Общество
НЕЗАБЫТАЯ БОЛЬШАЯ БЕДА
09 апреля
20 февраля был опубликован материал "Станция памяти" о ленинградских детях, погибших при бомбежке на станции Лычково (это Новгородская область), о местных женщинах, полвека ухаживавших за их могилой, и о легкомысленном равнодушии больших столичных людей, объявивших сбор средств по всей стране на установку памятника, который был привезен без предупреждения и оказался странным, шокировавшим всех сооружением. Я получила много писем и телефонных звонков. Отозвались бывшие эвакуированные дети, и не только "лычковские". Оказалось, что были и другие бомбежки, другие жертвы, но эхо лычковской трагедии разнеслось тогда по эшелонам, детским домам, ленинградским квартирам... А потом эту трагедию постарались замолчать или хотя бы преуменьшить ее масштаб.
Письма и рассказы могли бы занять не один газетный разворот (мы печатаем лишь отрывки двух писем). Их авторы предлагают создать книгу памяти.
В Новгородской области после публикаций в "ВН" ("Время новгородское") и "НВ" ("Невское время") - символично, не правда, ли? - представители властей выезжали в поселок Лычково. А губернатор Михаил Прусак, приезжавший в Петербург, на вопрос журналиста "НВ" по этой теме высказался так: "Я узнал, что везут этот памятник, только из передачи на ОРТ, я, губернатор. Не поставили в известность и районные власти там, на месте. Сейчас мы пытаемся разобраться в ситуации, выпутаться из нее".
Возможно, в ближайшее время будет организовано широкое обсуждение с привлечением участников тех событий.
ДО СИХ ПОР КАТЯТСЯ СЛЕЗЫ
А не так давно мне позвонил, а затем пришел в редакцию Джон Дмитриевич Федулов, которому было 12 лет в том 1941 году. Вот часть его рассказа:
- Я - очевидец бомбежки в Лычково. Меня вывезли со школой, которая на Ковенском переулке. С нами была директор Зоя Федоровна. Повезли с Варшавского вокзала в район Старой Руссы. Поселили в Молвотицах, в клубе. Потом срочно погрузили в автобусы, увезли в Лычково. Вещи сложили в кучи на перроне. Первый путь был свободен, на втором стоял санитарный поезд с красными крестами, потом на 1-й путь подали состав из товарных вагонов. Команда: грузить вещи. Я был мальчик крупный. Таскал и разносил вещи по углам. Вдруг кто-то кричит: "Самолет! Бомбы!" И такие штучки вниз от самолета летят. Я спрыгнул, лежал... Все в панике побежали в кусты. Мы-то живые, а рядом - большая беда... Первые вагоны, там в проводах ботинки, пальтишки, куски тел... У меня до сих пор, как вспоминаю, катятся слезы...
Бросились бежать в кусты, а самолет по бегущим из пулемета. А во второй половине дня... Хорошая погода, солнце шло к закату. Мы плутали, и это был ужас.
...Увидев фотографию этого памятника в вашей газете, понял, почему расстроены женщины из Лычкова. Памятник не тот, не такой.
...Как-то я обратился на радио в "Исторический клуб", Виталий Старцев рассказал этот сюжет в эфире. Но лето было, люди были, видно, на дачах, и никто не откликался. И вдруг звонок: позвонил Юрий Яковлевич Хейфиц. Ему во время лычковской бомбежки было 9 лет.
...Джон Дмитриевич ушел, а через пару часов опять позвонил:
- Да, я забыл сказать. Директор, Зоя Федоровна, погибла...
"КУДА ВЫ ДЕВАЛИ ДЕТЕЙ?"
