Северо-Запад
ДВАДЦАТЫЙ ВЕК ВЕЛИКОГО ДВОРА
10 сентября
С холма, на котором целыми днями по-пчелиному жужжит пилорама и стоят несколько дачных домиков, село и оба озера видны как на ладони. Упомянутое лесоперерабатывающее предприятие - едва ли не единственный источник дохода для населения. Каждое утро сюда приезжает старенькая "буханка", вываливает рабочий люд и отправляется восвояси. Возвращается она поздно вечером, когда станки замолкают и в полутьме белых ночей мелькают огоньки мужицких цигарок. Словно неведомый режиссер ставит здесь "Прощание с Матерой" или "Царь-рыбу".
Вниз, в деревню, ведет пыльный проселок. Первый же деревянный дом больше похож на таинственный храм из похождений Лары Крофт: не сразу заметный из-за опутавших его кустов и деревьев, в прошлой жизни бывших палисадником и садом, дом оплыл, врос в землю и печально склонил к земле край тесовой крыши.
Здесь давно никто не живет, потому продираюсь сквозь недружелюбные заросли. И вот удается подойти к избе вплотную. Бревенчатые фронтоны, остатки тесовой крыши, обломки резных причелин и полотенец, расписной колончатый балкончик горницы - так строили 100 лет назад, когда не было ни пластика, ни шифера. Неужто с тех пор так и стоит?..
Навстречу бредет старенькая бабушка, ведет под уздцы гривастого коня. Подхожу, здороваюсь. Бабушка сразу улыбается, приглашает выпить чайку. Идем по дороге, конь нетерпеливо фыркает, мотает головой. Подходим к одиноко стоящему домику на краю деревни, бабушка Маша заводит коня в ветхий сарай, убирает метлу, подпирающую дверь, и приглашает войти. Разглядываю дом. Он очень стар, но прежнее деревянное убранство давно скрыто под некогда модными обоями, дешевой пластиковой потолочной плиткой и коричневой краской на полу.
Кое-где лежат полосатые домотканые дорожки, чем-то напоминающие финно-угорские тканые половики. Это и не мудрено - в этом районе рядом с русскими издревле жили вепсы. Слева от входа, "лицом" к улице, стоит массивная русская печь. На чугунных заслонках - полустертые вензеля, хитрые сплетения линий и геометрических фигур. На массивной потолочной балке - матице - замечаю металлическое кольцо. Когда-то очень давно сквозь него со всевозможными обрядами продевали длинную березовую жердь - очеп, к которому крепилась младенческая люлька.
Бабушка Маша живет в этой деревне с рождения. Здесь вырастила троих детей, здесь 6 лет назад похоронила мужа, в прошлом партизана, а затем ударника труда. "Плохо помню, - говорит, - как началась здесь война. Но то, что она наделала, люди до сих пор пережить не могут. У нас тут как раз русско-финский фронт проходил, и несколько соседних деревень - Пески, Оренжа, где в детстве у меня друзья были, сожгли дотла - теперь даже следов не найдешь. Нас тогда угоняли свои же. Почти насильно. Потому что никто не хотел бросать свое хозяйство, уходить в леса. Предпочитали сгореть вместе с домом".
В 1941 году финны начали наступление. Уже в сентябре-октябре они дошли до Подпорожского района. Линия фронта прошла вдоль всего Великого Двора, по общей оси обоих озер. Финны стояли на холме, где сейчас пилорама, русские - на другом берегу. Почти целый год они кидались друг в друга через озеро взрывоопасной дрянью. В результате русские снаряды разнесли в щепки шатровую деревянную церковь, сожгли две соседние деревни. А финские "подарки" сократили вдвое количество великодворских памятников зодчества.
Партизаны уводили население в леса. Вспоминают, что время от времени возле землянок появлялись оборванные финские солдаты, присаживались к огню и ели похлебку из общего котла. Никому не хотелось воевать. Потом жителей деревень развезли по тылам: за Урал, в Сибирь. После войны не все смогли вернуться, а из тех, кто смог, - не все нашли свои дома.
В Великом Дворе сохранился исправный старинный деревянный мост на "ряжах" (на верхнем снимке). И по сей день по нему проезжают трактора и лесовозы. Ведь наши деды строили не до лучших времен, а на века.
