", только что получившим свои награды на арене "Юбилейного" из рук капитанов "Спартака" и СКА.
Мне кажется, что более светлую тренерскую оценку хоккейного капитанского труда заслужить просто невозможно.
Семен ВАЙХАНСКИЙ
Есть в моем хоккейном архиве уникальная фотография. Сделана она на катке Института имени Лесгафта на улице Декабристов еще до войны и, стало быть, задолго до прихода в Советский Союз заморского хоккея. А между тем перед нами игроки с плоскими клюшками и шайба, да-да, настоящая шайба на льду. Это - ленинградские мечтатели, участники одного из первых в нашем городе методических сборов по канадскому хоккею, которым руководил Иван Михайлович Таланов, впоследствии - арбитр всесоюзной категории, многолетний главный судья хоккейного первенства Ленинграда. Вот он-то и подарил мне фотографию, о которой идет речь. Здесь что ни фигура - "фигура". Назову хотя бы заслуженного мастера спорта, виртуоза хоккея с мячом Владимира Вонога, погибшего в блокированном городе, или Владимира Лапина, возглавлявшего в послевоенные годы ленинградские команды "Динамо" и "Авангард". Мне же наиболее интересен сейчас Константин Копченов, тоже известный мастер русского хоккея, участник финального матча на Кубок СССР в 1937 году.
Так вот. Приблизительно через полгода после того, как была сделана эта фотография, 9 декабря 1939 года в семье выпускников Института имени Лесгафта Константина Логиновича и Нины Павловны Копченовых родился первенец, так что Дима был, если можно так сказать, генетически запрограммирован на канадский хоккей.
И жизнь не опровергла такой код.
- С первых своих самостоятельных шагов во дворе дома на Предельной улице, вблизи кинотеатра "Рекорд", - вспоминает Дмитрий Константинович, - помню себя с отцовской клюшкой и на отцовских коньках (Копченов-старший играл за СКИФ уже в первых чемпионатах страны. - С. В.). От нашего дома до институтского стадиона ходу не больше десяти минут. Там мы надевали коньки, а ботинки зарывали в снег, чтоб не украли. И катались, пока не падали от усталости.
Пришло время, и отец отвел Диму в детскую команду Института физкультуры, к тренеру Конникову, а потом договорился с Павлом Никифоровичем Ольховиком, и Дима перешел в коллектив Кировского завода. В 19 лет он был уже игроком команды мастеров "Кировец" и успел застать там Валентина Быстрова, Франца Лапина и Анатолия Бунина - игроков опытных, однако не настолько мастеровитых, чтобы вытащить хотя бы в ленинградские хоккейные лидеры заводской клуб. Что же касается молодежи, то среди сверстников Копченова, откровенно говоря, не находилось игроков его настроя и преданности хоккею.
Совсем другая обстановка ожидала младшего Копченова в команде спортклуба армии, где он оказался в 1961 году, будучи призванным на действительную военную службу. Здесь он "обнаружил" всего одного из своих партнеров по "Кировцу". С Анатолием Дроздовым Дима играл еще в детской команде. Высоченный акселерат Дроздов был на год младше Копченова, но, имея перевес в физической силе, "в детях" один "возил" большинство городских команд. Его призвали в СКА на год раньше, однако еще через год не уберегли от "черного глаза" Анатолия Владимировича Тарасова, и Дроздов оказался в ЦСКА. Он вернулся домой через три сезона с тремя золотыми медалями чемпиона страны. Вернулся уже в иную хоккейную эпоху и в совершенно другую команду и, к сожалению, опустошенный цээсковскими золотыми наградами. Лишенный тем самым внутреннего стимула к совершенствованию, этот высокий, мощный защитник ни шатко ни валко отыграл три сезона в пучковском СКА, где уже капитанствовал Копченов, и всего-то в 27 лет "повесил коньки на гвоздь".
Как видите, параллель тут не выстраивается. Партнеры по детскому хоккею оказались едва ли не антиподами во взрослой серьезной игре, если не "на деньги", то уж, во всяком случае, "на судьбу".
Дима Копченов не завоевал ни одной медали в своей 10-летней карьере в СКА. В "бронзовом" составе 1971 года он сыграл ровно половину матчей и, стало быть, выполнил норматив. Однако в решающих поединках не участвовал и, несмотря на то что принял уже твердое решение расстаться с большим хоккеем, нисколько не колеблясь, согласился с предложением Николая Георгиевича Пучкова "уступить" медаль Саше Андрееву - едва только закрепившейся в основном составе очередной нашей "звездочке".
Откровенно говоря, я ничего не знал об этой истории, которую буквально на днях поведал мне сам Копченов. Но как же "ложится" она на его характер, как подтверждает его великолепную работу в СКА, что называется, на собственную судьбу!
