Общество
ДОЖИТЬ ДО МИРНЫХ ДНЕЙ...
14 января
Хранится он в семейном архиве ее дочери и никогда не был опубликован. В нем все 900 дней осады представлены глазами простой ленинградской девочки-подростка. Лет пятнадцать назад Галина Карловна обратилась в одну из ленинградских газет, но натолкнулась на странное бездушие. "Теперь так много стало воспоминаний о блокаде, - заявили ей, - что у нас есть гораздо более интересные дневники, чем ваш". Едва ли сказавший те слова был прав. Сегодня, когда блокада постепенно переходит из живой памяти в историю, очень важны любые свидетельства о ней. В каждом из них - частичка того, что пришлось пережить горожанам в те трагические дни.
СМЕРТЬ СТАНОВИЛАСЬ ПОВСЕДНЕВНОЙ
Спустя два месяца после начала войны Гале Зимницкой исполнилось 14 лет. Война заставила ее рано повзрослеть, и конечно, она не хотела оставаться в стороне от "взрослой" жизни. Поначалу все напоминало игру, поскольку война была где-то там, далеко, а город жил хоть и не прежней, но еще довольно мирной жизнью.
25 июня 1941 года с утра готовили чердак к противопожарной обороне. "После работы захотелось выкупаться, смыть пот. Лежим на пляже в Озерках. Солнце печет, небо ярко-голубое". Но война и тут напоминает о себе: безмятежный зной прерывает сирена воздушной тревоги. "Я смотрю на небо: все спокойно, чисто. Вдруг на пляже появляется милиционер и загоняет всех в кусты и под деревья. Для чего? Нам кажется, что это лишнее. Нет никаких самолетов".
Но вскоре оказывается, что вовсе не лишнее. Запись от 6 августа 1941 года: "Участились тревоги. Город меняет свое лицо. Заложили мешками с песком витрины магазинов. Как-то мы с мамой поехали в выходной в центр, хотели купить что-нибудь из одежды и маскировочные шторы. Но тревоги нам все испортили. Мы только и бегали по бомбоубежищам, прятались в подворотнях. Хоть на улице и тихо, хождение во время тревог запрещено".
В сентябре пошли настоящие бомбежки. "9 сентября разбомбили Бадаевские склады с большим запасом продуктов питания и аттракцион "Американские горы", где тоже были укрыты запасы муки и крупы. С продуктами стало совсем плохо. Еда очень скудная и однообразная, а аппетит увеличивается с каждым днем". В дневниковых записях - голод и постоянные обстрелы. С крыши родного дома на Сердобольской улице, самого высокого в округе, было видно далеко. Видно все - и гибель людей под бомбежкой в парке Лесотехнической академии, и предательские сигнальные ракеты, которые неизвестный враг посылает где-то совсем рядом.
Смерть становилась повседневной, но к ней все равно невозможно было привыкнуть. И среди этого царства смерти - упорная вера, что эти ужасы рано или поздно кончатся. "10 октября 1941 года. На днях мы с мамой зашли в Выборгский универмаг посмотреть, что там есть. Увидели купальные костюмы из черного сатина с голубой отделкой и с кокетливыми резиночками на боках трусиков и на лифчике. Купили себе по купальнику. Продавщица смотрела на нас с мамой, как на чокнутых или знающих великую тайну конца войны. Нет, ничего мы не знаем, просто хотим дожить до мирных дней".
Занятия в школе начались, но это кажется уже каким-то ненастоящим. Хочется быть с теми, кто защищает город. Удалось устроиться в госпиталь - помогать раненым. "Как это ужасно! Молодые красивые мужчины покалечены на всю жизнь. И сколько их таких. Оказывается, то, что мы слышим, как отдаленные раскаты грома, для солдат является жестокими боями".
ГОЛОД СОСЕТ ДНЕМ И НОЧЬЮ
Самые пронзительные по своей трагичности записи посвящены первой блокадной зиме. "Голод сосет днем и ночью". Мысли только о том, как бы выжить в этих нечеловеческих условиях. Мать меняет на "черном рынке" вещи на хлеб. "Господи, - восклицает бабушка, - ведь это же ворованный хлеб! За такое сейчас расстрел, и ты пойдешь, как сообщница". "Понимаю, - с отчаянием отвечает мать. - Но я не могу видеть, как мы все приближаемся к смерти. Как же нам иначе выжить?"
Запись от 11 декабря 1941 года: "Днем в булочной видела ужасную сцену. Мальчишка лет десяти выхватил у старушки пайку хлеба и сразу начал есть. Женщины бросились отнимать, а он лег на пол, лицом вниз, и не обращая внимания на обрушившиеся удары, доел хлеб на грязном полу. Самое ужасное в том, что никто не заступился за ребенка. Полежав немного, воришка встал, вытер рукавом слезы и кровь и ушел грязный, оборванный, совсем одинокий. Сейчас мне его жалко до боли в сердце. Где же я была тогда? Стояла, смотрела и молчала".
По направлению к Шуваловскому кладбищу, через Поклонную гору, жители возят на саночках гробы или зашитые в простыню трупы, "похожие на куколки какого-то огромного насекомого". На самом кладбище хоронить их просто некому - незахороненные покойники лежат за оградами и на дорожках...
