Культура
СНЕГУРОЧКА В ЦАРСТВЕ СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ
21 май
Мариинский театр по самому смыслу своего существования должен бы стать, так сказать, Домом Римского-Корсакова, подобно тому, как Комеди Франсез является Домом Мольера. Главное, что для этого требуется, - иметь в своем репертуаре все оперы Римского-Корсакова. Поэтому любая постановка оперы нашего крупнейшего композитора привлекает особенное внимание и всегда радостна не только для ценителей музыки и просто для всех тех, кто числит Мариинский театр в ряду петербургских и национальных культурных символов.
Приходится признать, что если не брать в расчет ту публику, которая появляется "других посмотреть и себя показать", то значительная часть посетителей театра приходят оперу скорее слушать (нежели смотреть), в особенности зная, что за пультом стоит главный дирижер театра, что уже воспринимается как знак высокого качества. Однако если говорить о зрительной стороне спектаклей, главное место на мариинской сцене (после музыкальной) прочно занял за последние годы художник. Его цель - ошеломить зрителя, неслучайно публика часто аплодирует открывшемуся зрелищу сразу по поднятии занавеса. В новой постановке "Снегурочки" декорации Георгия Цыпина выполнены в той свойственной ему фактуре и палитре, которую мы привыкли видеть и в других его спектаклях, - это синтетические материалы, доставшиеся человечеству в наследство от XX века: пластмасса и анилиновый краситель. Обычно кричащая цыпинская цветовая гамма в "Снегурочке" несколько приглушена, имеет какой-то матовый оттенок, делая всю конструкцию с меняющимися фигурами животных-символов похожей на царство Снежной королевы у Андерсена. Всю оперу ждешь прорыва сквозь эту массу искусственного льда - ведь на сцене меняются три времени года, - но тщетно, прорыва не происходит. Поэтому первый вопрос, который хочется задать, - насколько универсален пресловутый "почерк" художника, и является ли один счастливо найденный прием единственным ключом для открытия различных художественных систем, будь то Вагнер и Пуччини, Мусоргский и Римский-Корсаков?
Итак, если после дирижера главное лицо спектакля художник, то что же предлагает зрителю режиссура, вписанная в заданную схему нерастаявшего зимнего царства? В отличие от недавнего "Носа", в буклете к которому его режиссер довольно много говорил о собственной концепции оперы Шостаковича, постановщик "Снегурочки" Александр Галибин никаких громких заявлений не делал, поэтому судить о режиссерском замысле можно только по его осуществлению, что и к лучшему. Постановка получилась в целом традиционной и по осмыслению сюжета, и по явленным режиссерским приемам. Из нее выбивались лишь Леший (в виде питерского бомжеватого дворника), Дед Мороз (загримированный кем-то вроде Астрова из "Дяди Вани") да группа масок, появляющаяся несколько раз на фоне игрового занавеса, изображающего фасад петербургского дома начала XIX в. Складывалось впечатление, что известный драматический режиссер несколько стыдится своего "традиционного" решения "Снегурочки" и потому, несмотря на очевидное сопротивление материала, все же оставляет несколько своих фирменных режиссерских знаков.
Про постановку никак не скажешь, что она бесстильна, но стиль этот скорее принадлежит художнику-постановщику, и всем, начиная от режиссера и заканчивая актерами, приходится осваивать зачастую чуждое им пространство. Так, например, конструкция в центре сцены - завиток пандуса, являющийся элементом единой установки - так мало задействована, что возникает сомнение в ее художественной целесообразности. Яркой, но вполне случайной выглядит и мизансцена "таяния" Снегурочки, поставленная как стремительный уход героини через зрительный зал. Костюмы (художник Татьяна Ногинова), изготовленные из натуральных материалов, смотрелись выигрышно в тех случаях, когда были более похожи на традиционные, и вызывали улыбку в берендеевом царстве своей искусственной яйцеголовостью, напоминая какие-то космические фантазии середины прошлого века. Отметим притом и безупречную, как всегда, работу художника по свету - Глеба Фильштинского.
Говоря об актерских работах, естественно прежде всего назвать Ольгу Трифонову в роли Снегурочки. Певице удалось среди этого искусственного мира создать контрастный к нему человеческий образ. Но в том-то и дело, что Снегурочка не вполне человек, она становится им только тогда, когда умирает, поэтому в "весенней сказочке" с самого начала явственно проступают трагические черты. Этой заданности, изначальной обреченности не было у исполнительницы, казалось, что мир людей ей всегда был близок и только одного человеческого чувства не хватало ей - любви. Напротив, другой образ, контрастный Снегурочке (переполненный любовью или, скорее, страстью), - Мизгирь (Владимир Мороз) - не показался мне удачным. Мизгирь - тип, близкий другим "страстным" натурам Римского-Корсакова, в первую очередь Грязному в "Царской невесте". Как ни пытайся трактовать эту роль по-новому, Мизгирь никак не должен выглядеть ровесником Снегурочки. В исполнении артиста постоянно ощущалась какая-то неловкость от своей "противоестественной" молодости.
