Культура
ДВА БЕРЕГА ОДНОЙ РЕКИ
06 мартa
Тот факт, что гордый сын абхазских горцев на пять лет старше наследника великого одесского народа, имеет значение для каждого из них. В сумме на двоих им принадлежит 145 лет. Невероятным образом совпали дни их рождения. И по прошествии прожитых лет оказалось, что каким-то странным образом и один, и другой играют в наших отношениях с литературой как искусством слова разную, но важную роль. Они пришли в нее разными путями. Однако случилось это примерно в ту эпоху, которую позже назовут "оттепелью", давшую общее имя людям разного таланта одно имя - "шестидесятники".
Если же подходить к официальным биографиям наших юбиляров более строго, то можно отметить, что инженер одесского порта еще тянул и тянул ежедневно трудовую лямку с девяти до шести, когда Фазиль Искандер уже считался подающим надежды автором, в активе которого - нашумевшая cатирическая повесть "Cозвездие Козлотура". В ней ирония наотмашь расправлялась с популярными в хрущевские времена всякими народнохозяйственными новациями на грани абсурдности. Приехавший с Кавказа выпускник Литературного института осел в Москве, но сердце его всегда было на родине - в среде чегемских горцев. Оттуда пришли на страницы его повестей и романов и Сандро, и бригадир Кязым, и мальчуган Чик.
Когда однажды давным-давно школьная учительница литературы дала нам список книг для внеклассного чтения, то, увидев фамилию Искандер, я почему-то вспомнил о партийном псевдониме Герцена. Чуть позже мне пояснили, что это восточный аналог имени Александр. Каюсь, тогда его повесть о разведении козлотуров так и не прочел. А потом настали времена полуподпольного альманаха "Метрополь", в котором Фазиль Абдулович опубликовал рассказ с немыслимым для СССР названием - "Маленький гигант большого секса", сразу оказавшись в разряде диссидентов и оставшись на идеологическом подозрении у литературных и идеологических властей. Но он проходил по разряду представителей многонациональной советской литературы, и потому репрессивные наезды были не такими сильными.
Искандер никогда не стремился быть политическим деятелем. Он не воспользовался гласностью и не ринулся в общественные баталии, а, сохраняя достоинство, занимался тем делом, к коему его предназначило провидение - писал. Но чем дальше, тем больше покрывались его обаятельные и сочные герои ностальгической патиной времени, не рискуя выбираться за пределы той вселенной, которую создавал на страницах своих книг их автор. Несуетность позиции Искандера принесла ему не только славу, но и уважение как к классику словесного творчества.
Михаил Михайлович стал классиком почти сразу же, как начал писать. Но об этом мало кто догадывался, ибо завлит театра Райкина носил для утверждения сочиненные им тексты в Главное управление культуры Ленинграда, тщательно скрывая авторство, ибо слишком уж крамольно они выглядели. Но тем не менее благодаря таланту великого лицедея Райкина вся страна знала наизусть его "В Греческом зале", "Дефицит", "Двадцать два бугая за одним мячом". Позже репризы Жванецкого зазвучали из уст дуэта Ильченко-Карцев, и вот уже вновь во всему Советскому Союзу только и слышалось: "Ты - не Сидоров-кассир!"
Разрешенная в стране сатира на эстрадных подмостках не могла спрятаться в толстые корешки изданных книг. Это было слово звучащее, а потому вдвойне опасное. Но похоже, что Жванецкого это никогда не смущало, и магнитные записи его авторских чтений расходились на пространстве от Калининграда до Владивостока в масштабах не меньших, чем песни Высоцкого. Одессит сделал то, о чем постоянно писал в книгах его старший товарищ по перу и также юбиляр Искандер, - вывел в публичную жизнь маленького советского человека, обывателя со своими сиюминутными заботами и проблемами, привычками и комплексами. Только разница была в том, что чегемские герои "национального" автора жили в своем привычном укладе горских селений, а персонажи миниатюр и монологов Жванецкого метались по огромному мегаполису в поисках дефицита и личного счастья.
Конечно, легализация творчества "Михал Михалыча", его прорыв на телевидение воспринимались поначалу как одно из основных завоеваний гласности и перестройки. Но потом его стало слишком много. И выяснилось со временем, что сатира на родине Гоголя и Щедрина воспринимается лучше все же в гомеопатических дозах, чем в изданных на бумаге и на видео полных собраниях сочинений "Весь Жванецкий". Сам юморист-сатирик стал мудрее, спокойнее, но природная язвительность и острый глаз никуда не делись. Он по-прежнему любим и желанен на всех концертах и крупных богемных тусовках. "Михал Михалыч" - вполне органичный и востребованный электронными медиа персонаж, постоянно "дежурящий по стране". Он также с блеском подводит итоги и строит планы на будущее, подмечая в окружающей реальности то, что не поддается обычной цивилизованной логике. А потому и юмор Жванецкого чисто российского свойства, но с одесским акцентом. Иностранцы его воспринимают с трудом.
Искандер и Жванецкий - они такие разные и такие талантливые. Оба сохранили себя и свой стиль и под прессом цензуры, и в пьянящей атмосфере вседозволенности, когда было разрешено все, что не запрещено. Законом. Один молчит и говорит редко. Другой говорит часто и метко. Но и тот, и другой верят в силу написанного и звучащего на русском языке СЛОВА. Хотя очень часто есть соблазн, чтобы потом были "слова, слова, слова". Каждый из нынешних юбиляров сражается с этим соблазном по-своему.