После войны пришла другая напасть. Страна восстанавливалась из пепла, и для этого ей нужна была каждая буханка хлеба, каждый грамм молока и каждая доска. Вернувшихся из тылов не спрашивая приписывали к колхозам, забирали документы, чтобы не сбежали, и обязывали ежемесячно с каждого двора сдавать государству 50 яиц, стог сена, мясо и хлеб. То, что взять все это зачастую было просто неоткуда - хозяйства разграблены, поля разбомблены, - не входило в расчеты государства. Партия сказала - надо. И люди выкручивались, как могли. "Обижали нас в колхозах, ой как обижали", - вздыхают старушки.
...Улица уходит влево, превращаясь в широкую грунтовую дорогу, которая неожиданно обрывается в поле. Деревня остается в стороне, поэтому среди высокой травы и крапивы нахожу тропинку и сворачиваю в направлении чернеющих невдалеке кособоких деревянных изб. Подойдя ближе, обнаруживаю, что деревня эта - настоящий архитектурный заповедник: кое-где остались даже старинные бревенчатые помосты - "взвозы", ведущие с улицы в хозяйственную половину избы.
В одном месте я нашел почти исчезнувшую в наши дни конструкцию деревянного водоотлива "по курицам", когда выдолбленный в виде желоба брус укладывался на свисавшие из-под края кровли "курицы" - своеобразные кронштейны, сделанные из корневой части дерева.
Один дом, огромный, как два обычных, привлек мое внимание своим нежилым видом: непропиленные до конца окна, распахнутые ворота подклета. Соседка рассказала, что этот дом начали строить в 20-х годах зажиточные крестьяне, но началось раскулачивание, и всю семью угнали в Сибирь.
В одном из домов мне показали каменный жернов, которому уже больше 150 лет (на нижнем снимке). Дали попробовать перемолоть горсть пшеницы. Угостили хлебцем из этой муки. В другом - достали из чулана старинную прялку, "научили" прясть, подарили деревянное веретено, которым пользовалась еще прабабушка 75-летней хозяйки.
А в одном месте из новенького "фольксвагена", казавшегося в этом углу потерпевшим крушение космическим кораблем, вышел "дачник" в темных очках и с массивным золотым кулоном на груди и потребовал денег за то, что я тут все, блин, фотографирую. Само собой, никаких денег он не получил, а продолжать попытки получить "ренту" не стал...
Сергей ЗАГАЦКИЙ
Вниз, в деревню, ведет пыльный проселок. Первый же деревянный дом больше похож на таинственный храм из похождений Лары Крофт: не сразу заметный из-за опутавших его кустов и деревьев, в прошлой жизни бывших палисадником и садом, дом оплыл, врос в землю и печально склонил к земле край тесовой крыши.
Здесь давно никто не живет, потому продираюсь сквозь недружелюбные заросли. И вот удается подойти к избе вплотную. Бревенчатые фронтоны, остатки тесовой крыши, обломки резных причелин и полотенец, расписной колончатый балкончик горницы - так строили 100 лет назад, когда не было ни пластика, ни шифера. Неужто с тех пор так и стоит?..
Навстречу бредет старенькая бабушка, ведет под уздцы гривастого коня. Подхожу, здороваюсь. Бабушка сразу улыбается, приглашает выпить чайку. Идем по дороге, конь нетерпеливо фыркает, мотает головой. Подходим к одиноко стоящему домику на краю деревни, бабушка Маша заводит коня в ветхий сарай, убирает метлу, подпирающую дверь, и приглашает войти. Разглядываю дом. Он очень стар, но прежнее деревянное убранство давно скрыто под некогда модными обоями, дешевой пластиковой потолочной плиткой и коричневой краской на полу.
Кое-где лежат полосатые домотканые дорожки, чем-то напоминающие финно-угорские тканые половики. Это и не мудрено - в этом районе рядом с русскими издревле жили вепсы. Слева от входа, "лицом" к улице, стоит массивная русская печь. На чугунных заслонках - полустертые вензеля, хитрые сплетения линий и геометрических фигур. На массивной потолочной балке - матице - замечаю металлическое кольцо. Когда-то очень давно сквозь него со всевозможными обрядами продевали длинную березовую жердь - очеп, к которому крепилась младенческая люлька.