Юрий Яковлевич Хейфиц позвонил и мне. Он рассказал, что тогда слухи о страшной бомбежке просочились в Ленинград, и толпа родителей атаковала гороно: "Где наши дети? Куда вы девали наших детей?" Тогда стали давать бумажки: такой-то жив. Но люди не верили, тогда стали давать справки с фотографиями из детдомов... Юрий Яковлевич собирался нанести визит в комитет по народному образованию, который является правопреемником гороно, - ведь должны быть документы, архивы. Его попытались отфутболить. Он считает, что нужно собрать живущих в Петербурге участников тех событий и выделить автобус для поездки в Лычково 9 мая, коли все же будет церемония открытия памятника. И посмотреть своими глазами.
ЭВАКУАЦИЯ НАВСТРЕЧУ ФРОНТУ
Анатолий Петрович Евплов:
- Простые люди донесли до нас память тех страшных дней, а сегодня мы к этому относимся непростительно формально. Я сердечно благодарен жителям села Лычково и других населенных пунктов у железной дороги на пути следования ленинградских детей. Даже сегодня многие родственники тех детей не знают, где они похоронены.
По прибытии в пункт назначения Валдайский район (там обычно отдыхали дети с Васильевского острова) нас по местам распределили по возрастным группам и довольно странно. Хотя чему удивляться, если детей одной семьи направляют в разные детские дома.
...С каждым днем мы все чаще слышали гул пролетавших самолетов и далекие разрывы бомб либо снарядов. А в июле уже бомбили и Валдай.
18 июля утром подали нам пассажирский состав. Было как-то не по-мирному тихо, ярко светило утреннее солнце. Еще продолжалась посадка, когда нас обогнал похожий на наш пассажирский поезд с детьми. Мы помахали друг другу руками и стали с нетерпением ждать отправления. Вдруг на привокзальной площади народ засуетился. Забегали железнодорожные работники. Паровоз дал протяжный гудок и стал быстро набирать скорость.
Через некоторое время проводник нашего вагона сообщила, что сейчас бомбят Валдай, а вчера на станции Лычково погибло много детей и есть жертвы среди обслуживающего персонала эшелона. Эту информацию мы прослушали спокойно, как бы с уверенностью: с нами такое не произойдет. Оказалось все иначе.
Только проследовали станцию Едрово, точнее, полустанок, со следами недавней бомбежки, паровоз стал подавать протяжные и частые прерывистые гудки. Мы почувствовали резкое изменение скорости движения, разгон менялся резким торможением и наоборот. Пошла зона сплошного лесного массива. Вдруг резкий толчок - взрыв. Поезд остановился.
Бомбы рвались впереди, сбоку, сзади. Стоял грохот, стук по металлу, звон разбитых стекол. Вагон вздрагивал и качался. Временами раздавался треск пулеметной очереди. Как нам показалось, стервятник летал над нами долго. Потом все стихло. Забегал обслуживающий персонал. Стали оказывать пострадавшим первую помощь. Заплакали малыши. Кто постарше - лезли к разбитым окнам. Засуетились родители. Стекло хрустело под ногами. С улицы доносились голоса, перекличка между проводниками. Детей из вагонов не выпускали. Боялись повторной бомбежки. Были и у нас жертвы.
В нашем вагоне ехала медсестра, которая оказывала помощь раненным во время бомбежки в Едрово. В пути мальчик, ее сын, вел себя спокойно. Она погибла. Когда закончилась выгрузка и мы группами пошли по перрону в направлении больших круглых часов, подвешенных на углу здания вокзала, увидел, как люди в белых халатах несли носилки, накрытые белой простыней. За ними женщина вела за ручку того молчаливого из нашего вагона. Он навзрыд плакал и кричал: "Где мама? Я хочу к маме!" Женщина успокаивала его и все повторяла, что мама потом придет... А с какой радостной надеждой еще несколько минут назад он стоял у вагона с нами.
Этот момент случайно зафиксировал фотограф Д. Трахтенберг.
Описанная трагедия запала мне в душу навечно.
