ЖИЗНЬ ВО ВРАЖДЕ НЕПРОДУКТИВНА

- Пан Занусси, как вы относитесь к тому, что нынешнюю культуру называют главным образом виртуальной?
- Это раньше нас преследовали и укоряли за те слова, которые произносили в фильмах герои. При этом начальники то ли не видели, то ли не хотели видеть "картинку". Нынче другое время, когда то, что мы видим, значит гораздо больше того, что мы слышим. Многое изменилось не только в моей стране за последние полтора десятка лет. Мы, в Восточной Европе, стали абсолютно свободными от идеологического диктата. Возник соблазн говорить с экрана то, что раньше запрещалось...
- Вы как-то воcпользовались образовавшейся возможностью?
- В семидесятые годы прошлого века уровень жизни в наших странах повысился по сравнению с тем, каким он был сразу после войны, и это как-то снизило уровень критического отношения к проблемам социальным, но не смогло погасить критику в отношении политики. Здесь-то и начинались проблемы для любого творческого человека. Пока он занимался художественными поисками, его произведения имели шанс увидеть свет. Как только, например, кинорежиссер в своих картинах каcался проблем политических или делал политические заявления, то у него сразу начинались проблемы. Я старался не быть в слишком открытой оппозиции. Просто делал фильмы.
- Стало быть, вы шли на компромиссы?
- Жизнь вообще компромисс человека с самим собою. Если ты обладаешь минимумом нравственности, то ты всегда будешь чувствовать себя неуютно в обществе, где большинство определяет линию поведения меньшинства.
- А разве нынче - другая ситуация?
- Нынче ситуация весьма похожа на прежнюю: материально мы стали жить лучше, а вот с духовной свободой проблемы. Твои мысли и чувства, выраженные в фильме, не всегда интересуют широкую аудиторию.
Хотя мы все чувствовали нравственный дискомфорт. Каждый как мог искал свободы. И ее находил. Но как только она пришла, то стало ясно, что очень трудно сказать напрямую то, что раньше говорил намеками или выражал через образы.
- Сейчас говорят о жутких репрессиях в годы социалистического строя...
- По сравнению с временами Сталина времена Брежнева выглядели эпохой более либеральной. В начале 70-х годов недовольство польских рабочих было жестоко подавлено. Вспомните картины Вайды "Человек из мрамора" и "Человек из железа". В начале 80-х недовольство рабочих привело к падению режима Герека и объявлению военного положения, но без кровопролития. Cтрах был гораздо меньше, хотя недовольство выплеснулось гораздо сильнее. Недаром именно во времена, которые сегодня называют диктатурой Ярузельского, так сильны были позиции профсоюза "Cолидарность".
- Вам удавалось обманывать власть?
- Я бы сказал так: власть хотела быть обманутой. Даже тогда, когда они читали сценарии будущих картин. У меня были неприятности с разными фильмами. Однако меня не сажали за них в тюрьмы, не пытались расстрелять. Максимум того, что могли сделать мне чиновники, задержать выпуск фильма в прокат. Так было с фильмом "Защитные цвета", который один секретарь ЦК сначала разрешил снимать, а потом был вынужден выпускать в прокат. Потому что иначе его бы упрекнули в том, что он допустил ошибку.
- Неужели так ничего и не вырезали?
- Всего несколько фраз. Одна из них - "Кадры решают все" - пострадала из-за своего автора...
- Иосиф Сталин.
- Конечно! Но вспомнили все об этом только тогда, когда услышали фразу с экрана, на просмотре.
- На вас давили начальники?
- Пытались. Однажды меня просили "вырезать" кадры с одной актрисой, которая активно поддерживала бастующих рабочих. Я пытался убедить руководство. Тогда мне сказали: "Вырежьте все крупные планы с ее участием!" Я сразу согласился, потому что в картине ни одного такого плана не было. Однако наступил все-таки предел таким придиркам. Тогда-то и оказались в лагере "Cолидарности" многие деятели польского кино.
- Мешали ли вам как режиссеру в прежние времена ваши отношения с Папой Римским?
