Культура
ПОЭЗИЯ АРХИТЕКТУРЫ ВСЕВОЛОДА УСПЕНСКОГО
10 апреля
Она впервые появилась студеной зимой 1948 года. Та зима действительно была отменно холодной, но запомнилась не столько из-за низких температур, сколько свирепыми идеологическими проработками, следовавшими одна за другой и находившими себе все новых жертв из числа критиков, писателей, музыкантов.
И именно в те дни, когда, казалось, вся духовная жизнь должна была подчиниться некоему железному регламенту, появляется книжка новелл В. Успенского о петербургских зодчих: вольная по духу и стилю, со своими глубоко творческими пристрастиями, со знанием всех хитросплетений времени и отнюдь не чуждая художнической фантазии.
Могла ли такая книжка не вызвать злобного окрика со стороны обкомовской прессы?.. И он, разумеется, последовал, почти синхронно с ее появлением. Навсегда запомнился резкий, не поддающийся разумным объяснениям разрыв между читательской радостью, которую дарила книга, и той, с позволения сказать, критикой, которая на нее обрушилась.
Впрочем, и это главное, книжка Успенского очень скоро стала библиографической редкостью, и есть глубокий смысл в том, что сегодня она вновь пришла к читателю.
Герои этой книги - Шубин, Воронихин, Захаров - для автора едва ли не родные люди, и если не с ними, то с их творениями писатель ведет постоянный диалог. Он делает это как совершенно свой человек в разных временах русской истории. В этой книге слились два сильных начала: перо художника и мысль исследователя. Поэтому когда возникают образы города, сколько бы раньше ни пришлось читать о Казанском соборе, Адмиралтействе, решетке Летнего сада, кажется, именно здесь найдены главные слова.
Об этом и многом другом говорилось на недавнем вечере во Дворце искусств, посвященном В. В. Успенскому и выходу в свет двух его книг; почти одновременно с "Петербургскими зодчими" на тех же началах издан сборник его стихов, названный кратко "Поэзия", и думается, что это воистину так, включая большую букву в заглавии.
Об Успенском как лекторе и педагоге горячо вспоминали бывшие ученики - сами уже с почетными званиями и учеными степенями, - стараясь разгадать тайну его исключительного духовного воздействия. И хотя в случае Успенского любая патетика кажется излишней, но если суммировать все размышления, то разгадка, видимо, в том, что он практически исповедовал известный принцип: ум юноши не сосуд, который надо наполнить, а факел, который надо зажечь. Впрочем, верность фактам требует признать: он был замечателен в обеих ипостасях.
И последнее: если существует тип истинного петербуржца, то для всех, кто знал Успенского, это не кто иной, как Всеволод Васильевич.
Нелли ПЛЕЦКОВСКАЯ
И именно в те дни, когда, казалось, вся духовная жизнь должна была подчиниться некоему железному регламенту, появляется книжка новелл В. Успенского о петербургских зодчих: вольная по духу и стилю, со своими глубоко творческими пристрастиями, со знанием всех хитросплетений времени и отнюдь не чуждая художнической фантазии.
Могла ли такая книжка не вызвать злобного окрика со стороны обкомовской прессы?.. И он, разумеется, последовал, почти синхронно с ее появлением. Навсегда запомнился резкий, не поддающийся разумным объяснениям разрыв между читательской радостью, которую дарила книга, и той, с позволения сказать, критикой, которая на нее обрушилась.
Впрочем, и это главное, книжка Успенского очень скоро стала библиографической редкостью, и есть глубокий смысл в том, что сегодня она вновь пришла к читателю.
Герои этой книги - Шубин, Воронихин, Захаров - для автора едва ли не родные люди, и если не с ними, то с их творениями писатель ведет постоянный диалог. Он делает это как совершенно свой человек в разных временах русской истории. В этой книге слились два сильных начала: перо художника и мысль исследователя. Поэтому когда возникают образы города, сколько бы раньше ни пришлось читать о Казанском соборе, Адмиралтействе, решетке Летнего сада, кажется, именно здесь найдены главные слова.
Об этом и многом другом говорилось на недавнем вечере во Дворце искусств, посвященном В. В. Успенскому и выходу в свет двух его книг; почти одновременно с "Петербургскими зодчими" на тех же началах издан сборник его стихов, названный кратко "Поэзия", и думается, что это воистину так, включая большую букву в заглавии.
Об Успенском как лекторе и педагоге горячо вспоминали бывшие ученики - сами уже с почетными званиями и учеными степенями, - стараясь разгадать тайну его исключительного духовного воздействия. И хотя в случае Успенского любая патетика кажется излишней, но если суммировать все размышления, то разгадка, видимо, в том, что он практически исповедовал известный принцип: ум юноши не сосуд, который надо наполнить, а факел, который надо зажечь. Впрочем, верность фактам требует признать: он был замечателен в обеих ипостасях.
И последнее: если существует тип истинного петербуржца, то для всех, кто знал Успенского, это не кто иной, как Всеволод Васильевич.
Нелли ПЛЕЦКОВСКАЯ