Если возможно, давайте организуем через газету поиск оставшихся в живых участников и свидетелей тех событий, восстановим хотя бы частично имена погибших. Этим поступком мы поможем и их родственникам.
Женщинам поселка Лычково, сберегших могилу погибших детей, низкий поклон за их благородство и подвиг.
"ПОЖАЛУЙСТА, ПРОДОЛЖИТЕ ТЕМУ..."
Аделина Александровна Тихонова:
- С первого номера этой газеты наша семья - ее постоянные читатели.
В № 32 (3110) от 20 февраля 2004 года я прочитала статью, которая вызвала у меня слезы и яркие детские воспоминания о лете 1941 года и таких же событиях, о которых повествуется в статье.
Эта тема тревожит меня давно. Я даже писала как-то в газету "Санкт-Петербургские ведомости", обращалась с вопросом, который волнует меня до сих пор: почему отправляли в эвакуацию детей из Ленинграда и других близлежащих городов прямо в горнило войны? Туда, откуда немцы шли победным маршем. Может быть, думали, что немцы не будут бомбить и стрелять там, где живут дети? Или еще один ответ: во время войны с Финляндией якобы были подготовлены населенные пункты южнее и дальше от Ленинграда, чтобы в случае чего увезти туда детей.
Я не получила никакого ответа на свои вопросы. Мне даже показалось, что посчитали тему мелочной, не достойной внимания (хотя была какая-то дата, кажется, 50-летие со дня начала войны). Но мне прислали адрес еще одного человека, который задал в письме такие же вопросы. Я написала этому мужчине письмо, он мне ответил. Оказалось, что он был там же, где и я, и испытал то же самое, видел то же, что и я, но запомнил меньше, а кое-что в нашей памяти совершенно совпадало. Он писал, что плакал, получив мое письмо, как будто увидел все заново так ярко, как тогда. Он был на 2 года старше меня.
Это ведь не тема одного человека. Действительно, десятки тысяч, если не больше, детей погибли в ходе этих событий.
В статье от 20 февраля назван Валдай, Боровичи, Лычково. А нас отправляли под Старую Руссу.
Мы дети войны. Мы видели ее с самого начала, страшную, с криками, выстрелами, кровью наших маленьких ровесников с куклами, лошадками в руках, видели ужас в глазах наших матерей, тащивших своих детей за руку в лес, в болото, надеясь, что там нас не достанут бомбы. А бомбы доставали.
...По ночам часто гудели в небе самолеты, слышались глухие удары. Но мы не знали, что это такое.
Лежали на траве. Жарко. Душно пахли полевые цветы, гудели пчелы, мухи. Воспитательница что-то рассказывает. Вдруг вместо гудения пчел - гул в небе. Валентина Васильевна кричит: "Ложитесь на траву! Скорее! Вниз лицом. Не вставайте!" До сих пор во рту жаркий запах земли и травы и первый страх: что-то не так, что-то очень плохо.
А однажды вечером, когда мы сидели на крыльце, В.В. готовила нас ко сну, мыла. Вытирала. Утешала. А потом сама села на крылечко, расчесывая свои светлые длинные волосы. В небе снова загудел самолет, зловеще спускаясь все ниже к земле. Послышался какой-то треск и крики за деревней: "Вот сволочь! Он стреляет в людей!"
Это сказала наша милая, добрая В.В. Мы онемели. "Она ругалась", - шептали мы вечером, лежа вповалку на соломе на полу.
Значит, что-то не так.
И слушались мы ее молча, как цыплята наседку.
...Поезд пришел уже заполненный до отказа. Куда втолкнуться? Ясельники, садики, дети без родителей, с родителями, которые искали их несколько дней по всему району. В вагонах ступить было негде: сидели, лежали, стояли. Поезд тихо двинулся в темноту ночи. Не гудел, как обычно. Как рассказала потом мама, в эту деревню с другого края входили вражеские танки.
