Общество
"НЕ ВПОЛНЕ МАРКСИСТСКИЙ" ОКЛАДНИКОВ
02 октября
В КАЖДОМ МАЛЬЧИШКЕ ЖИВЕТ АРХЕОЛОГ
Об Окладникове много писали - документальные повести и даже художественную книгу, прототипом главного героя которой он был (роман Геннадия Гора "Ошибка профессора Орочева"). Есть противоречивые мемуары. Они полны оговорок и недомолвок - потому что во время их написания были живы некоторые участники событий, которые прошлись катком по судьбам многих, в первую очередь ленинградских ученых, в посление годы жизни Иосифа Сталина. Есть свидетельства родных Окладникова - в первую очередь матери, которая прожила 91 год и до конца дней сохраняла прекрасную память. Есть просто записи устных бесед.
...Откуда пришли в Сибирь в свое время предки Окладникова - неизвестно. Среди них были самые разные люди, вплоть до злодея, заманивавшего и грабившего старателей, возвращавшихся с золотых приисков (о чем рассказывал сам Алексей Павлович). Отец Алексея был сельским учителем, женившимся на красавице крестьянке. В гражданскую войну он трагически погиб - его занесло в политику, эсеры готовили восстание против Колчака, членов повстанческого штаба арестовали и казнили. Мать осталась с сыном Алешей и дочерью Зоей - школьниками.
Алексей в три года научился читать, прекрасно учился (кроме математики), любил бродить по горам, и односельчане говорили: "Сын-то у Окладничихи, видно, дурак будет. Все по горам бегает, какие-то камни таскает". А он в 13 лет уже делал доклады для взрослых в народном доме. Его даже избрали было секретарем комсомольской ячейки, но узнав об этом, мать пришла в ячейку, всех обругала, сказала, что потеряла мужа и не хочет терять еще и сына. Ее послушали и Алексея от обязанностей освободили.
Ему повезло с Ангинской средней школой. Уроженцами Анги были "первый крестьянский историк России" Щапов и известный исследователь Алеутских островов Вениаминов. А школу в годы, когда там учился Алеша, возглавлял Иннокентий Житов - он увлек школьников краеведением, ребята записывали песни и легенды, собирались в школьную экспедицию. А как-то в школу приехал настоящий археолог... И в окрестностях родного села Алексею удалось разыскать черепки глиняной посуды и каменные орудия. Так началось его легендарное везение: всю свою жизнь ему удавалось в самых неожиданных местах обнаруживать уникальные находки. Впрочем, дело, наверно, было не только в везении, но и во врожденной интуиции и том никогда не умиравшем в нем чувстве, которое он впервые испытал в детстве, прочтя случайно попавшуюся ему на глаза книгу о найденном на юге России захоронении древней жрицы. Позднее он говорил, что в каждом мальчишке живет археолог...
ПУТЬ ДО ТЕШИК-ТАША
Зимой с деревенским санным обозом юноша Окладников пришел в Иркутск - в дорожном мешке был черный хлеб и мороженые пельмени. Учился и писал статьи в местные газеты - гонорары были способом хоть как-то прокормиться. Стал ездить в экспедиции на Верхнюю Лену, заведовал этнографическим отделом краеведческого музея, собирал материалы по истории ленской деревни и по истории западных бурят.
А времена начинались трудные. Относительная свобода 20-х годов сходила на нет, началась коллективизация, в результате которой никогда не голодавшая Сибирь увидела и очереди за хлебом, и голодные обмороки, и... высылки из Сибири, на европейский российский Север. Тогда же начались и репрессии среди интеллигенции.
Окладников был сыном своего времени, участвовал в антирелигиозных диспутах и пропагандистских акциях, потом очень не любил об этом вспоминать...
После экспедиции на Ангару Алексей Павлович уехал в аспирантуру ГАИМК в Ленинград. И новая атмосфера, хранившая традиции, дыхание, духовные черты питерской интеллигенции (часть которой была изгнана и посажена после убийства Кирова), повлияла на него на всю жизнь. (В качестве одного из примеров питерской культуры его жена приводила такой факт: в 1941 году, отправляясь в экспедицию, супруги сдали вещи на хранение в ломбард. И когда смогли вернуться в 1946 году, обнаружили все вещи в целости - нужно было лишь заплатить за хранение...)
Экспедиции, экспедиции... Знакомство с любым новым городом Окладников начинал с посещения рынка: "чтобы быть в курсе местной экономики". А потом - "в поле": на лодке, на лошадях... Первой его книгой стали очерки по истории русских западных бурят-монгол. А потом было "открытие века" - Тешик-Таш.