И еще одна страшная картинка из той зимы. "26 декабря 1941 года. ...По дороге домой мы видели на снегу мертвую молодую женщину. Она лежала на проезжей части Лесного проспекта, видимо, упала с воза, когда сани с покойниками накренились на ухабе. Сначала нам показалось, что это лежит манекен из разбитой витрины магазина - так красива была эта женщина. На ней было темное легкое платье с глубоким вырезом. Красивые смуглые руки были сложены на груди, как у певицы. Великолепные темные волосы разметались по грязному снегу. Удивляло ее прелестное, не исхудавшее, чуть скуластое лицо с густыми ресницами. Мы с мамой стояли и смотрели с большой жалостью на эту погибшую красоту, а мимо шли люди и никто не останавливался..."
САМОЕ СТРАШНОЕ - ПОЗАДИ
Когда кончилась та жуткая первая блокадная зима, казалось, что страшнее ее уже быть ничего не может, что теперь самое страшное уже позади. Вокруг продолжает множиться смерть, но жизнь все равно берет свое. Впереди - юность, впереди - первая любовь. И мысли - не только о войне. "20 октября 1942 года. Хочу пойти в Лесотехническую академию на танцы, а что надеть? Из своих прежних платьев я давно выросла". Выручила подружка, предложила свой наряд. "Я оделась и посмотрела в зеркало. Да! Я уже девушка. Сколько ни будет у меня потом в жизни платьев, это первое взрослое платье не забуду никогда".
Проходит еще один блокадный год. В нем много всего - служба в противопожарном полку, поступление в школу ФЗО. И хотя смерть от жестоких обстрелов подстерегает еще на каждом шагу, по всему чувствуется, что конец блокады уже близок.
"3 октября 1943 года. Наступление наших войск теперь не остановить до самого Берлина! Все так говорят. Настроение хорошее, приподнятое. Часто захожу в парикмахерскую на Литейном, делаю завивку щипцами". Мечты о том, что нужны модельные туфли. Нельзя же все время танцевать в чужих! Чтобы купить на "черном рынке" красивые туфельки (в магазинах их нет), приходится продать швейную машинку. Поездки на танцы и поход в кино - под обстрелами. Какой неестественной кажется теперь смерть, когда в душе царит любовь. И встреча нового, 1944 года в кругу кавалеров...
"27 января 1944 года. Могучий голос Левитана: "Сообщение Совинформбюро. Полное освобождение Ленинграда от вражеской блокады!" Вот оно, такое долгожданное и радостное известие. Вечером будет салют! Нет, не могу писать, плачу от счастья". И запись следующего дня: "Салют был грандиозный. Когда раздавался очередной залп, у меня мурашки бежали по спине, так это было торжественно и красиво. Народа было - сколько хватало глаз, многие плакали"...
Сергей ГЛЕЗЕРОВ
СМЕРТЬ СТАНОВИЛАСЬ ПОВСЕДНЕВНОЙ
Спустя два месяца после начала войны Гале Зимницкой исполнилось 14 лет. Война заставила ее рано повзрослеть, и конечно, она не хотела оставаться в стороне от "взрослой" жизни. Поначалу все напоминало игру, поскольку война была где-то там, далеко, а город жил хоть и не прежней, но еще довольно мирной жизнью.
25 июня 1941 года с утра готовили чердак к противопожарной обороне. "После работы захотелось выкупаться, смыть пот. Лежим на пляже в Озерках. Солнце печет, небо ярко-голубое". Но война и тут напоминает о себе: безмятежный зной прерывает сирена воздушной тревоги. "Я смотрю на небо: все спокойно, чисто. Вдруг на пляже появляется милиционер и загоняет всех в кусты и под деревья. Для чего? Нам кажется, что это лишнее. Нет никаких самолетов".
Но вскоре оказывается, что вовсе не лишнее. Запись от 6 августа 1941 года: "Участились тревоги. Город меняет свое лицо. Заложили мешками с песком витрины магазинов. Как-то мы с мамой поехали в выходной в центр, хотели купить что-нибудь из одежды и маскировочные шторы. Но тревоги нам все испортили. Мы только и бегали по бомбоубежищам, прятались в подворотнях. Хоть на улице и тихо, хождение во время тревог запрещено".
В сентябре пошли настоящие бомбежки. "9 сентября разбомбили Бадаевские склады с большим запасом продуктов питания и аттракцион "Американские горы", где тоже были укрыты запасы муки и крупы. С продуктами стало совсем плохо. Еда очень скудная и однообразная, а аппетит увеличивается с каждым днем". В дневниковых записях - голод и постоянные обстрелы. С крыши родного дома на Сердобольской улице, самого высокого в округе, было видно далеко. Видно все - и гибель людей под бомбежкой в парке Лесотехнической академии, и предательские сигнальные ракеты, которые неизвестный враг посылает где-то совсем рядом.