Пока мы ехали по узкоколейке, нас несколько раз обстреливали немецкие самолеты. Чтобы укрыться где-нибудь, нас высаживали из эшелона.
Станция Бологое. Снова вижу картину. Загудела сирена, поезд остановился. Люди выскакивали из вагонов и бежали через насыпь вниз к озеру. Берег озера порос камышом, туда все и бежали, чтобы спрятаться.
Начался налет. С воем и свистом пролетали самолеты, бомбили станцию и эшелоны. От станции к озеру в это время бежали дети одного из детских садиков с воспитательницами. Они не успели спрятаться, когда начался налет. С ними бежали курсанты какого-то училища. Когда начался обстрел, они уложили детей на землю и закрыли их своими телами. Среди курсантов потом были убитые и много раненых. Когда после налета мы вернулись на станцию, то увидели остатки сгоревших вагонов, забрызганные кровью, дымящийся пепел с удушливым запахом гари. Кругом крики, плач. Люди бегают, ищут друг друга. Во время этого налета погибли почти все, кто не успел или не смог убежать. Очень много погибло ясельников и детишек из младших детсадовских групп.
Мой муж тоже побывал в этом пекле. Ему пришлось еще хуже. Их бросили воспитатели, и они бродили по деревням, не зная, куда идти и что делать. С ним была старшая сестра, и они просили милостыню. Как нашла его мать - это просто чудо: вероятно, встретила на деревенской улице.
А ехали матери искать своих детей в неизвестность и большую часть пути шли пешком, добирались по речкам на лодках, плотах, чтобы попасть в какую-то деревню.
Очень хотелось бы, чтобы тема продолжалась в вашей газете. Вдруг кто-то жив, вдруг кто-то помнит, вдруг кто-то был там же и видел то же.
Мы бы смогли пообщаться друг с другом, вспомнить, поплакать, помянуть тех, кто нас выручал, - наших родителей. Бывает, что и горе или беда сближают людей.
Надо бы из писем составить книгу памяти. Как про блокаду.
Могу сказать, что для нас с сестрой все закончилось благополучно. В том смысле, что нас все-таки отправили в эвакуацию, на этот раз с мамой, и мы оказались в глухой деревеньке Архангельской области у бабушки. Отец наш погиб во время блокады. Умерли дедушка и другая бабушка. Все они похоронены на Пискаревском кладбище.
Светлана ГАВРИЛИНА
Письма и рассказы могли бы занять не один газетный разворот (мы печатаем лишь отрывки двух писем). Их авторы предлагают создать книгу памяти.
В Новгородской области после публикаций в "ВН" ("Время новгородское") и "НВ" ("Невское время") - символично, не правда, ли? - представители властей выезжали в поселок Лычково. А губернатор Михаил Прусак, приезжавший в Петербург, на вопрос журналиста "НВ" по этой теме высказался так: "Я узнал, что везут этот памятник, только из передачи на ОРТ, я, губернатор. Не поставили в известность и районные власти там, на месте. Сейчас мы пытаемся разобраться в ситуации, выпутаться из нее".
Возможно, в ближайшее время будет организовано широкое обсуждение с привлечением участников тех событий.
ДО СИХ ПОР КАТЯТСЯ СЛЕЗЫ
А не так давно мне позвонил, а затем пришел в редакцию Джон Дмитриевич Федулов, которому было 12 лет в том 1941 году. Вот часть его рассказа:
- Я - очевидец бомбежки в Лычково. Меня вывезли со школой, которая на Ковенском переулке. С нами была директор Зоя Федоровна. Повезли с Варшавского вокзала в район Старой Руссы. Поселили в Молвотицах, в клубе. Потом срочно погрузили в автобусы, увезли в Лычково. Вещи сложили в кучи на перроне. Первый путь был свободен, на втором стоял санитарный поезд с красными крестами, потом на 1-й путь подали состав из товарных вагонов. Команда: грузить вещи. Я был мальчик крупный. Таскал и разносил вещи по углам. Вдруг кто-то кричит: "Самолет! Бомбы!" И такие штучки вниз от самолета летят. Я спрыгнул, лежал... Все в панике побежали в кусты. Мы-то живые, а рядом - большая беда... Первые вагоны, там в проводах ботинки, пальтишки, куски тел... У меня до сих пор, как вспоминаю, катятся слезы...
