Культура
CОЛЬ ЗЕМЛИ
24 июля
Нынешний год для поклонников Шукшина вдвойне юбилейный и вдвойне печальный. Во-первых, потому, что помимо юбилейного дня рождения в октябре нам придется вспомнить о тридцатилетии его безвременной кончины. А во-вторых, потому, что его уход из жизни, как и всегда на Руси, доказал справедливость народной мудрости: что имеем - не храним, потерявши - плачем.
Отчетливо помню то ощущение горечи и досады, когда октябрьским утром по дороге в школу узнал о том, что на съемках фильма Бондарчука "Они сражались за Родину" от сердечного приступа скончался Василий Макарович Шукшин.
Он ушел на взлете. Уже гремела по всей стране его исповедальная картина "Калина красная". Уже шли в товстоноговском БДТ его "Энергичные люди". Издавались сборники его рассказов. Однако известие о смерти Шукшина как-то по-особому остро заставило почувствовать, что ему не было дано рассказать что-то очень важное до конца. Хотя бы о столь мечтаемом им образе Степана Разина. Шукшинский сценарий назывался "Я пришел дать вам волю". Он мечтал сам его поставить и сам сыграть. Однако волю нам дал совсем другой человек.
Впрочем, и лучшие шукшинские чудики чувствовали себя людьми свободными настолько, что вполне могли не вписаться в царившие тогда правила социалистического общежития. Их можно было бы назвать "перекати-поле", если бы в них не было такой искренности и правдивости, каковая была тогда редкой не только в героях литературных, но и кинематографических. Да, Шукшин рассказывал о людях абсолютно маргинальных, вырванных с корнем из той земли, где они прежде росли. Его герои, будучи людьми абсолютно сельского сознания, "деревенщиной", никак не могли, а ряде случаев просто не хотели приживаться в городской жизни. "Деревня проклятая снилась, совсем замучила" - так объяснял свой побег из колонии герой Леонида Куравлева в фильме "Ваш сын и брат".
Сам Василий Макарович с трудом врастал в быт и бурную жизнь мегаполиса. Приехав в Москву из далекого алтайского села Сростки, он не сразу и не вдруг стал тем Шукшиным, которого знали все. Его не приняли на факультет журналистики в МГУ, зато на свой страх и риск его взял к себе в мастерскую Михаил Ромм. С жадностью неофита он постигал богатства культуры, ничуть не изменяя себе, своим корням. Было в его поджарой фигуре, скуластом, обтянутом кожей лице что-то такое, что говорило о неистребимой жажде жизни, с одной стороны, и какой-то невероятной злости на то, что не все в этой самой жизни удается. Таким он и появился в эпизоде в картине Сергея Герасимова "Журналист", сыграв неудачливого коллегу главного героя, которого лишили хорошей работы из-за склонности к алкоголю. Последнее, однако, было уделом многих талантов в нашей стране. Шукшин - не исключение. Он сжигал себя, выплескивая эмоции не только в режиссуре, актерских работах, в текстах блистательных и парадоксальных новелл.
Жаловаться на недостаток внимания и отсутствие работы ему вроде бы не приходилось. Первая же его картина "Живет такой парень" получила все мыслимые знаки признания в стране и за ее пределами, но ему-то хотелось большего! Чтобы люди жили не по лжи, а вот рассказать и показать это было очень и очень затруднительно. Отсюда и возникал тот едкий сарказм, который так чувствовался в иных эпизодах его фильмов, в самих шукшинских экранных героях, в том, что происходило в его новеллах. Без этого хруста жизни, солености интонаций он не был бы самим собою, а наша культура была бы более пресной.
Официально Шукшина числили за "деревенским направлением" нашей литературы, считая его кинематографический талант даром самородка из российской глубинки. Так оно, наверное, и было на самом деле. Но температура тела его героев всегда была выше привычных и спокойных 36,6 градуса по Цельсию. Им всегда что-то было нужно от жизни, и вечные вопросы всегда посещали шукшинских героев в самый неподходящий момент. Вот эта самая неудобность и пугала тех, кто останавливал на пути в печать его тексты и не давал снимать кино. Василий Макарович тем не менее все же пробивался к "своим". И его слышали и слушали, читали и смотрели, потому что он писал о том, что сам знал и чувствовал. А еще потому, что был частью того самого народа, о котором при советской власти говорили "население". Он возвращал своим героям и нам, его читателям и зрителям, чувство собственного достоинства, которое обнаруживалось даже у вора-рецидивиста Егора Прокудина. Он заставлял нас думать о том, что происходит рядом и вокруг. Заставляет и сейчас. Почитайте его рассказы и по-вести.
Не забыть мне никогда одну из шукшинских новелл о вечных вопросах бытия. Сидит мальчишка в деревенской избе, учит знаменитый отрывок из гоголевских "Мертвых душ". Тот самый отрывок - о птице-тройке. И вдруг - озарение! - слышащего эти слова героя: а ведь в этой самой тройке сидит-то не кто иной, как Павел Иванович Чичиков! Вот вам и привет от Василия Макаровича, нынешнего юбиляра, через десятилетия.