Из-под южного солнца оба принесли в нашу жизнь солнечность юмора, расправляя шутками и остротами северную суровость морщин на лице озабоченного судьбами страны и зарплаты горожанина. Они, как два разных берега у одной реки, имя которой "жизнь". Взобравшись на любой из них, только тогда и можно увидеть то направление, куда она стремит свой бег.
Cергей ИЛЬЧЕНКО
Если же подходить к официальным биографиям наших юбиляров более строго, то можно отметить, что инженер одесского порта еще тянул и тянул ежедневно трудовую лямку с девяти до шести, когда Фазиль Искандер уже считался подающим надежды автором, в активе которого - нашумевшая cатирическая повесть "Cозвездие Козлотура". В ней ирония наотмашь расправлялась с популярными в хрущевские времена всякими народнохозяйственными новациями на грани абсурдности. Приехавший с Кавказа выпускник Литературного института осел в Москве, но сердце его всегда было на родине - в среде чегемских горцев. Оттуда пришли на страницы его повестей и романов и Сандро, и бригадир Кязым, и мальчуган Чик.
Когда однажды давным-давно школьная учительница литературы дала нам список книг для внеклассного чтения, то, увидев фамилию Искандер, я почему-то вспомнил о партийном псевдониме Герцена. Чуть позже мне пояснили, что это восточный аналог имени Александр. Каюсь, тогда его повесть о разведении козлотуров так и не прочел. А потом настали времена полуподпольного альманаха "Метрополь", в котором Фазиль Абдулович опубликовал рассказ с немыслимым для СССР названием - "Маленький гигант большого секса", сразу оказавшись в разряде диссидентов и оставшись на идеологическом подозрении у литературных и идеологических властей. Но он проходил по разряду представителей многонациональной советской литературы, и потому репрессивные наезды были не такими сильными.
Искандер никогда не стремился быть политическим деятелем. Он не воспользовался гласностью и не ринулся в общественные баталии, а, сохраняя достоинство, занимался тем делом, к коему его предназначило провидение - писал. Но чем дальше, тем больше покрывались его обаятельные и сочные герои ностальгической патиной времени, не рискуя выбираться за пределы той вселенной, которую создавал на страницах своих книг их автор. Несуетность позиции Искандера принесла ему не только славу, но и уважение как к классику словесного творчества.
Михаил Михайлович стал классиком почти сразу же, как начал писать. Но об этом мало кто догадывался, ибо завлит театра Райкина носил для утверждения сочиненные им тексты в Главное управление культуры Ленинграда, тщательно скрывая авторство, ибо слишком уж крамольно они выглядели. Но тем не менее благодаря таланту великого лицедея Райкина вся страна знала наизусть его "В Греческом зале", "Дефицит", "Двадцать два бугая за одним мячом". Позже репризы Жванецкого зазвучали из уст дуэта Ильченко-Карцев, и вот уже вновь во всему Советскому Союзу только и слышалось: "Ты - не Сидоров-кассир!"
Разрешенная в стране сатира на эстрадных подмостках не могла спрятаться в толстые корешки изданных книг. Это было слово звучащее, а потому вдвойне опасное. Но похоже, что Жванецкого это никогда не смущало, и магнитные записи его авторских чтений расходились на пространстве от Калининграда до Владивостока в масштабах не меньших, чем песни Высоцкого. Одессит сделал то, о чем постоянно писал в книгах его старший товарищ по перу и также юбиляр Искандер, - вывел в публичную жизнь маленького советского человека, обывателя со своими сиюминутными заботами и проблемами, привычками и комплексами. Только разница была в том, что чегемские герои "национального" автора жили в своем привычном укладе горских селений, а персонажи миниатюр и монологов Жванецкого метались по огромному мегаполису в поисках дефицита и личного счастья.
Конечно, легализация творчества "Михал Михалыча", его прорыв на телевидение воспринимались поначалу как одно из основных завоеваний гласности и перестройки. Но потом его стало слишком много. И выяснилось со временем, что сатира на родине Гоголя и Щедрина воспринимается лучше все же в гомеопатических дозах, чем в изданных на бумаге и на видео полных собраниях сочинений "Весь Жванецкий". Сам юморист-сатирик стал мудрее, спокойнее, но природная язвительность и острый глаз никуда не делись. Он по-прежнему любим и желанен на всех концертах и крупных богемных тусовках. "Михал Михалыч" - вполне органичный и востребованный электронными медиа персонаж, постоянно "дежурящий по стране". Он также с блеском подводит итоги и строит планы на будущее, подмечая в окружающей реальности то, что не поддается обычной цивилизованной логике. А потому и юмор Жванецкого чисто российского свойства, но с одесским акцентом. Иностранцы его воспринимают с трудом.
Искандер и Жванецкий - они такие разные и такие талантливые. Оба сохранили себя и свой стиль и под прессом цензуры, и в пьянящей атмосфере вседозволенности, когда было разрешено все, что не запрещено. Законом. Один молчит и говорит редко. Другой говорит часто и метко. Но и тот, и другой верят в силу написанного и звучащего на русском языке СЛОВА. Хотя очень часто есть соблазн, чтобы потом были "слова, слова, слова". Каждый из нынешних юбиляров сражается с этим соблазном по-своему.
Из-под южного солнца оба принесли в нашу жизнь солнечность юмора, расправляя шутками и остротами северную суровость морщин на лице озабоченного судьбами страны и зарплаты горожанина. Они, как два разных берега у одной реки, имя которой "жизнь". Взобравшись на любой из них, только тогда и можно увидеть то направление, куда она стремит свой бег.
Cергей ИЛЬЧЕНКО