Бросились бежать в кусты, а самолет по бегущим из пулемета. А во второй половине дня... Хорошая погода, солнце шло к закату. Мы плутали, и это был ужас.
...Увидев фотографию этого памятника в вашей газете, понял, почему расстроены женщины из Лычкова. Памятник не тот, не такой.
...Как-то я обратился на радио в "Исторический клуб", Виталий Старцев рассказал этот сюжет в эфире. Но лето было, люди были, видно, на дачах, и никто не откликался. И вдруг звонок: позвонил Юрий Яковлевич Хейфиц. Ему во время лычковской бомбежки было 9 лет.
...Джон Дмитриевич ушел, а через пару часов опять позвонил:
- Да, я забыл сказать. Директор, Зоя Федоровна, погибла...
"КУДА ВЫ ДЕВАЛИ ДЕТЕЙ?"
Юрий Яковлевич Хейфиц позвонил и мне. Он рассказал, что тогда слухи о страшной бомбежке просочились в Ленинград, и толпа родителей атаковала гороно: "Где наши дети? Куда вы девали наших детей?" Тогда стали давать бумажки: такой-то жив. Но люди не верили, тогда стали давать справки с фотографиями из детдомов... Юрий Яковлевич собирался нанести визит в комитет по народному образованию, который является правопреемником гороно, - ведь должны быть документы, архивы. Его попытались отфутболить. Он считает, что нужно собрать живущих в Петербурге участников тех событий и выделить автобус для поездки в Лычково 9 мая, коли все же будет церемония открытия памятника. И посмотреть своими глазами.
ЭВАКУАЦИЯ НАВСТРЕЧУ ФРОНТУ
Анатолий Петрович Евплов:
- Простые люди донесли до нас память тех страшных дней, а сегодня мы к этому относимся непростительно формально. Я сердечно благодарен жителям села Лычково и других населенных пунктов у железной дороги на пути следования ленинградских детей. Даже сегодня многие родственники тех детей не знают, где они похоронены.
По прибытии в пункт назначения Валдайский район (там обычно отдыхали дети с Васильевского острова) нас по местам распределили по возрастным группам и довольно странно. Хотя чему удивляться, если детей одной семьи направляют в разные детские дома.
...С каждым днем мы все чаще слышали гул пролетавших самолетов и далекие разрывы бомб либо снарядов. А в июле уже бомбили и Валдай.
18 июля утром подали нам пассажирский состав. Было как-то не по-мирному тихо, ярко светило утреннее солнце. Еще продолжалась посадка, когда нас обогнал похожий на наш пассажирский поезд с детьми. Мы помахали друг другу руками и стали с нетерпением ждать отправления. Вдруг на привокзальной площади народ засуетился. Забегали железнодорожные работники. Паровоз дал протяжный гудок и стал быстро набирать скорость.
Через некоторое время проводник нашего вагона сообщила, что сейчас бомбят Валдай, а вчера на станции Лычково погибло много детей и есть жертвы среди обслуживающего персонала эшелона. Эту информацию мы прослушали спокойно, как бы с уверенностью: с нами такое не произойдет. Оказалось все иначе.
Только проследовали станцию Едрово, точнее, полустанок, со следами недавней бомбежки, паровоз стал подавать протяжные и частые прерывистые гудки. Мы почувствовали резкое изменение скорости движения, разгон менялся резким торможением и наоборот. Пошла зона сплошного лесного массива. Вдруг резкий толчок - взрыв. Поезд остановился.