СЧАСТЛИВОЕ СОВПАДЕНИЕ
И тут надо сказать, что с главным клубом в его хоккейной карьере Диме, вне всякого сомнения, крупно повезло. Едва он оказался в СКА, его определили в партнеры к двум другим новичкам, фактически его сверстникам (ну что там год-полтора разницы!) Виталию Кустову и Игорю Щуркову. Это было счастливое совпадение взглядов - и на жизнь, и на игру. В таком составе молодежное звено уже через год стало ведущим. Вот в этой роли ребят и застал великий вратарь Пучков, прибывший в Ленинград заканчивать свою игровую карьеру. Надо просто знать Николая Георгиевича, чтобы не сомневаться в том, что искрометные интеллигентные ленинградские ребята не могли не вызвать его симпатий. Сразу - и бесповоротно.
- Мы играли тогда прежде всего за счет работоспособности и преданности хоккею, - говорит Дмитрий Константинович. - Взрывной, импульсивный Кустов задавал тон, уравновешенный центровой Щурков служил "противовесом", а я "метался" между ними, стараясь "ублажить" и того и другого. Недовольные друг другом, на площадке мы, бывало, ссорились, но все заканчивалось, едва покидали лед. Мы проделывали несусветный объем работы и только благодаря этому добивались определенного результата даже при сравнительно низком кпд.
Поясню, каким был этот действительно определенный результат. В чемпионате 1963 года они забросили на троих 35 шайб, и, что особенно ценно, самый меткий - Копченов - всего на три точных броска опередил наименее удачливого - Кустова. И все это означало, на мой взгляд, весьма гармоничную, а значит, достаточно эффективную игру.
Слушая теперь Копченова, я легко представляю себе, сколь благодатным материалом явилось это звено для Пучкова, приступившего к работе с ленинградским СКА и грезившего создать "команду своей мечты", где все играют по уму, а общего ума хватает на всех.
- Пучков был первым в моей практике тренером, который внес в наши действия теорию, - вспоминает Копченов. - Он придумал для нас игру со смещениями, если можно так сказать, со взаимозаменяемостью "по кругу". Когда центральный ввязывался в борьбу за шайбу, на помощь к нему тут же устремлялся ближний край, тогда как другой край - дальний - сразу занимал его место. В такой круговерти противник нередко терял голову, а мы старались добиться успеха на первых минутах, пока он еще не очухался. Помнишь? "Цэ-Цэ-Эм" нас называли, как знаменитую канадскую фирму спортинвентаря, только привычную английскую аббревиатуру CCM расшифровывали по-русски - "Самые Сумасшедшие Мальчики". Так ведь все это Пучков и придумал. Николай Георгиевич впервые довел до нашего сознания мысль о том, что хоккей может быть делом жизни. Мы верили ему и, честно говоря, преклонялись перед ним - хотя бы за его мысль о том, что шайбу забивают не только клюшкой, но и сердцем...
Теперь пучковский СКА располагал уже как минимум двумя "боевыми единицами", пусть и не совсем равными по классу, зато действующими в совершенно разных ключах и постоянно конкурирующими в настрое на борьбу.
- Приехавшие к нам москвичи играли за счет техники и хитрости, - продолжает Дима. - Вовсе не отличаясь нашей работоспособностью, они тем не менее добивались большего. И Валя Панюхин, и Юра Глазов были, конечно, хороши, но мне больше нравился Вася Адарчев.
Сейчас, годы и годы спустя, я пытался выяснить у Копченова, мог ли он хотя бы предположить, что когда-нибудь займет место Адарчева в первом звене. И он ответил, что, конечно же, не имел подобных мыслей, что никто с ним эту идею не обсуждал, а просто "в один прекрасный день" Пучков на установке сказал: выйдешь в первом звене, и все...
В ПЕРВОМ ЗВЕНЕ
- Для хоккея своего времени, - объясняет заслуженный тренер СССР Пучков, - все игроки "московского" звена были умны и способны на настоящее творчество. Роль разыгрывающего и отдающего удачно исполнял на правом краю Глазов. Весьма эффективной была его отдача справа "по месту" - под обоих леворуких - Панюхина и Адарчева. Однако к моменту, когда Адарчев покинул нашу команду и вернулся в Москву, скорости Глазова, которая и в лучшие-то времена была, как говорят, только-только, оказалось уже маловато. Но дело-то в том, что для правши на правом фланге, предпочитающего выход из зоны пасом, стартовая скорость как раз и есть самое первое дело. Получалось, что на место Адарчева должен был прийти человек с сумасшедшим объемом движения, "чернорабочий", как принято говорить в хоккее. И тут уж более подходящую кандидатуру, чем Копченов, трудно было сыскать.