Бабушка Маша живет в этой деревне с рождения. Здесь вырастила троих детей, здесь 6 лет назад похоронила мужа, в прошлом партизана, а затем ударника труда. "Плохо помню, - говорит, - как началась здесь война. Но то, что она наделала, люди до сих пор пережить не могут. У нас тут как раз русско-финский фронт проходил, и несколько соседних деревень - Пески, Оренжа, где в детстве у меня друзья были, сожгли дотла - теперь даже следов не найдешь. Нас тогда угоняли свои же. Почти насильно. Потому что никто не хотел бросать свое хозяйство, уходить в леса. Предпочитали сгореть вместе с домом".
В 1941 году финны начали наступление. Уже в сентябре-октябре они дошли до Подпорожского района. Линия фронта прошла вдоль всего Великого Двора, по общей оси обоих озер. Финны стояли на холме, где сейчас пилорама, русские - на другом берегу. Почти целый год они кидались друг в друга через озеро взрывоопасной дрянью. В результате русские снаряды разнесли в щепки шатровую деревянную церковь, сожгли две соседние деревни. А финские "подарки" сократили вдвое количество великодворских памятников зодчества.
Партизаны уводили население в леса. Вспоминают, что время от времени возле землянок появлялись оборванные финские солдаты, присаживались к огню и ели похлебку из общего котла. Никому не хотелось воевать. Потом жителей деревень развезли по тылам: за Урал, в Сибирь. После войны не все смогли вернуться, а из тех, кто смог, - не все нашли свои дома.
В Великом Дворе сохранился исправный старинный деревянный мост на "ряжах" (на верхнем снимке). И по сей день по нему проезжают трактора и лесовозы. Ведь наши деды строили не до лучших времен, а на века.
После войны пришла другая напасть. Страна восстанавливалась из пепла, и для этого ей нужна была каждая буханка хлеба, каждый грамм молока и каждая доска. Вернувшихся из тылов не спрашивая приписывали к колхозам, забирали документы, чтобы не сбежали, и обязывали ежемесячно с каждого двора сдавать государству 50 яиц, стог сена, мясо и хлеб. То, что взять все это зачастую было просто неоткуда - хозяйства разграблены, поля разбомблены, - не входило в расчеты государства. Партия сказала - надо. И люди выкручивались, как могли. "Обижали нас в колхозах, ой как обижали", - вздыхают старушки.
...Улица уходит влево, превращаясь в широкую грунтовую дорогу, которая неожиданно обрывается в поле. Деревня остается в стороне, поэтому среди высокой травы и крапивы нахожу тропинку и сворачиваю в направлении чернеющих невдалеке кособоких деревянных изб. Подойдя ближе, обнаруживаю, что деревня эта - настоящий архитектурный заповедник: кое-где остались даже старинные бревенчатые помосты - "взвозы", ведущие с улицы в хозяйственную половину избы.
В одном месте я нашел почти исчезнувшую в наши дни конструкцию деревянного водоотлива "по курицам", когда выдолбленный в виде желоба брус укладывался на свисавшие из-под края кровли "курицы" - своеобразные кронштейны, сделанные из корневой части дерева.
Один дом, огромный, как два обычных, привлек мое внимание своим нежилым видом: непропиленные до конца окна, распахнутые ворота подклета. Соседка рассказала, что этот дом начали строить в 20-х годах зажиточные крестьяне, но началось раскулачивание, и всю семью угнали в Сибирь.
В одном из домов мне показали каменный жернов, которому уже больше 150 лет (на нижнем снимке). Дали попробовать перемолоть горсть пшеницы. Угостили хлебцем из этой муки. В другом - достали из чулана старинную прялку, "научили" прясть, подарили деревянное веретено, которым пользовалась еще прабабушка 75-летней хозяйки.
А в одном месте из новенького "фольксвагена", казавшегося в этом углу потерпевшим крушение космическим кораблем, вышел "дачник" в темных очках и с массивным золотым кулоном на груди и потребовал денег за то, что я тут все, блин, фотографирую. Само собой, никаких денег он не получил, а продолжать попытки получить "ренту" не стал...
Сергей ЗАГАЦКИЙ