Была исследована мустьерская стоянка и погребение неандертальца. Были найдены останки, включая раздавленный, но сохранный во всех деталях череп. Находки позволили задуматься над вопросом о зачатках у древних людей представлений о загробной жизни. Тема была серьезной - позднее в вину Окладникову ставили крамольное воззрение об изначальности религии для человечества, в терминологии того времени, в угоду "патерам и аббатам". И многие другие выводы о формировании культуры, о возникновении потребности в искусстве и красоте переворачивали с ног на голову и интерпретировали как "не вполне марксистские". А с черепом мальчика-неандертальца была детективная история - директор местного музея очень хотел иметь этот экспонат и затеял его выкрасть или отнять с помощью нанятых вооруженных людей. Перерыли все, но череп носил Окладников в стареньком футляре от патефона, который не обыскали. Тогда директор написал донос начальнику милиции - но тот заявил, что древние черепа его не интересуют, современных хватает...
УДАР ПО ПЕТЕРБУРГСКОЙ АРХЕОЛОГИИ
Начало войны застало Окладникова в Якутии - на территории, которая обязана ему первой книгой по истории якутского народа до присоединения к России. На войну его не взяли - близорукость. Связь с Ленинградом не действовала. А в Москве в Академии наук ему велели продолжать работы - не верил никто, что война будет так долго длиться. И он продолжал. В первый послевоенный год съездил на Колыму, где у него случилась встреча со старинным другом-односельчанином, выпускником Ленинградской сельскохозяйственной академии, получившим 20 лет лагерей и уже расконвоированным. Потом - возвращение в Ленинград...
Он работал в Ленинградском отделении Института истории материальной культуры под руководством академика Марра. Этот ученый, которого не без помощи "вождя и учителя" сначала возвели в ранг непогрешимого и гениального за свое пресловутое учение о классовой сущности языка (к слову, для автора этих строк до сих пор загадка, почему человек, знавший четыре десятка языков, автор серьезных исследований, воспитавший прекрасных учеников, стал создателем, мягко говоря, сомнительной и одиозной теории), затем ниспровергли с небес. В 1950 году состоялась знаменитая дискуссия по вопросам языкознания, которой посвящались целые полосы газет "от Москвы до самых до окраин". И полуграмотные голодные крестьяне, и лагерные зэки обязаны были изучать лингвистические изыски вождя. К "марристам" были отнесены и археологи, и этнографы...
Это отдельная тема, в которой по сей день осталось много запутанного и недоговоренного. Но в сборнике, посвященном Окладникову, который в этом году вышел в Новосибирске, прослеживается характерная деталь. Общая ситуация тоталитарной эпохи, идеологические заклинания, страх и подлость - все это послужило вполне утилитарной цели: разгрому ленинградской археологической школы, которая лидировала в стране, имела признание в мире, сведению счетов за воображаемые обиды, за уязвленное самолюбие. В этом сборнике рассказывается о двух собраниях, которые заставили проводить в Ленинградском и Московском отделениях института. И если в Питере было сделано все, чтобы в процессе неизбежного "покаяния" не уронить достоинства, то в Москве просто-напросто клеймили питерцев, демонстрировали буквально погромные интонации. Тем более что в контексте "ленинградского дела" это было более чем комфортно... В том числе ленинградских археологов обвинили в том, что собрание они провели слишком поздно - не летом, как столица, а в ноябре. Но летом ленинградские археологи были заняты делом - вели раскопки...
Так в "марристы" попал и Окладников. В дальнейшем ему долго приходилось вставлять в свои труды фразы о том, что он "ошибочно цитировал" Марра и так далее. Спустя многие годы в пылу научных полемик его обвиняли в непоследовательности, в конъюнктуре. Но приведенные в сборнике публикации свидетельствуют лишь о попытке отстоять себя, не потерять лицо, откупаясь парой-тройкой традиционных клише. И по-прежнему - экспедиции. Там, в поле, ему было легче. И серьезнейшие открытия, одно перечисление которых заняло бы больше объема, чем эта публикация.
Умер Сталин. Постепенно в жизни наступало облегчение. Потом и Берию объявили английским шпионом... Но нервные стрессы подорвали здоровье Окладникова - у него обнаружился сахарный диабет. Продолжались наветы, грызня, обвинения...
Следующий этап жизни Окладникова связан с Новосибирском. Это создание Института истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР. Сейчас собирается материал об этом периоде. Окладников стал знаменитым академиком, признанным, "выездным" и так далее. По-прежнему много работал. Мне рассказывал коллега-сибиряк, учившийся в Красноярске на истфаке: когда у них узнали о смерти Алексея Павловича, девушки-студентки плакали...