Новая постановка "снегурочки" вызывает противоречивые чувства: с одной стороны, радость, как при всякой новой постановке оперы из русского классического репертуара. Эта классика - лицо мариинского театра. И с другой стороны - почему постановки именно классики оставляют чаще всего ощущение какой-то экспериментальности, недодуманности и художественного несовершенства?
Павел ДМИТРИЕВ
Приходится признать, что если не брать в расчет ту публику, которая появляется "других посмотреть и себя показать", то значительная часть посетителей театра приходят оперу скорее слушать (нежели смотреть), в особенности зная, что за пультом стоит главный дирижер театра, что уже воспринимается как знак высокого качества. Однако если говорить о зрительной стороне спектаклей, главное место на мариинской сцене (после музыкальной) прочно занял за последние годы художник. Его цель - ошеломить зрителя, неслучайно публика часто аплодирует открывшемуся зрелищу сразу по поднятии занавеса. В новой постановке "Снегурочки" декорации Георгия Цыпина выполнены в той свойственной ему фактуре и палитре, которую мы привыкли видеть и в других его спектаклях, - это синтетические материалы, доставшиеся человечеству в наследство от XX века: пластмасса и анилиновый краситель. Обычно кричащая цыпинская цветовая гамма в "Снегурочке" несколько приглушена, имеет какой-то матовый оттенок, делая всю конструкцию с меняющимися фигурами животных-символов похожей на царство Снежной королевы у Андерсена. Всю оперу ждешь прорыва сквозь эту массу искусственного льда - ведь на сцене меняются три времени года, - но тщетно, прорыва не происходит. Поэтому первый вопрос, который хочется задать, - насколько универсален пресловутый "почерк" художника, и является ли один счастливо найденный прием единственным ключом для открытия различных художественных систем, будь то Вагнер и Пуччини, Мусоргский и Римский-Корсаков?
Итак, если после дирижера главное лицо спектакля художник, то что же предлагает зрителю режиссура, вписанная в заданную схему нерастаявшего зимнего царства? В отличие от недавнего "Носа", в буклете к которому его режиссер довольно много говорил о собственной концепции оперы Шостаковича, постановщик "Снегурочки" Александр Галибин никаких громких заявлений не делал, поэтому судить о режиссерском замысле можно только по его осуществлению, что и к лучшему. Постановка получилась в целом традиционной и по осмыслению сюжета, и по явленным режиссерским приемам. Из нее выбивались лишь Леший (в виде питерского бомжеватого дворника), Дед Мороз (загримированный кем-то вроде Астрова из "Дяди Вани") да группа масок, появляющаяся несколько раз на фоне игрового занавеса, изображающего фасад петербургского дома начала XIX в. Складывалось впечатление, что известный драматический режиссер несколько стыдится своего "традиционного" решения "Снегурочки" и потому, несмотря на очевидное сопротивление материала, все же оставляет несколько своих фирменных режиссерских знаков.
Про постановку никак не скажешь, что она бесстильна, но стиль этот скорее принадлежит художнику-постановщику, и всем, начиная от режиссера и заканчивая актерами, приходится осваивать зачастую чуждое им пространство. Так, например, конструкция в центре сцены - завиток пандуса, являющийся элементом единой установки - так мало задействована, что возникает сомнение в ее художественной целесообразности. Яркой, но вполне случайной выглядит и мизансцена "таяния" Снегурочки, поставленная как стремительный уход героини через зрительный зал. Костюмы (художник Татьяна Ногинова), изготовленные из натуральных материалов, смотрелись выигрышно в тех случаях, когда были более похожи на традиционные, и вызывали улыбку в берендеевом царстве своей искусственной яйцеголовостью, напоминая какие-то космические фантазии середины прошлого века. Отметим притом и безупречную, как всегда, работу художника по свету - Глеба Фильштинского.
Говоря об актерских работах, естественно прежде всего назвать Ольгу Трифонову в роли Снегурочки. Певице удалось среди этого искусственного мира создать контрастный к нему человеческий образ. Но в том-то и дело, что Снегурочка не вполне человек, она становится им только тогда, когда умирает, поэтому в "весенней сказочке" с самого начала явственно проступают трагические черты. Этой заданности, изначальной обреченности не было у исполнительницы, казалось, что мир людей ей всегда был близок и только одного человеческого чувства не хватало ей - любви. Напротив, другой образ, контрастный Снегурочке (переполненный любовью или, скорее, страстью), - Мизгирь (Владимир Мороз) - не показался мне удачным. Мизгирь - тип, близкий другим "страстным" натурам Римского-Корсакова, в первую очередь Грязному в "Царской невесте". Как ни пытайся трактовать эту роль по-новому, Мизгирь никак не должен выглядеть ровесником Снегурочки. В исполнении артиста постоянно ощущалась какая-то неловкость от своей "противоестественной" молодости.
Новая постановка "снегурочки" вызывает противоречивые чувства: с одной стороны, радость, как при всякой новой постановке оперы из русского классического репертуара. Эта классика - лицо мариинского театра. И с другой стороны - почему постановки именно классики оставляют чаще всего ощущение какой-то экспериментальности, недодуманности и художественного несовершенства?
Павел ДМИТРИЕВ
