Общество
В НАШЕМ ДЕТСКОМ ОТДЕЛЕНИИ
27 января
В начале февраля 1942 года в квартире на улице Марата умерла от голода бабушка, а на следующее утро 48-летний отец. Остались мы вдвоем с мамой, учительницей русского языка и литературы 356-й школы. Ровно через год, день в день, оказался я в детском доме № 20, а оттуда сразу же был направлен в больницу. Кроме дистрофии до меня, 13-летнего третьеклассника, поочередно добрались скарлатина, краснуха, дифтерия, другие инфекции. Стоило мне выписаться и провести весной 43-го две недели в детдоме, как новая напасть: желтуха. Отвезли меня в уже знакомый госпиталь № 106, разместившийся в Волковой деревне, в здании монастыря. В детской палате № 8 лежали десятка полтора ребят моего возраста.
24 апреля (дата точная, я тогда вел дневник) поступил новенький - Валя Киселев, 15-летний рабочий больничной кочегарки. Этого добродушного парнишку поместили в соседнем боксе. Нас разделяло толстенное стекло, но мы нашли способ переговариваться. Я читал ему книги из госпитальной библиотеки, а Валя рассказывал всякие веселые истории, чтобы я не унывал.
Наконец Вале разрешили передвигаться, а на следующий день... Вот что час за часом я записывал в своей дневниковой тетрадке. "3 мая. Проснулся в 8, и как раз сирена завыла. Давно не было воздушных тревог, хотя все время летали самолеты. Наверняка что-то произойдет... Так и есть. Объявили артобстрел. Снаряды очень близко падают. Только что даже стекла задрожали. Вот еще и еще... А сейчас, в эти минуты, снаряд совсем рядом упал. Свист, гром, звон, мерное колебание здания. И неприятное чувство: вот влетит снаряд через коридор, и все! Но такое чувство пройдет, и Валя тоже это знает. А вообще, обстрел такой сильный, какого еще не бывало. Немецкие снаряды попали в какой-то завод (в нефтебазу "Красный нефтяник". - Прим. авт.) Валит черный дым, все небо заволокло. Сверкает изредка огонь, и что-то грохочет. Все это напоминает 8 сентября 1941 года, бомбардировку Бадаевских складов.
Опять рвутся снаряды. Сейчас около 4 часов дня. Дым идет меньше. Вроде бы гореть перестало, а потом так разгорелось, что глядеть невозможно. К 6 часам вечера и обстрел, и пожар прекратились. Сколько жертв, наверное, принес этот обстрел, сколько горя!"
В нашем детском отделении были очень внимательные врачи и медсестры. Если бы не они, то неизвестно, чем бы все кончилось и для меня, и для многих других детей и подростков, которых подкосили блокадные недуги. Но у медицинского персонала, конечно же, не было ни сил, ни возможностей самим ликвидировать разные бытовые, технические аварии, а в годы блокады они случались часто. Несколько дней в нашем отделении не было воды, а больничные сантехники были куда-то откомандированы. Но вода все-таки пошла: водопровод исправил не кто иной, как переведенный из бокса в общую палату Валя Киселев. "Молодец, Валя, настоящий мастер!" - черкнул я в своей тетрадке. Когда мы прощались, мой старший товарищ подарил мне красивый значок с изображением танка. Храню его уже больше 60 лет. Если Валентин Киселев жив-здоров, на что очень надеюсь, то ему уже 75.
Я выписался из Волковского госпиталя в начале июня 1943-го. Шел в детдом на Воронежскую улицу в валенках: другой обуви не нашлось. Переболев еще и ветряной оспой, в конце июля попал в пионерский лагерь № 5 Московского района. "По-моему, нас везут во Всеволожский район, чтобы мы были подальше от артобстрелов. Они становятся все свирепей", - черкнул я в дневнике перед отъездом в деревню Пугарево. Да, это было так. Стоя на горе, на Румболовских высотах, мы видели, как в нашем городе рвались фашистские снаряды...
По утрам мы делали зарядку, потом занимались прополкой совхозных полей, за что получили особую благодарность. Устраивали военно-спортивные игры, посмотрели фильм "Вратарь". А еще купались в озере, пока туда не угодила термитная бомба. И как-то окрепли.