Светлана ГАВРИЛИНА
Об Окладникове много писали - документальные повести и даже художественную книгу, прототипом главного героя которой он был (роман Геннадия Гора "Ошибка профессора Орочева"). Есть противоречивые мемуары. Они полны оговорок и недомолвок - потому что во время их написания были живы некоторые участники событий, которые прошлись катком по судьбам многих, в первую очередь ленинградских ученых, в посление годы жизни Иосифа Сталина. Есть свидетельства родных Окладникова - в первую очередь матери, которая прожила 91 год и до конца дней сохраняла прекрасную память. Есть просто записи устных бесед.
...Откуда пришли в Сибирь в свое время предки Окладникова - неизвестно. Среди них были самые разные люди, вплоть до злодея, заманивавшего и грабившего старателей, возвращавшихся с золотых приисков (о чем рассказывал сам Алексей Павлович). Отец Алексея был сельским учителем, женившимся на красавице крестьянке. В гражданскую войну он трагически погиб - его занесло в политику, эсеры готовили восстание против Колчака, членов повстанческого штаба арестовали и казнили. Мать осталась с сыном Алешей и дочерью Зоей - школьниками.
Алексей в три года научился читать, прекрасно учился (кроме математики), любил бродить по горам, и односельчане говорили: "Сын-то у Окладничихи, видно, дурак будет. Все по горам бегает, какие-то камни таскает". А он в 13 лет уже делал доклады для взрослых в народном доме. Его даже избрали было секретарем комсомольской ячейки, но узнав об этом, мать пришла в ячейку, всех обругала, сказала, что потеряла мужа и не хочет терять еще и сына. Ее послушали и Алексея от обязанностей освободили.
Ему повезло с Ангинской средней школой. Уроженцами Анги были "первый крестьянский историк России" Щапов и известный исследователь Алеутских островов Вениаминов. А школу в годы, когда там учился Алеша, возглавлял Иннокентий Житов - он увлек школьников краеведением, ребята записывали песни и легенды, собирались в школьную экспедицию. А как-то в школу приехал настоящий археолог... И в окрестностях родного села Алексею удалось разыскать черепки глиняной посуды и каменные орудия. Так началось его легендарное везение: всю свою жизнь ему удавалось в самых неожиданных местах обнаруживать уникальные находки. Впрочем, дело, наверно, было не только в везении, но и во врожденной интуиции и том никогда не умиравшем в нем чувстве, которое он впервые испытал в детстве, прочтя случайно попавшуюся ему на глаза книгу о найденном на юге России захоронении древней жрицы. Позднее он говорил, что в каждом мальчишке живет археолог...
ПУТЬ ДО ТЕШИК-ТАША
Зимой с деревенским санным обозом юноша Окладников пришел в Иркутск - в дорожном мешке был черный хлеб и мороженые пельмени. Учился и писал статьи в местные газеты - гонорары были способом хоть как-то прокормиться. Стал ездить в экспедиции на Верхнюю Лену, заведовал этнографическим отделом краеведческого музея, собирал материалы по истории ленской деревни и по истории западных бурят.
А времена начинались трудные. Относительная свобода 20-х годов сходила на нет, началась коллективизация, в результате которой никогда не голодавшая Сибирь увидела и очереди за хлебом, и голодные обмороки, и... высылки из Сибири, на европейский российский Север. Тогда же начались и репрессии среди интеллигенции.
Окладников был сыном своего времени, участвовал в антирелигиозных диспутах и пропагандистских акциях, потом очень не любил об этом вспоминать...
После экспедиции на Ангару Алексей Павлович уехал в аспирантуру ГАИМК в Ленинград. И новая атмосфера, хранившая традиции, дыхание, духовные черты питерской интеллигенции (часть которой была изгнана и посажена после убийства Кирова), повлияла на него на всю жизнь. (В качестве одного из примеров питерской культуры его жена приводила такой факт: в 1941 году, отправляясь в экспедицию, супруги сдали вещи на хранение в ломбард. И когда смогли вернуться в 1946 году, обнаружили все вещи в целости - нужно было лишь заплатить за хранение...)
Экспедиции, экспедиции... Знакомство с любым новым городом Окладников начинал с посещения рынка: "чтобы быть в курсе местной экономики". А потом - "в поле": на лодке, на лошадях... Первой его книгой стали очерки по истории русских западных бурят-монгол. А потом было "открытие века" - Тешик-Таш.