Бомбы рвались впереди, сбоку, сзади. Стоял грохот, стук по металлу, звон разбитых стекол. Вагон вздрагивал и качался. Временами раздавался треск пулеметной очереди. Как нам показалось, стервятник летал над нами долго. Потом все стихло. Забегал обслуживающий персонал. Стали оказывать пострадавшим первую помощь. Заплакали малыши. Кто постарше - лезли к разбитым окнам. Засуетились родители. Стекло хрустело под ногами. С улицы доносились голоса, перекличка между проводниками. Детей из вагонов не выпускали. Боялись повторной бомбежки. Были и у нас жертвы.
В нашем вагоне ехала медсестра, которая оказывала помощь раненным во время бомбежки в Едрово. В пути мальчик, ее сын, вел себя спокойно. Она погибла. Когда закончилась выгрузка и мы группами пошли по перрону в направлении больших круглых часов, подвешенных на углу здания вокзала, увидел, как люди в белых халатах несли носилки, накрытые белой простыней. За ними женщина вела за ручку того молчаливого из нашего вагона. Он навзрыд плакал и кричал: "Где мама? Я хочу к маме!" Женщина успокаивала его и все повторяла, что мама потом придет... А с какой радостной надеждой еще несколько минут назад он стоял у вагона с нами.
Этот момент случайно зафиксировал фотограф Д. Трахтенберг.
Описанная трагедия запала мне в душу навечно.
Если возможно, давайте организуем через газету поиск оставшихся в живых участников и свидетелей тех событий, восстановим хотя бы частично имена погибших. Этим поступком мы поможем и их родственникам.
Женщинам поселка Лычково, сберегших могилу погибших детей, низкий поклон за их благородство и подвиг.
"ПОЖАЛУЙСТА, ПРОДОЛЖИТЕ ТЕМУ..."
Аделина Александровна Тихонова:
- С первого номера этой газеты наша семья - ее постоянные читатели.
В № 32 (3110) от 20 февраля 2004 года я прочитала статью, которая вызвала у меня слезы и яркие детские воспоминания о лете 1941 года и таких же событиях, о которых повествуется в статье.
Эта тема тревожит меня давно. Я даже писала как-то в газету "Санкт-Петербургские ведомости", обращалась с вопросом, который волнует меня до сих пор: почему отправляли в эвакуацию детей из Ленинграда и других близлежащих городов прямо в горнило войны? Туда, откуда немцы шли победным маршем. Может быть, думали, что немцы не будут бомбить и стрелять там, где живут дети? Или еще один ответ: во время войны с Финляндией якобы были подготовлены населенные пункты южнее и дальше от Ленинграда, чтобы в случае чего увезти туда детей.
Я не получила никакого ответа на свои вопросы. Мне даже показалось, что посчитали тему мелочной, не достойной внимания (хотя была какая-то дата, кажется, 50-летие со дня начала войны). Но мне прислали адрес еще одного человека, который задал в письме такие же вопросы. Я написала этому мужчине письмо, он мне ответил. Оказалось, что он был там же, где и я, и испытал то же самое, видел то же, что и я, но запомнил меньше, а кое-что в нашей памяти совершенно совпадало. Он писал, что плакал, получив мое письмо, как будто увидел все заново так ярко, как тогда. Он был на 2 года старше меня.
Это ведь не тема одного человека. Действительно, десятки тысяч, если не больше, детей погибли в ходе этих событий.
В статье от 20 февраля назван Валдай, Боровичи, Лычково. А нас отправляли под Старую Руссу.
Мы дети войны. Мы видели ее с самого начала, страшную, с криками, выстрелами, кровью наших маленьких ровесников с куклами, лошадками в руках, видели ужас в глазах наших матерей, тащивших своих детей за руку в лес, в болото, надеясь, что там нас не достанут бомбы. А бомбы доставали.