1 сентября я пошел в 4-й класс своей школы-семилетки № 301, на углу Лиговки и Свечного переулка, где недели через две меня зацепила шрапнелина, правда, уже на излете. Поморщившись, добрался до дома, а под самым окном выбоина. Небольшой снаряд отскочил от капитальной стены и упал во дворе, к счастью, не взорвавшись. "Обстрел есть обстрел", - пометил я в дневнике. Всякое еще бывало до 22 января 1944 года, когда враг послал нам последние дальнобойные "подарки".
Герман ПОПОВ
24 апреля (дата точная, я тогда вел дневник) поступил новенький - Валя Киселев, 15-летний рабочий больничной кочегарки. Этого добродушного парнишку поместили в соседнем боксе. Нас разделяло толстенное стекло, но мы нашли способ переговариваться. Я читал ему книги из госпитальной библиотеки, а Валя рассказывал всякие веселые истории, чтобы я не унывал.
Наконец Вале разрешили передвигаться, а на следующий день... Вот что час за часом я записывал в своей дневниковой тетрадке. "3 мая. Проснулся в 8, и как раз сирена завыла. Давно не было воздушных тревог, хотя все время летали самолеты. Наверняка что-то произойдет... Так и есть. Объявили артобстрел. Снаряды очень близко падают. Только что даже стекла задрожали. Вот еще и еще... А сейчас, в эти минуты, снаряд совсем рядом упал. Свист, гром, звон, мерное колебание здания. И неприятное чувство: вот влетит снаряд через коридор, и все! Но такое чувство пройдет, и Валя тоже это знает. А вообще, обстрел такой сильный, какого еще не бывало. Немецкие снаряды попали в какой-то завод (в нефтебазу "Красный нефтяник". - Прим. авт.) Валит черный дым, все небо заволокло. Сверкает изредка огонь, и что-то грохочет. Все это напоминает 8 сентября 1941 года, бомбардировку Бадаевских складов.
Опять рвутся снаряды. Сейчас около 4 часов дня. Дым идет меньше. Вроде бы гореть перестало, а потом так разгорелось, что глядеть невозможно. К 6 часам вечера и обстрел, и пожар прекратились. Сколько жертв, наверное, принес этот обстрел, сколько горя!"
В нашем детском отделении были очень внимательные врачи и медсестры. Если бы не они, то неизвестно, чем бы все кончилось и для меня, и для многих других детей и подростков, которых подкосили блокадные недуги. Но у медицинского персонала, конечно же, не было ни сил, ни возможностей самим ликвидировать разные бытовые, технические аварии, а в годы блокады они случались часто. Несколько дней в нашем отделении не было воды, а больничные сантехники были куда-то откомандированы. Но вода все-таки пошла: водопровод исправил не кто иной, как переведенный из бокса в общую палату Валя Киселев. "Молодец, Валя, настоящий мастер!" - черкнул я в своей тетрадке. Когда мы прощались, мой старший товарищ подарил мне красивый значок с изображением танка. Храню его уже больше 60 лет. Если Валентин Киселев жив-здоров, на что очень надеюсь, то ему уже 75.
Я выписался из Волковского госпиталя в начале июня 1943-го. Шел в детдом на Воронежскую улицу в валенках: другой обуви не нашлось. Переболев еще и ветряной оспой, в конце июля попал в пионерский лагерь № 5 Московского района. "По-моему, нас везут во Всеволожский район, чтобы мы были подальше от артобстрелов. Они становятся все свирепей", - черкнул я в дневнике перед отъездом в деревню Пугарево. Да, это было так. Стоя на горе, на Румболовских высотах, мы видели, как в нашем городе рвались фашистские снаряды...
По утрам мы делали зарядку, потом занимались прополкой совхозных полей, за что получили особую благодарность. Устраивали военно-спортивные игры, посмотрели фильм "Вратарь". А еще купались в озере, пока туда не угодила термитная бомба. И как-то окрепли.
1 сентября я пошел в 4-й класс своей школы-семилетки № 301, на углу Лиговки и Свечного переулка, где недели через две меня зацепила шрапнелина, правда, уже на излете. Поморщившись, добрался до дома, а под самым окном выбоина. Небольшой снаряд отскочил от капитальной стены и упал во дворе, к счастью, не взорвавшись. "Обстрел есть обстрел", - пометил я в дневнике. Всякое еще бывало до 22 января 1944 года, когда враг послал нам последние дальнобойные "подарки".
Герман ПОПОВ