- Я был знаком с ним еще тогда, когда он именовался епископ Карел Войтыла и жил в Кракове. Позже я снял фильм о нем, хотя понимал, что невозможно в принципе снять биографию еще живущего человека, потому что многие его знают и многое о нем знают. И придумал название - "Из далекой страны", чтобы Папа рассказывал не о себе, а о той стране, где он жил раньше. Мой фильм получился дидактичным, объясняющим американской публике, что у нас в Польше происходило.
- Какова нынче роль церкви в вашей стране?
- Любой поляк с уважением относится к церкви и вере. Хотя были времена, когда церковь брала на себя миссию помощи тем, кто был в оппозиции социалистической идеологии, социалистическому строю. Церковь была символом духовного сопротивления. Во времена военного положения, когда были закрыты театры и кино, духовная жизнь продолжалась в костелах. Сегодня, конечно, она более лояльна.
- Рассказывают, что в те времена особенно жестко "промывало мозги" телевидение...
- Для интеллигенции считалось недостойным сотрудничать с телевидением, потому что оно было государственным. Тем, кто там выступал, коллеги устраивали обструкцию. Неслучайно, когда Лех Валенса начал бороться за власть против коммунистов, то он сделал ставку именно на телевидение, понимая его мощь и влияние на публику. Меня склоняли выступить по телевидению, но я всячески отказывался. И вот, когда я очередной раз из-за границы приехал в Польшу во время военного положения, то министр внутренних дел меня к этому склонял всячески. Пришлось мне хитро отвечать: "К сожалению, я оппортунист и мне нужна популярность, а ваше телевидение только убивает популярность. А мне нужна популярность".
- Но сейчас в Польше другие времена...
- Мы сами не верили в перемены и поначалу не верили в крах коммунистического режима. Думали, что это некий заговор наших коммунистов. Что они нас выпустили на свободу, чтобы довести страну до критического экономического положения, а затем ввести снова диктатуру...
- А когда же все поверили в перемены?
- Когда рухнула Берлинская стена. Поняли, что это навсегда. А когда ко мне обратился за помощью тот человек из спецслужб, который за мной раньше следил, я подумал о том, какие сюжеты придумывает жизнь. Позже Кшиштоф Кислевский снял на основе этой истории один из фильмов своей "трехцветной" трилогии - "Красный".
- В Польше сильны настроения социального реванша?
- То есть мстить тем, кто преследовал нас?
- Да.
- Мы более спокойно к этой проблеме относимся, чем некоторые наши соседи. Потому что нынче общество делится на две половины: тех, кто преследовал, и тех, кого преследовали. А жизнь во вражде непродуктивна. Недавно я был в Сараево, и хозяин того дома, где я останавливался, показывал мне окно, из которого его сосед стрелял в его тещу. Стрелял, но не убил. А сейчас они встречаются на главной улице и не смотрят друг другу в глаза.
Однажды в Италии я встретил вашего знаменитого поэта Иосифа Бродского, который на острове Капри получал литературную премию. Он отказался говорить по-английски, сказав: "Я русский поэт и говорить буду по-русски". И меня попросили переводить с русского, который я немного знаю. После этой встречи мы разговорились. Я его спросил: "Не поедете на родину, в Петербург?" Он ответил: "Нет, потому что боюсь, что могу встретить на Невском того врача, который делал мне уколы инсулина в "психушке", и я не буду знать, как себя с ним вести". Он не приехал, и скоро умер из-за своего больного сердца.
- Есть ли в Польше то, что называется социальными контрастами?
- Увы! Это - цена за обретенную свободу. Появились люди, у которых есть власть, потому что есть деньги. И появились люди, у которых нет денег и нет власти. А это почва для конфликтов. Верят скорее счету в банке, чем в какие-то высшие ценности.
- Так во что же верят нынче поляки?
- В то, что если мы вступим в Евросоюз, то многие наши экономические проблемы будут решены... Хотя мне кажется, что вырастает уже целое поколение людей, которые не верят ни в бога, ни в черта.
- А в будущее?
- Светлое? В него, по-моему, верили только Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Но оно так и не наступило... Пока.
P. S. Через две недели после нашего разговора в Польше состоялся референдум по поводу вступления в Евросоюз. Более 80% поляков проголосовали за вступление их страны в объединенную Европу.
Сергей ИЛЬЧЕНКО