Была исследована мустьерская стоянка и погребение неандертальца. Были найдены останки, включая раздавленный, но сохранный во всех деталях череп. Находки позволили задуматься над вопросом о зачатках у древних людей представлений о загробной жизни. Тема была серьезной - позднее в вину Окладникову ставили крамольное воззрение об изначальности религии для человечества, в терминологии того времени, в угоду "патерам и аббатам". И многие другие выводы о формировании культуры, о возникновении потребности в искусстве и красоте переворачивали с ног на голову и интерпретировали как "не вполне марксистские". А с черепом мальчика-неандертальца была детективная история - директор местного музея очень хотел иметь этот экспонат и затеял его выкрасть или отнять с помощью нанятых вооруженных людей. Перерыли все, но череп носил Окладников в стареньком футляре от патефона, который не обыскали. Тогда директор написал донос начальнику милиции - но тот заявил, что древние черепа его не интересуют, современных хватает...
УДАР ПО ПЕТЕРБУРГСКОЙ АРХЕОЛОГИИ
Начало войны застало Окладникова в Якутии - на территории, которая обязана ему первой книгой по истории якутского народа до присоединения к России. На войну его не взяли - близорукость. Связь с Ленинградом не действовала. А в Москве в Академии наук ему велели продолжать работы - не верил никто, что война будет так долго длиться. И он продолжал. В первый послевоенный год съездил на Колыму, где у него случилась встреча со старинным другом-односельчанином, выпускником Ленинградской сельскохозяйственной академии, получившим 20 лет лагерей и уже расконвоированным. Потом - возвращение в Ленинград...
Он работал в Ленинградском отделении Института истории материальной культуры под руководством академика Марра. Этот ученый, которого не без помощи "вождя и учителя" сначала возвели в ранг непогрешимого и гениального за свое пресловутое учение о классовой сущности языка (к слову, для автора этих строк до сих пор загадка, почему человек, знавший четыре десятка языков, автор серьезных исследований, воспитавший прекрасных учеников, стал создателем, мягко говоря, сомнительной и одиозной теории), затем ниспровергли с небес. В 1950 году состоялась знаменитая дискуссия по вопросам языкознания, которой посвящались целые полосы газет "от Москвы до самых до окраин". И полуграмотные голодные крестьяне, и лагерные зэки обязаны были изучать лингвистические изыски вождя. К "марристам" были отнесены и археологи, и этнографы...
Это отдельная тема, в которой по сей день осталось много запутанного и недоговоренного. Но в сборнике, посвященном Окладникову, который в этом году вышел в Новосибирске, прослеживается характерная деталь. Общая ситуация тоталитарной эпохи, идеологические заклинания, страх и подлость - все это послужило вполне утилитарной цели: разгрому ленинградской археологической школы, которая лидировала в стране, имела признание в мире, сведению счетов за воображаемые обиды, за уязвленное самолюбие. В этом сборнике рассказывается о двух собраниях, которые заставили проводить в Ленинградском и Московском отделениях института. И если в Питере было сделано все, чтобы в процессе неизбежного "покаяния" не уронить достоинства, то в Москве просто-напросто клеймили питерцев, демонстрировали буквально погромные интонации. Тем более что в контексте "ленинградского дела" это было более чем комфортно... В том числе ленинградских археологов обвинили в том, что собрание они провели слишком поздно - не летом, как столица, а в ноябре. Но летом ленинградские археологи были заняты делом - вели раскопки...
Так в "марристы" попал и Окладников. В дальнейшем ему долго приходилось вставлять в свои труды фразы о том, что он "ошибочно цитировал" Марра и так далее. Спустя многие годы в пылу научных полемик его обвиняли в непоследовательности, в конъюнктуре. Но приведенные в сборнике публикации свидетельствуют лишь о попытке отстоять себя, не потерять лицо, откупаясь парой-тройкой традиционных клише. И по-прежнему - экспедиции. Там, в поле, ему было легче. И серьезнейшие открытия, одно перечисление которых заняло бы больше объема, чем эта публикация.
Умер Сталин. Постепенно в жизни наступало облегчение. Потом и Берию объявили английским шпионом... Но нервные стрессы подорвали здоровье Окладникова - у него обнаружился сахарный диабет. Продолжались наветы, грызня, обвинения...
Следующий этап жизни Окладникова связан с Новосибирском. Это создание Института истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР. Сейчас собирается материал об этом периоде. Окладников стал знаменитым академиком, признанным, "выездным" и так далее. По-прежнему много работал. Мне рассказывал коллега-сибиряк, учившийся в Красноярске на истфаке: когда у них узнали о смерти Алексея Павловича, девушки-студентки плакали...
Светлана ГАВРИЛИНА