Увы! Чичиковы слишком быстро добрались до нашего времени и до нашей страны. Одна радость: Шукшин за это же самое время никуда от нас не ушел. Он рядом. "Cоль соли земли", - cказано было задолго до его рождения, но как будто о нем.
Сергей ИЛЬЧЕНКО
Отчетливо помню то ощущение горечи и досады, когда октябрьским утром по дороге в школу узнал о том, что на съемках фильма Бондарчука "Они сражались за Родину" от сердечного приступа скончался Василий Макарович Шукшин.
Он ушел на взлете. Уже гремела по всей стране его исповедальная картина "Калина красная". Уже шли в товстоноговском БДТ его "Энергичные люди". Издавались сборники его рассказов. Однако известие о смерти Шукшина как-то по-особому остро заставило почувствовать, что ему не было дано рассказать что-то очень важное до конца. Хотя бы о столь мечтаемом им образе Степана Разина. Шукшинский сценарий назывался "Я пришел дать вам волю". Он мечтал сам его поставить и сам сыграть. Однако волю нам дал совсем другой человек.
Впрочем, и лучшие шукшинские чудики чувствовали себя людьми свободными настолько, что вполне могли не вписаться в царившие тогда правила социалистического общежития. Их можно было бы назвать "перекати-поле", если бы в них не было такой искренности и правдивости, каковая была тогда редкой не только в героях литературных, но и кинематографических. Да, Шукшин рассказывал о людях абсолютно маргинальных, вырванных с корнем из той земли, где они прежде росли. Его герои, будучи людьми абсолютно сельского сознания, "деревенщиной", никак не могли, а ряде случаев просто не хотели приживаться в городской жизни. "Деревня проклятая снилась, совсем замучила" - так объяснял свой побег из колонии герой Леонида Куравлева в фильме "Ваш сын и брат".
Сам Василий Макарович с трудом врастал в быт и бурную жизнь мегаполиса. Приехав в Москву из далекого алтайского села Сростки, он не сразу и не вдруг стал тем Шукшиным, которого знали все. Его не приняли на факультет журналистики в МГУ, зато на свой страх и риск его взял к себе в мастерскую Михаил Ромм. С жадностью неофита он постигал богатства культуры, ничуть не изменяя себе, своим корням. Было в его поджарой фигуре, скуластом, обтянутом кожей лице что-то такое, что говорило о неистребимой жажде жизни, с одной стороны, и какой-то невероятной злости на то, что не все в этой самой жизни удается. Таким он и появился в эпизоде в картине Сергея Герасимова "Журналист", сыграв неудачливого коллегу главного героя, которого лишили хорошей работы из-за склонности к алкоголю. Последнее, однако, было уделом многих талантов в нашей стране. Шукшин - не исключение. Он сжигал себя, выплескивая эмоции не только в режиссуре, актерских работах, в текстах блистательных и парадоксальных новелл.
Жаловаться на недостаток внимания и отсутствие работы ему вроде бы не приходилось. Первая же его картина "Живет такой парень" получила все мыслимые знаки признания в стране и за ее пределами, но ему-то хотелось большего! Чтобы люди жили не по лжи, а вот рассказать и показать это было очень и очень затруднительно. Отсюда и возникал тот едкий сарказм, который так чувствовался в иных эпизодах его фильмов, в самих шукшинских экранных героях, в том, что происходило в его новеллах. Без этого хруста жизни, солености интонаций он не был бы самим собою, а наша культура была бы более пресной.
Официально Шукшина числили за "деревенским направлением" нашей литературы, считая его кинематографический талант даром самородка из российской глубинки. Так оно, наверное, и было на самом деле. Но температура тела его героев всегда была выше привычных и спокойных 36,6 градуса по Цельсию. Им всегда что-то было нужно от жизни, и вечные вопросы всегда посещали шукшинских героев в самый неподходящий момент. Вот эта самая неудобность и пугала тех, кто останавливал на пути в печать его тексты и не давал снимать кино. Василий Макарович тем не менее все же пробивался к "своим". И его слышали и слушали, читали и смотрели, потому что он писал о том, что сам знал и чувствовал. А еще потому, что был частью того самого народа, о котором при советской власти говорили "население". Он возвращал своим героям и нам, его читателям и зрителям, чувство собственного достоинства, которое обнаруживалось даже у вора-рецидивиста Егора Прокудина. Он заставлял нас думать о том, что происходит рядом и вокруг. Заставляет и сейчас. Почитайте его рассказы и по-вести.
Не забыть мне никогда одну из шукшинских новелл о вечных вопросах бытия. Сидит мальчишка в деревенской избе, учит знаменитый отрывок из гоголевских "Мертвых душ". Тот самый отрывок - о птице-тройке. И вдруг - озарение! - слышащего эти слова героя: а ведь в этой самой тройке сидит-то не кто иной, как Павел Иванович Чичиков! Вот вам и привет от Василия Макаровича, нынешнего юбиляра, через десятилетия.
Увы! Чичиковы слишком быстро добрались до нашего времени и до нашей страны. Одна радость: Шукшин за это же самое время никуда от нас не ушел. Он рядом. "Cоль соли земли", - cказано было задолго до его рождения, но как будто о нем.
Сергей ИЛЬЧЕНКО