...По ночам часто гудели в небе самолеты, слышались глухие удары. Но мы не знали, что это такое.
Лежали на траве. Жарко. Душно пахли полевые цветы, гудели пчелы, мухи. Воспитательница что-то рассказывает. Вдруг вместо гудения пчел - гул в небе. Валентина Васильевна кричит: "Ложитесь на траву! Скорее! Вниз лицом. Не вставайте!" До сих пор во рту жаркий запах земли и травы и первый страх: что-то не так, что-то очень плохо.
А однажды вечером, когда мы сидели на крыльце, В.В. готовила нас ко сну, мыла. Вытирала. Утешала. А потом сама села на крылечко, расчесывая свои светлые длинные волосы. В небе снова загудел самолет, зловеще спускаясь все ниже к земле. Послышался какой-то треск и крики за деревней: "Вот сволочь! Он стреляет в людей!"
Это сказала наша милая, добрая В.В. Мы онемели. "Она ругалась", - шептали мы вечером, лежа вповалку на соломе на полу.
Значит, что-то не так.
И слушались мы ее молча, как цыплята наседку.
...Поезд пришел уже заполненный до отказа. Куда втолкнуться? Ясельники, садики, дети без родителей, с родителями, которые искали их несколько дней по всему району. В вагонах ступить было негде: сидели, лежали, стояли. Поезд тихо двинулся в темноту ночи. Не гудел, как обычно. Как рассказала потом мама, в эту деревню с другого края входили вражеские танки.
Пока мы ехали по узкоколейке, нас несколько раз обстреливали немецкие самолеты. Чтобы укрыться где-нибудь, нас высаживали из эшелона.
Станция Бологое. Снова вижу картину. Загудела сирена, поезд остановился. Люди выскакивали из вагонов и бежали через насыпь вниз к озеру. Берег озера порос камышом, туда все и бежали, чтобы спрятаться.
Начался налет. С воем и свистом пролетали самолеты, бомбили станцию и эшелоны. От станции к озеру в это время бежали дети одного из детских садиков с воспитательницами. Они не успели спрятаться, когда начался налет. С ними бежали курсанты какого-то училища. Когда начался обстрел, они уложили детей на землю и закрыли их своими телами. Среди курсантов потом были убитые и много раненых. Когда после налета мы вернулись на станцию, то увидели остатки сгоревших вагонов, забрызганные кровью, дымящийся пепел с удушливым запахом гари. Кругом крики, плач. Люди бегают, ищут друг друга. Во время этого налета погибли почти все, кто не успел или не смог убежать. Очень много погибло ясельников и детишек из младших детсадовских групп.
Мой муж тоже побывал в этом пекле. Ему пришлось еще хуже. Их бросили воспитатели, и они бродили по деревням, не зная, куда идти и что делать. С ним была старшая сестра, и они просили милостыню. Как нашла его мать - это просто чудо: вероятно, встретила на деревенской улице.
А ехали матери искать своих детей в неизвестность и большую часть пути шли пешком, добирались по речкам на лодках, плотах, чтобы попасть в какую-то деревню.
Очень хотелось бы, чтобы тема продолжалась в вашей газете. Вдруг кто-то жив, вдруг кто-то помнит, вдруг кто-то был там же и видел то же.
Мы бы смогли пообщаться друг с другом, вспомнить, поплакать, помянуть тех, кто нас выручал, - наших родителей. Бывает, что и горе или беда сближают людей.
Надо бы из писем составить книгу памяти. Как про блокаду.
Могу сказать, что для нас с сестрой все закончилось благополучно. В том смысле, что нас все-таки отправили в эвакуацию, на этот раз с мамой, и мы оказались в глухой деревеньке Архангельской области у бабушки. Отец наш погиб во время блокады. Умерли дедушка и другая бабушка. Все они похоронены на Пискаревском кладбище.
Светлана ГАВРИЛИНА