Смерть становилась повседневной, но к ней все равно невозможно было привыкнуть. И среди этого царства смерти - упорная вера, что эти ужасы рано или поздно кончатся. "10 октября 1941 года. На днях мы с мамой зашли в Выборгский универмаг посмотреть, что там есть. Увидели купальные костюмы из черного сатина с голубой отделкой и с кокетливыми резиночками на боках трусиков и на лифчике. Купили себе по купальнику. Продавщица смотрела на нас с мамой, как на чокнутых или знающих великую тайну конца войны. Нет, ничего мы не знаем, просто хотим дожить до мирных дней".
Занятия в школе начались, но это кажется уже каким-то ненастоящим. Хочется быть с теми, кто защищает город. Удалось устроиться в госпиталь - помогать раненым. "Как это ужасно! Молодые красивые мужчины покалечены на всю жизнь. И сколько их таких. Оказывается, то, что мы слышим, как отдаленные раскаты грома, для солдат является жестокими боями".
ГОЛОД СОСЕТ ДНЕМ И НОЧЬЮ
Самые пронзительные по своей трагичности записи посвящены первой блокадной зиме. "Голод сосет днем и ночью". Мысли только о том, как бы выжить в этих нечеловеческих условиях. Мать меняет на "черном рынке" вещи на хлеб. "Господи, - восклицает бабушка, - ведь это же ворованный хлеб! За такое сейчас расстрел, и ты пойдешь, как сообщница". "Понимаю, - с отчаянием отвечает мать. - Но я не могу видеть, как мы все приближаемся к смерти. Как же нам иначе выжить?"
Запись от 11 декабря 1941 года: "Днем в булочной видела ужасную сцену. Мальчишка лет десяти выхватил у старушки пайку хлеба и сразу начал есть. Женщины бросились отнимать, а он лег на пол, лицом вниз, и не обращая внимания на обрушившиеся удары, доел хлеб на грязном полу. Самое ужасное в том, что никто не заступился за ребенка. Полежав немного, воришка встал, вытер рукавом слезы и кровь и ушел грязный, оборванный, совсем одинокий. Сейчас мне его жалко до боли в сердце. Где же я была тогда? Стояла, смотрела и молчала".
По направлению к Шуваловскому кладбищу, через Поклонную гору, жители возят на саночках гробы или зашитые в простыню трупы, "похожие на куколки какого-то огромного насекомого". На самом кладбище хоронить их просто некому - незахороненные покойники лежат за оградами и на дорожках...
И еще одна страшная картинка из той зимы. "26 декабря 1941 года. ...По дороге домой мы видели на снегу мертвую молодую женщину. Она лежала на проезжей части Лесного проспекта, видимо, упала с воза, когда сани с покойниками накренились на ухабе. Сначала нам показалось, что это лежит манекен из разбитой витрины магазина - так красива была эта женщина. На ней было темное легкое платье с глубоким вырезом. Красивые смуглые руки были сложены на груди, как у певицы. Великолепные темные волосы разметались по грязному снегу. Удивляло ее прелестное, не исхудавшее, чуть скуластое лицо с густыми ресницами. Мы с мамой стояли и смотрели с большой жалостью на эту погибшую красоту, а мимо шли люди и никто не останавливался..."
САМОЕ СТРАШНОЕ - ПОЗАДИ
Когда кончилась та жуткая первая блокадная зима, казалось, что страшнее ее уже быть ничего не может, что теперь самое страшное уже позади. Вокруг продолжает множиться смерть, но жизнь все равно берет свое. Впереди - юность, впереди - первая любовь. И мысли - не только о войне. "20 октября 1942 года. Хочу пойти в Лесотехническую академию на танцы, а что надеть? Из своих прежних платьев я давно выросла". Выручила подружка, предложила свой наряд. "Я оделась и посмотрела в зеркало. Да! Я уже девушка. Сколько ни будет у меня потом в жизни платьев, это первое взрослое платье не забуду никогда".
Проходит еще один блокадный год. В нем много всего - служба в противопожарном полку, поступление в школу ФЗО. И хотя смерть от жестоких обстрелов подстерегает еще на каждом шагу, по всему чувствуется, что конец блокады уже близок.
"3 октября 1943 года. Наступление наших войск теперь не остановить до самого Берлина! Все так говорят. Настроение хорошее, приподнятое. Часто захожу в парикмахерскую на Литейном, делаю завивку щипцами". Мечты о том, что нужны модельные туфли. Нельзя же все время танцевать в чужих! Чтобы купить на "черном рынке" красивые туфельки (в магазинах их нет), приходится продать швейную машинку. Поездки на танцы и поход в кино - под обстрелами. Какой неестественной кажется теперь смерть, когда в душе царит любовь. И встреча нового, 1944 года в кругу кавалеров...
"27 января 1944 года. Могучий голос Левитана: "Сообщение Совинформбюро. Полное освобождение Ленинграда от вражеской блокады!" Вот оно, такое долгожданное и радостное известие. Вечером будет салют! Нет, не могу писать, плачу от счастья". И запись следующего дня: "Салют был грандиозный. Когда раздавался очередной залп, у меня мурашки бежали по спине, так это было торжественно и красиво. Народа было - сколько хватало глаз, многие плакали"...
Сергей ГЛЕЗЕРОВ
