Культура
ЮРИЙ БЕЛЯЕВ: НЕ ТОЛЬКО О ТЕАТРЕ
05 мартa
И не мудрено - потому что дело происходило в конце позапрошлого - начале прошлого века, в самую, может быть, яркую эпоху российской сцены. Но нам-то что до этих сценических созданий позапрошлого века, которые могли видеть только наши бабушки и прабабушки? А вот поди ж ты - эти маленькие статейки, импрессионистические эссе, этюды, наброски, рецензии, портреты, даже некрологи, посвященные давно ушедшим людям и явлениям искусства, почему-то притягивают и волнуют. Сразу даже не понимаешь чем, почему. Но по мере чтения загадка проясняется: написано талантливо, потому и волнует. Талант - он единственная новость, которая, как известно, всегда нова и притягательна.
Вот Беляев начинает заметку о Шаляпине: "Их в Москве только трое: Царь-колокол, Царь-пушка и Царь-бас, Федор Иванович Шаляпин". Сразу образ, емкий и точный. А так описывает атмосферу зала на спектакле Ермоловой: "И вдруг все замерло, и самая тишина сделалась слышной... На душе было так светло и торжественно, словно душа познала божество". Да, Беляев часто писал о театре возвышенно, романтически, как теперь говорят, с пафосом. "Только, пожалуйста, без пафоса..." - заклинают современные редакторы. И зря заклинают, потому что получается скучно. Беляев любил театр, а любовь, известно, чувство возвышенное и имеет право на приподнятую интонацию.
Но это не означало, что критик не мог или не умел обрушиться со всей силой сарказма на плохой театр: "Ах, какая скука - эти летние театры с их зачерствелым, прогорклым репертуаром, с жиденькими бесцветными труппами, с припухлой, засыпанной пудрой героиней, с любовником в синем пенсне, с простаком в чесучовом пиджаке, с гастролершей, отдыхающей в Карлсбаде, с гастролером-комиком, проживающим где-то поблизости и лечащимся простоквашей..." Все у Беляева в наличии - и ум, и чувство, и пафос, и сердечность, и юмор, которого он не боялся даже в некрологах: "...Сам Варламов, страдая долгой болезнью сердца, сказал когда-то мне: "На том свете с Гоголем встречусь. Очень приятно будет познакомиться... Удивительный!" И поднял палец к потолку. Они познакомятся, они подружатся - верю".
Беляев любил включать в описания современной театральной жизни свои диалоги с артистами, подробности их домашнего быта, живые отклики публики прямо из зрительного зала, воспоминания писателей и драматургов. И этот околотеатральный материал читается сегодня как живая магнитофонная запись голосов людей прошлых столетий. Эти голоса расширяют узкое сценическое пространство и налаживают какую-то живую связь с сегодняшним читателем. Еще один ответ на вопрос: зачем нужны сегодня опусы театрального критика прошлого века.
Очень, как говаривал классик марксизма-ленинизма, нужная, своевременная книга. Потому что театр сейчас мечется, ищет, пытается остаться на плаву, шарахается то в коммерческую дешевку, то в несъедобный и туманный авангард. А театральная критика, как производное от театра, тем временем мельчает, становится рекламно-анонсной и забывает цель своего существования.
И тут вдруг книга, которая предметно показывает масштаб, смысл, цель. Обнажает живую, кипучую, очень разнообразную театральную жизнь на протяжении 17 лет. Картина, панорама, написанная яркими красками, запоминается и приводит к полезным размышлениям. Не говоря уже о том, что не избалованы мы нынче, во всяком случае, в театральной критике хорошим русским языком, выпуклым художественным стилем. Есть в этой книге слова, которыми Беляев характеризует пьесу И. Тургенева "Месяц в деревне". Указывая на несценичность пьесы, Беляев, однако, восхищается: "Но какое благородство тона, какое спокойное изображение жизни и как от этого привлекательна кажется жизнь и как хочется изучать ее и служить ей после этого!" И эта характеристика вполне подходит к книге самого Юрия Беляева, которая, к слову сказать, очень интеллигентно и достойно, с отличными комментариями и толковой вступительной статьей Ю. Рыбаковой издана Санкт-Петербургской театральной библиотекой и издательством "Гиперион".
Александр УРЕС
Вот Беляев начинает заметку о Шаляпине: "Их в Москве только трое: Царь-колокол, Царь-пушка и Царь-бас, Федор Иванович Шаляпин". Сразу образ, емкий и точный. А так описывает атмосферу зала на спектакле Ермоловой: "И вдруг все замерло, и самая тишина сделалась слышной... На душе было так светло и торжественно, словно душа познала божество". Да, Беляев часто писал о театре возвышенно, романтически, как теперь говорят, с пафосом. "Только, пожалуйста, без пафоса..." - заклинают современные редакторы. И зря заклинают, потому что получается скучно. Беляев любил театр, а любовь, известно, чувство возвышенное и имеет право на приподнятую интонацию.
Но это не означало, что критик не мог или не умел обрушиться со всей силой сарказма на плохой театр: "Ах, какая скука - эти летние театры с их зачерствелым, прогорклым репертуаром, с жиденькими бесцветными труппами, с припухлой, засыпанной пудрой героиней, с любовником в синем пенсне, с простаком в чесучовом пиджаке, с гастролершей, отдыхающей в Карлсбаде, с гастролером-комиком, проживающим где-то поблизости и лечащимся простоквашей..." Все у Беляева в наличии - и ум, и чувство, и пафос, и сердечность, и юмор, которого он не боялся даже в некрологах: "...Сам Варламов, страдая долгой болезнью сердца, сказал когда-то мне: "На том свете с Гоголем встречусь. Очень приятно будет познакомиться... Удивительный!" И поднял палец к потолку. Они познакомятся, они подружатся - верю".
Беляев любил включать в описания современной театральной жизни свои диалоги с артистами, подробности их домашнего быта, живые отклики публики прямо из зрительного зала, воспоминания писателей и драматургов. И этот околотеатральный материал читается сегодня как живая магнитофонная запись голосов людей прошлых столетий. Эти голоса расширяют узкое сценическое пространство и налаживают какую-то живую связь с сегодняшним читателем. Еще один ответ на вопрос: зачем нужны сегодня опусы театрального критика прошлого века.
Очень, как говаривал классик марксизма-ленинизма, нужная, своевременная книга. Потому что театр сейчас мечется, ищет, пытается остаться на плаву, шарахается то в коммерческую дешевку, то в несъедобный и туманный авангард. А театральная критика, как производное от театра, тем временем мельчает, становится рекламно-анонсной и забывает цель своего существования.
И тут вдруг книга, которая предметно показывает масштаб, смысл, цель. Обнажает живую, кипучую, очень разнообразную театральную жизнь на протяжении 17 лет. Картина, панорама, написанная яркими красками, запоминается и приводит к полезным размышлениям. Не говоря уже о том, что не избалованы мы нынче, во всяком случае, в театральной критике хорошим русским языком, выпуклым художественным стилем. Есть в этой книге слова, которыми Беляев характеризует пьесу И. Тургенева "Месяц в деревне". Указывая на несценичность пьесы, Беляев, однако, восхищается: "Но какое благородство тона, какое спокойное изображение жизни и как от этого привлекательна кажется жизнь и как хочется изучать ее и служить ей после этого!" И эта характеристика вполне подходит к книге самого Юрия Беляева, которая, к слову сказать, очень интеллигентно и достойно, с отличными комментариями и толковой вступительной статьей Ю. Рыбаковой издана Санкт-Петербургской театральной библиотекой и издательством "Гиперион".
Александр УРЕС