Добавлю, что и ошибиться в Копченове было просто невозможно. И потому все и состоялось именно так, как задумывалось и как должно было произойти. Обновленное первое звено отыграло в таком составе более четырех сезонов. "Отметилось", выражаясь на современном сленге, и во второй сборной СССР. А еще - вне всякого сомнения - осталось в памяти ленинградских любителей хоккея как достойное сочетание работоспособности, мастерства и преданности хоккею, что, откровенно говоря, случается не столь уж часто.
- Ты знаешь, я как-то не отдавал себе отчета в том, что старше своих партнеров, - сказал мне недавно Дима.- Просто как капитан обязан был в чем-то служить им примером. Особой техникой, честно сказать, я не отличался, а вот в борьбе мог дать москвичам фору. Именно это мое качество и использовал Пучков. И это естественно. С увеличением же объема работы, да еще на фоне усталости, технические приемы давались еще тяжелее. Отсюда и "невезение" мое в забивании. Зато "дорогие мои москвичи" могли, казалось, все. Панюхин был целеустремлен на чужие ворота, не боялся никого из вратарей. А Глазову достаточно было любого "пятачка", чтобы, как говорят, "на голом месте раздеть" любого защитника. Правда, Юра играл иной раз с ленцой. Ты как карась, говорил я ему, шайбу забросишь, а потом - на дно и "лежишь в тине".
- Дима Копченов вкалывал как черт - это мнение Юрия Глазова. - Ни я, ни Валька так не умели, и потому по отдаче игра с ним не имела для нас равных.
- Дима - боец до мозга костей, честнейший парень, - говорил мне когда-то Панюхин. - Ему бы чуть больше технички - цены б ему не было.
- Когда нам дали Копченова, - продолжал Палыч, - мы подтрунивали над ним: дескать, мы тебя в люди вывели, учись, Чалый, пока мы здесь. А ведь он был старше нас, и очень скоро мы осознали, что он-то как раз и есть наш настоящий вожак.
В молодости, неоднократно присутствуя на тренировках или в раздевалке СКА после матчей, я как-то не вслушивался в смысловые тонкости взаимных пикировок, шутовских и абсолютно беззлобных. Зато теперь не поленился открыть ожеговский "Словарь русского языка". Я знал, конечно, что "чалый" - масть лошади, а "чернорабочего" в хоккее нередко именуют "рабочей лошадкой". Однако точность давней дружеской клички до конца оценил только сейчас. Оказалось, что "чалый" - это с белыми вкраплениями в основной окрас. А в плотном димином "ежике" жгучего брюнета уже тогда явственно поблескивали "серебряные ниточки", хотя ему едва перевалило за тридцать.
Не счесть моментов, в которых не только люди, близко знающие Копченова, но и болельщики, как говорится, с трибун легко могли убедиться в том, что он - настоящий вожак. Приведу пример, вне всякого сомнения не очень серьезный, но зато позволяющий лишний раз осознать, что для настоящего лидера мелочей в служении делу быть не может.
В сезоне 1968-1969 годов, когда армейцы не пробились в ведущую шестерку и провели потом множество матчей с клубами первой лиги, они забросили безумное количество шайб. Как оказалось перед заключительным матчем с чебаркульской "Звездой", всего на пять шайб меньше, чем финишировавший уже московский "Локомотив". Вот я и объяснял Пучкову накануне игры, что шесть шайб нам просто необходимы, чтобы установить "вечный" рекорд. Тренер соглашался, кивал, но, естественно, его обуревали в первую очередь совсем иные заботы.
Игра складывалась таким образом, что в разгаре третьего периода счет был "только" 5:2 в нашу пользу, и я решил напомнить Пучкову о своей идее.
- Ты им об этом скажи, - повернулся ко мне Николай Георгиевич и указал на отдыхавшее после очередной смены ведущее звено.
- А в чем проблема? - откликнулся Дима Копченов. - Сейчас выходим, спуртуем и забиваем.
И они действительно вышли, "разбежались" и забили, как обещал капитан.
И сколько еще ярчайших проявлений подобной ответственности, причем в несравнимо более серьезных делах, легко обнаружить в хоккейной биографии Дмитрия Копченова! Наверное, лучше других это знал и ценил Пучков.
- Будьте такими, как капитан Немо и капитан Гаттерас, капитан Майоров и капитан Копченов, - говорил он когда-то, обращаясь к чемпионам ленинградской "Золотой шайбы", только что получившим свои награды на арене "Юбилейного" из рук капитанов "Спартака" и СКА.
Мне кажется, что более светлую тренерскую оценку хоккейного капитанского труда заслужить просто невозможно.
Семен ВАЙХАНСКИЙ
